Збигнев Ненацкий - Соблазнитель

• Название: Соблазнитель
• Автор: Збигнев Ненацкий
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9637-0021-1

Збигнев Ненацкий (Zbigniew Tomasz Nowicki) (1929–1994) – прозаик и драматург, один из самых популярных авторов Польши. Его книги, прежде всего предназначенные для молодого читателя, выходили миллионными тиражами. По сценариям З. Ненацкого ставились многочисленные фильмы и телевизионные сериалы. Однако в 1980 году он написал книгу, которая вызвала большой скандал в польской прессе. Общепризнанный мастер, пишущий для молодежи, выпустил роман, в котором создал нового необычного героя: некоего Дон Жуана, который испытывает чувство вины за десятки беззаботно совершенных флиртов и искупает ее тем, что возвращает веру в любовь, пытается научить любви несчастных женщин, которые потеряли веру в возможность ее пережить. «Соблазнитель» имел огромный успех в Польше, его многократно переиздавали, но вся пресса разделилась на издания, которые либо хвалили, либо ругали эту книгу, удивительно точно ставившую вопрос о месте сексуальности в нашей жизни, об ответственности писателя, создающего силой своего воображения образы героев, которые становятся образцом для подражания реальным людям, что порой оказывает на их жизнь отнюдь не благотворное влияние.

Роман на русском языке публикуется впервые.

---

– Да вы меня просто веселите, доктор!

– А не в столь же веселом настроении вы дали интервью «Elle»[31], и, когда вас спросили о том, как выглядит образцовая любовь, вы довольно самоуверенно заявили: «Разве для нас не является образцом любовь Ромео и Джульетты?».

– Я никаких интервью на эту тему не давал.

– Простите, пожалуйста, у меня что-то не так с памятью. Кажется, это у меня брали интервью для журнала «Elle». А потом я вернулся домой и еще раз взял в руки текст драмы Шекспира. Сколько лет было Ромео, дружище? А сколько лет было Джульетте, его прекрасной любовнице? Старик Капулетти однозначно говорит о своей дочери: «She hath not seen the change of fourteen years», а это значит: «Ей нет еще четырнадцати лет». Ясное дело, что речь идет о первой менструации. Капулетти добавляет: «Пускай умрут еще два пышных лета – тогда женою может стать Джульетта». Другими словами, дружище, Джульетте еще два года надо было ждать первую менструацию. Черт возьми, какой же образец я предложил молодежи! Неужели я и в самом деле считал, что девочка за два года до месячных может быть образцовой любовницей? Вы ведь знаете, что диапазон чувств, называемых любовью, зависит от возраста индивидуума, от его общественного статуса, степени впечатлительности и разбуженного воображения. Иначе любит четырнадцатилетняя девушка, иначе двадцатилетняя или даже тридцатилетняя женщина. То же происходит с мужчинами. Некоторые виды чувств вообще невозможно найти у человека, который не достиг определенной ступени физической и психической зрелости. В «Ромео и Джульетте» Шекспир представил нам любовь совершенно зрелых людей, психику которых – для получения большого драматизма – он вложил в детские тела. Предлагая молодежи этот образец любви, я, дружище, совершил преступление против морали. Я рекомендовал детям, чтобы они любили друг друга так, как взрослые, хотя они так любить не могут и не должны. Почему вы пренебрегаете чтением «Medical Review»? Там опубликована диаграмма сексуального напряжения в жизни мужчины и женщины. Из нее вытекает, что Ромео и Джульетта не только не любили друг друга такой любовью, как у Шекспира, но оказались бы в так называемой «первой конфликтной фазе». Их разделяло бы море претензий и жалоб, вытекающих из их неодинакового развития. Двенадцатилетнюю девочку можно изнасиловать. Но нельзя заставить отдаться мужчине с обожанием и страстью зрелой женщины, как это делает Джульетта. Мы пропагандируем литературную ложь в качестве воспитательного примера. Этот пример мы распространяем всевозможными способами. У нас действие новых «Ромео и Джульетт» происходит во время оккупации, в октябре, в ноябре, на Черном континенте и в Южной Америке. Мы распространяем ложь, а если факты ей противоречат, то тем хуже для фактов. Фальшь шекспировского текста мы маскируем, заставляя играть Ромео и Джульетту зрелых актеров и актрис, в противном случае должна была бы вмешаться цензура нравов. Милостивый государь, давайте скажем себе прямо: независимо от эпохи, от климата и социальных условий, сексуальный акт с девочкой за два года до прихода ее месячных является преступлением. В соответствии с законодательством любой цивилизованной страны Ромео отправился бы в тюрьму, какой бы великой любовью не одарила его Джульетта. Драма Шекспира является поэтическим творением и, пока мы ее воспринимаем именно так, в принципе, все в полном порядке. Поэзия имеет право антропоморфизировать животных и описывать любовь зайчика к курочке или вкладывать в тела даже шестилетних детей психику взрослых. Но мысль о том, чтобы молоденькие девочки за два года до первой менструации играли в Ромео и Джульетту, приводит меня в ужас. Покажите мне, пожалуйста, хотя бы одну театральную программу, напечатанную перед постановкой этой пьесы, которая советовала бы сотням молодых парней и девушек не воспринимать все показанное как образец, говорила бы о том, что они слушают поэзию, а не смотрят жизнь. Чью-то настоящую жизнь. Или возьмем другой миф, часто встречающийся в искусстве. В живописи и литературе постоянно повторяется история о купающейся Сусанне и подглядывающих за ней старцах. Но в жизни, дружище, вспомните хотя бы свое прошлое, именно молодые парни через замочную скважину, возбужденные и взволнованные, подсматривают за моющейся девушкой, которая, о ужас, через минуту возляжет на ложе, не скажу, что обязательно старца, а зрелого мужчины. Или еще один миф о куртизанке, прекрасной любовнице, импонирующей своим темпераментом. Передо мной томик рассказов под общим названием «Розамунда». Займемся рассказом, давшим название книге. Это будет не очень больно. Возможно, только вначале, – уверял меня Иорг. – Скальпель очень острый, вы только на секунду почувствуете сильную боль, а потом придет чувство блаженного облегчения, поскольку из вашего подсознания вытечет все то, что гноилось столько лет, вызывало неудовлетворенность. Этих опухолей у вас много: я знаю, что каким-то странным образом вы к ним привыкли, как-то даже сжились с ними и порой даже с мазохистским наслаждением касались больных мест, гордились ими, показывали их своим близким, чтобы они знали, какая вы сложная и трагичная фигура, хотя по вашему виду это было незаметно. Со своей измученной душой вы носились по всем литературным ярмаркам, позвякивали ею, как другие шутовскими бубенчиками, и, на радость читателям, замечательно делали ужимки и прыжки. Но вы отдавали себе отчет в том, что вами, возможно, когда-нибудь займется некто со скальпелем. Однако ваши опасения были напрасными, поскольку вы танцевали под ту музыку, которую вам играли, а нынешние критики не пользуются сверкающими никелем медицинскими инструментами. Их интересуют лишь ваши ужимки и прыжки, но дело в том, что вы недостаточно драматично обнажили им свои боли, свои страдания, свои неудовлетворенность и отвращение к жизни. Вы жили неплохо, но вас особо никогда не ценили. Медицинские знания, которые вы получили в молодости, мешали вам. У вас всегда сознание было раздвоенным, и это чувствовалось. А теперь только один надрез – и все пройдет. Ведь и в самом деле, больно только в начале и всего лишь одно мгновение.

* * *

– Ты стонешь. Просыпаешься с криком, – шептала она мне это среди ночи, целуя мою шею, плечи и грудь. – Скажи, тебе снился дурной сон, а может, у тебя что-то болит?

Мне пришло в голову, что она, похоже, никогда не спит и слышит мое неровное дыхание, каждый громкий вздох, который мог показаться ей стоном. Любовь делала мою жену бдительной и лишала ее человеческих черт, уподобляя чуткому зверю. Барбара напоминала мне моего пса, когда в ветреную и морозную ночь я позволял ему лежать на коврике у моей кровати. Казалось, что он спит, я даже слышал его похрапывание, но стоило мне шевельнуться на кровати или задержать дыхание, как пес просыпался, сразу становясь чутким и беспокойным.

– Во всем виновата эта ноябрьская погода, – сказал я. – Каждую ночь меняется давление, дуют сильные ветры и приносят попеременно то дождь, то холод и даже снег. В такую погоду открываются раны, болят старые переломы и швы, перебитые когда-то кости. Разве я тебе не говорил, что у меня все переломано? Когда я был еще младенцем, меня сбросили со скалы из-за моей очень сильной близорукости.

– Не болтай. Сейчас таких вещей не делают, – засмеялась она.

– Действительно, теперь никого не сбрасывают со скалы, но с ребенком происходит много неприятностей. Помню, когда мне было девять, девочка, старше меня года на два, подговорила, чтобы мы с ней пошли в созревающие хлеба. Там она велела мне снять трусы, и сама сделала то же самое. Потом приказала мне лечь на нее и двигаться, как это делают собаки. Я тыкался в нее своим маленьким членом так, что он у меня заболел, и я убежал домой. А потом пришло первое причастие, и ксендз, внимательно глядя на меня, все время повторял, что самый тяжкий грех – это грех нечистоты. Три раза я сбегал из костела в день первой исповеди, пока ксендз за ухо не притащил меня в исповедальню. Потом он обо всем подробно выспрашивал: сколько ей было лет, было ли ее лоно волосатым, была ли она голой. Я громко плакал, плакал в объятиях матери, а она гладила меня по голове и говорила, что я, похоже, буду святым, раз я так сильно переживаю свой грех. Но это была моя первая и последняя исповедь. Я познакомился с парнем, который не верил в Бога. В библиотеке его отца я нашел книги, говорящие о том, что Бога нет. Это была большая радость и откровение. Я перестал верить, хотя меня всеми силами уговаривали пойти в костел родители, упрашивали тетки. В течение нескольких лет я враждебно и с неприязнью относился к девочкам, но в то же время так и не дал себя убедить отправиться в исповедальню, чтобы перед чужим человеком рассказать, имела ли девочка, которая заманила меня в зреющие хлеба, покрытое волосами или голое лоно. Я знаю, что именно из-за ее лона я стал атеистом, хотя мои родители были уверены, что во всем виноваты книги. Ведь и другие тоже читали такие же книги и не перестали верить в Бога, поэтому я сегодня думаю, что на самом деле перестал верить уже в тот момент, когда жалобно плача, я целовал выложенную епитрахиль. Это было проклятое лоно. Твое тоже не лучше, ненасытное и отвратительное.