Кристоф Виланд - История абдеритов

• Название: История абдеритов
• Автор: Кристоф Виланд
• Издательство: Наука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1978

Древнегреческий город Абдера, расположенный во Фракии, прославился в истории человечества глупостью своих жителей, так же как немецкий город Шильда или швейцарский город Лаленбург. Единственный здравомыслящий человек в Абдере – философ Демокрит. Абдериты обвиняют заезжего Еврипида в том, что он на себя много берет, критикуя постановку своей же пьесы, судятся из-за тени осла, испытывают лягушачьими языками своих жен на верность и разводят квакающих «священных животных» до тех пор, пока из-за расплодившихся лягушек всем жителям приходится перебраться в другое место.

«Все человеческие расы изменяются от переселения, и две различные расы, смешиваясь, создают третью. Но в абдеритах, куда бы их ни переселяли и как бы они ни смешивались с другими народами, не заметно было ни малейшей существенной перемены. Они повсюду все те же самые дураки, какими были и две тысячи лет тому назад в Абдере».

---

Агатирс изложил все это с таким смирением и сдержанностью, что его гости дивились несправедливости тех, кто стремился представить этого благонамеренного господина зачинщиком беспорядков. Все они теперь держались совершенно противоположного мнения, и за несколько часов он успел сделать из этих добрых людей, продолжавших считать себя беспристрастными, таких хороших ослов, которых, вероятно, трудно было сыскать в Абдере, особенно после того как великолепные вина, орошавшие трапезу, полностью истребили в них всякую тень недоверия и сделали каждое сердце восприимчивым к тем впечатлениям, которые он постарался им внушить.

Можно легко себе представить, что этот шаг Агатирса немало обеспокоил противную партию. Он вызвал вскоре очень заметные мятежные настроения среди части до сих пор равнодушных граждан. Все батареи, с удвоенным рвением направленные против мятежа, оказывали обратное действие, а злые умыслы «теней», в сравнении со сдержанностью и патриотическими убеждениями прелата, стали еще только более очевидными. Поэтому «тени» испытывали крайнюю растерянность, не зная, что же им делать, чтобы вновь придать силу своей партии, переживавшей почти полный упадок. Но жрец Стробил поддерживал их мужество и уверял, что как только будет назначен день суда, он вызовет над головой этого маленького Ясона (как он его называл) такую грозу, которую тот при всей своей хитрости и предвидеть не может, и она тотчас же придаст делу совсем другой оборот.

«Тени» теперь успокоились настолько, что Агатирс и его приверженцы приписывали кажущееся уныние противников их неверию в победу после двухкратного поражения. Они удвоили свои усилия, чтобы архонт Онолай, сын которого был близким другом архижреца Агатирса и одним из самых ярых «ослов», назначил ближайший день созыва Большого совета. Благодаря своим неотступным просьбам, они, наконец, добились, что сие торжество назначили на шестой день после последнего заседания совета. Люди, привыкшие судить о мудрости какого-либо плана или предприятия по их успехам, возможно, увидят в беспечности архижреца, не воспользовавшегося внезапным прекращением деятельности противной партии, недостаток благоразумия и осторожности, в чем, конечно, трудно полностью его оправдать. Несомненно, гораздо предусмотрительней было бы с его стороны приписать эту бездеятельность какому-нибудь тайному подвоху, подготавливаемому ими в тишине, чем упадку их духа. Но как раз в этом и заключался один из недостатков Леонида: слишком живо ощущая собственную силу, он постоянно презирал своих врагов более, чем позволяла мудрость. Он почти никогда не считал нужным подумать, какой вред могут причинить ему враги, потому что неизменно был уверен, что у него найдутся средства парализовать любое зло. Тем не менее можно предположить, что в данном случае он думал, как и тысячи других людей, будь они на его месте, и полагал весьма целесообразным воспользоваться добрым расположением своих новых сторонников, пока оно еще не остыло, – и не дать врагам вновь опомниться.

Причиной того, что результаты превзошли его ожидания, явилась каверза жреца Латоны, последствия которой при всем своем благоразумии Стробил предвидеть не смог. И хотя она была вполне в духе этого человека, он обставил ее так, что только непосредственный опыт мог бы обнаружить, что он способен допустить просчет.

Глава десятая Жрец Стробил подкладывает мину под Агатирса. Созыв Коллегии десяти. Архижреца вызывают в суд, но он находит средства с пользой для себя уклониться от него

За день до рассмотрения Большим советом процесса об ослиной тени, потрясавшего несчастный город Абдеру уже в течение нескольких недель, верховный жрец Стробил, необычайно взволнованный, рано утром поспешно вошел к архонту Онолаю вместе с двумя другими жрецами Латоны и несколькими лицами из простого народа, чтобы сообщить его милости о чудесном знамении, которое (как были основания опасаться) угрожало республике огромным несчастьем.

По его словам, две ночи подряд некоторые люди, принадлежащие к приходу храма Латоны, слышали, как лягушки священного пруда вместо своего обычного «Брекекек, коакс, коакс», роднящего их со всеми прочими лягушками, и даже стигийскими (в чем можно убедиться у Аристофана[305]) начали издавать необыкновенные и жалобные звуки, хотя свидетели, не осмеливаясь приблизиться к пруду, не могли достаточно отчетливо их разобрать. По донесениям, полученным вчера вечером, дело показалось ему настолько важным, что он решил провести всю ночь у священного пруда вместе с подчиненными ему жрецами. До полуночи царила глубочайшая тишина. Но вдруг раздался глухой, предвещающий несчастье шум. И, подойдя ближе, они различили весьма внятные возгласы: «Увы! Увы! Фей! Элелелелей![306]» Вопли длились целый час, и кроме жрецов их слышали все те, которых он привел с собой в качестве свидетелей неслыханного и внушающего опасения чуда. И поскольку не приходится сомневаться, что посредством этого грозного и чудесного знамения богиня хотела предостеречь любимую свою Абдеру от надвигавшегося на нее великого несчастья или же стремилась побудить их расследовать и покарать какое-то еще не раскрытое преступление, способное обрушить гнев богов на весь город, то он, по долгу жреца и во имя Латоны, просит его милость незамедлительно собрать Коллегию десяти, для того чтобы обсудить этот случай и в соответствии с его важностью принять необходимые меры на будущее.

Архонт, весьма склонявшийся в своих взглядах на священных лягушек к вольнодумству Демокрита, покачал головой на это предложение и некоторое время стоял молча, ничего не отвечая жрецам. Но серьезность, с какой господа излагали дело, и удивительное впечатление, уже произведенное этим случаем на присутствующих лиц, дали ему возможность легко представить себе, что через несколько часов весь город узнает о мнимом чуде и начнутся ужасные распри, которые не позволят ему остаться равнодушным. Никакого иного выхода не было, кроме как тотчас же в присутствии жрецов отдать приказание, чтобы десять членов Коллегии ввиду исключительности происшествия собрались в течение часа в храме Латоны.

Между тем, благодаря усилиям верховного жреца, весть о чудесном знамении, услышанном три ночи тому назад в роще Латоны, уже распространилась по всей Абдере. У друзей архижреца Агатирса, не столь простодушных, чтобы дать обмануть себя подобным мошенничеством, она вызвала ожесточение, ибо они не сомневались, что за чудом скрывается какой-то злой умысел против их партии. Многие знатные молодые люди и дамы из высшего общества высокомерно посмеивались над мнимым чудом и сговаривались отправиться следующей ночью на лягушачий пруд Латоны послушать концерт новомодной элегической музыки. Но на простой народ и на большинство состоятельных людей, мало чем отличавшихся в подобных вещах от простонародья, выдумка верховного жреца произвела большое впечатление. «Фей, фей, элелелей» лягушек прервало внезапно все гражданские и домашние занятия. Старые и молодые, женщины и дети собирались на улицах и с испуганными лицами выспрашивали друг у друга о подробностях чуда. И так как каждый уверял, что он слышал о нем из уст самого очевидца, и впечатление, производимое при этом на слушателя, естественно, подстегивало рассказчика прибавлять еще кое-что интересное от себя, то менее чем через час чудо обросло такими ужасными подробностями, что при одном рассказе о нем у людей волосы становились дыбом. Некоторые уверяли, что во время злосчастного пения лягушки высовывали из пруда человеческие головы. Другие, – что у них пышущие огнем глаза, величиной с грецкий орех. Третьи, – что в это же самое время они видели всякие привидения, бродившие по роще и издававшие страшные вопли; четвертые, – что при ясном небе над прудом ужасно гремел гром и сверкала молния. И, наконец, некоторые очевидцы утверждали, что они совершенно отчетливо слыхали повторявшиеся слова: «Горе тебе, Абдера!» Короче, чудо, как обычно, росло, переходя из уст в уста, и чем более нелепыми, противоречивыми и невероятными становились сообщения о нем, тем больше верили в него. И когда вскоре увидели членов Коллегии десяти, спешащих в необычное время и с важным видом в храм Латоны, то уже никто из граждан не сомневался, что в урне абдерской судьбы, должно быть, находится жребий с событиями величайшей важности, и весь город с трепетом ожидал предстоящих испытаний.

Коллегия десяти состояла из архонта, четырех старейших советников, двух цеховых старшин, верховного жреца Латоны и двух попечителей священного пруда и являлась самым почтенным из всех абдерских судилищ. Все дела, касавшиеся непосредственно религии, находились в его ведении, и авторитет его был почти непререкаемым.

Давнее наблюдение свидетельствует, что разумные люди становятся в старости мудрей, а дураки – глупей. Поэтому абдерский Нестор не много выигрывал от того, что переживал два или три новых поколения. Без риска можно предположить, что в целом члены абдерской Коллегии десяти составляли избранный круг самых законченных дураков во всей Абдере. Эти добрые люди настолько были готовы принять рассказ верховного жреца за факт, не подлежащий никакому сомнению, что свидетельские показания они считали чистой формальностью, с которой следует разделаться как можно быстрей. Найдя этих господ уже заранее вполне убежденными в достоверности чуда, Стробил полагал, что не рискует ничем, если, не теряя времени, сразу перейдет к самому главному, ради чего он и выдумывал всю басню.