Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан!

• Название: Бонжур, Антуан!
• Автор: Анатолий Злобин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: О войне
• Год: 1986

Остросюжетная повесть рассказывает о движении борцов бельгийского Сопротивления и участии в нём советских граждан в годы второй мировой войны.

Сюжет повести — розыски советским лётчиком Виктором Масловым участников партизанского отряда, в котором сражался его отец, Борис Маслов, погибший на территории Бельгии в борьбе против немецких оккупантов.

---

Я слушал их и дивился: на родину не вернулись и в новом доме не прижились — где же их сердце?

Поздний обед перешёл в ранний ужин. Я находился в приподнятом настроении, я верил: и завтра, и послезавтра все пойдёт так же хорошо и удачно. Даже Ирма перестала меня раздражать, когда притащила «грюндиг» и заявила, что не может жить без русских песен.

Хриплый голос запел под бренчащую гитару: «Жулик будет воровать, а я буду продавать, мама, я жулика люблю», — вот без каких русских песен она не может жить, бог с ней, нет мне до неё никакого дела!

Иван подсел к нам, обняв меня за плечи:

— О чём вы тут секретничаете? Или ты нашёл себе лучшего переводчика?

— Программу мою изучаем. Луи волнуется, когда я к нему приеду?

— Твой визит к Луи предвиден на субботу, он тебя с собрания заберёт в свой дом.

— Ай да Иван. Ты молоток, Иван. Мигом разрешил все проблемы. Выпьем по такому случаю.

— Как ты разговариваешь по-русски? — удивился Шульга. — Почему ты назвал меня молотком? Разве я такой глупый?

— Что ты, Иван? Совсем наоборот, Иван. Молоток значит молодец, так сейчас в Москве говорят.

— Ну раз я молоток, — улыбнулся Иван, — тогда ладно. За наших «кабанов». Чтобы ты всё узнал про них.

— Подождите меня, — сказала мадам Люба. — Я тоже с вами. Только узнавать там нечего. В этой группе «кабанов» был предатель, потому они все и погибли на мосту.

Я выпил, но закашлялся. Иван пронзительно засмеялся, хлопнув меня по спине. Это мне помогло, я окончательно пришёл в себя.

Странно, но в мире все оставалось по-прежнему. Мадам Люба глядела на меня с осуждением. Магнитофон продолжал свою песню: «Что нам горе, жизни море надо вычерпать до дна». Сюзанна спешила с шампиньонами. Ничего не изменилось в мире, только я сделался другим человеком, хотя моя рука продолжала двигаться по инерции, опуская на стол рюмку. Я знал, что так останется до тех пор, пока я не узнаю всего. Сначала возникла женщина, теперь предатель. Недаром Скворцов сказал: «Там странная история». Как в воду глядел.

Продолжая улыбаться, я повернулся к Ивану.

— А ты и в самом деле молоток, Иван. Что же ты мне сразу не рассказал, что там был предатель?

— Какой предатель? — невинно удивился Иван.

— Ты что, не слышал, что Любовь Петровна сказала? Повторите ему, Любовь Петровна.

— Разве я что-нибудь сказала? — удивилась, в свою очередь, мадам Люба.

— Сейчас я у неё спрошу, — быстро сказал Иван и тут же перешёл на французский.

Я ничего не понимал. Ловко же они меня провели.

— Что происходит? Теперь вы засекретничали? — спросил я, стараясь говорить так, чтобы голос мой звучал непринуждённо и весело.

— Я спрашиваю у неё, откуда она узнала это? — ответил Иван, не оборачиваясь.

— Так спрашивай же по-русски, чёрт возьми, — не выдержал я. — Есть же нормы общения. Кто же всё-таки вам сказал, Любовь Петровна?

За Любу ответил Иван:

— Она говорит, что слышала это от людей.

— А ты? — взбесился я. — Что ты говорил ей?

— Я спрашивал: у каких людей она слышала это?

— И дальше. Только все говори. И по-быстрому.

— Слушай, Виктор, — Иван посмотрел на Любу, положил руку на моё колено. — Ты сам подумай, откуда она может знать про это дело? Она к нам сюда приехала только в сорок пятом году, когда война уже перестала. Про нашу войну с бошами она ничего не знает. Она пришла сюда на все готовенькое, а теперь берётся судить о наших делах.

— Я собираю материалы, — невозмутимо заявила мадам Люба.

— А где ты раньше была? У кого ты забираешь наши материалы? — обиделся Иван.

— Ты был здесь на свободе, а я в немецком лагере сидела.

— Ты в немецком лагере сидела? — Иван задумался. — Я слышал, ты на ферме работала.

Люба презрительно поджала губы. Ирма подошла ко мне и запустила в волосы руку, ту самую, с наколкой. Но я терпел.

— Любочка, зачем ты лезешь в эти мужские дела? — пропела Ирма. — Кто-то кого-то предал, подумаешь. Будто у них в России предателей не было.

— Вы всё-таки не ответили на мой вопрос, Любовь Петровна, — сказал я мягко, но настойчиво.

— Давно я слышала, лет десять назад, — в голосе Любы звучало притворное равнодушие. — Кто-то из бельгийцев говорил, я не помню. Я ж про «кабанов» материалы не собираю…

— Вот видишь, — оживился Иван, — слышала звон, а не знает, откуда он звонит.

Они снова перешли на французский. Я верил им и не верил. Если я от русских не могу правды добиться, то с бельгийцами ещё труднее будет. Но погоди, Иван. Есть человек, который скажет мне правду. Я огляделся. Антуана в комнате не было.

Луи увлечённо беседовал с Оскаром. Шарлотта задумчиво листала журнал, подаренный президентом, «рыжий» полицейский посапывал на диване.

— Хорошая встреча, — сказал вдруг по-русски Виллем. — Акцент у него был ужасный, но я обрадовался и этому.

Мы разговорились по-немецки. Перед поездкой я пополнил свои прежние знания в надежде, что немецкий поможет мне здесь, однако первый опыт оказался решительно светским.

— Мы едем во Францию, — говорил Виллем, — у Ирмы там тоже есть русские подруги. А на обратном пути заедем в Кнокке, там живёт её приятельница. У меня гараж и три машины, я вожу товары в Германию. Работы много, но раз в год всё-таки удаётся вырваться. Посмотрите на мои руки. — И он раскрыл могучие ладони, пальцы в ссадинах и буграх, под ногти навсегда въелась маслянистая копоть. — Но я люблю своё дело.

— Молодец, Виктор! — крикнула через стол Ирма. — Виллем очень любит русских. К нам часто приходят люди с корабля, и мы с ними вспоминаем родину.

— О, я люблю русских, — подтвердил Виллем.

Вот сколько замечательных вещей узнал я о Виллеме, вот как легко, оказывается, узнать о человеке, который сидит рядом с тобой. Вы просто болтаете и узнаете друг друга. А если вас разделяет двадцать с лишком лет и белая могильная плита — как тогда узнать правду? Отец-то уж ничего не узнает, он даже не знал, что я буду и есть. Он ничего не узнает и не расскажет. Но я-то могу узнать о нём, хочу знать, должен знать.

— Я тоже участвовал в Сопротивлении, — говорил Виллем. — Правда, у нас не было такого размаха, как в Арденнах, но мы тоже не сидели сложа руки.

Я заинтересовался:

— Сколько человек было в вашем отряде?

— Шестнадцать. Мы жили в деревнях, каждый в своём доме. Собирались только перед операциями. У нас в отряде был пароль, по которому человек обязан помочь тебе.

— Какой?

— Честь и свобода. И ещё мы складывали два пальца в виде буквы V — виктория. Так делали все голландские партизаны. А пароль был только у нас.

— Интересно, как он по-голландски звучит?

— Феер ен фрейхайт.

— Феер ен фрейхайт, — повторил я задумчиво. — Честь! Честь хороша до тех пор, пока не появится предатель.

— У нас он был, — живо отозвался Виллем. — Его расстреляли. Правда, не я приводил приговор в исполнение. Я не решился.

Иван с грохотом отодвинул стул и плюхнулся между нами.

— Ты мне не веришь, Виктор?

— А, Иван? Оказывается, ты ещё не разучился говорить по-русски. Я тебе верю, Иван. Ты молоток, Иван.

— Нет, я вижу, ты мне не веришь, — обиженно упорствовал Иван. — Но если ты мне не веришь, давай спросим Луи.

— С Луи я уже говорил. Все, что Луи знает, он мне расскажет. Но про «кабанов» он не знает. Я сам знаю, кого надо спросить.

— Кого?

Антуан стоял в дверях, держась одной рукой за косяк, и внимательно глядел на меня. Взгляд его был спокойным и изучающим. Странно, но я до сих пор как бы не замечал Антуана. Он был тут хозяином, но это никак не обнаруживалось. Он почти всё время молчал, но видел все. А теперь он посмотрел на меня — и я будто заново узнал его. Он был невысок и крепок. Я перевёл глаза на фотографию, прикреплённую к стене, Антуан был там в борцовской майке с глубокими вырезами, в мягких башмаках, снимок сделан в Будапеште, где Антуан выступал в полусреднем весе на европейском первенстве. И сейчас он стоял в той же позе, крепко упёршись ногами, и глаза его видели все. Только взгляд был у него сейчас иным, нежели на фотографии. Он смотрел на меня спокойно и твёрдо, словно знал, о чём я думаю, но ещё не решил, стоит ли говорить мне о том, что знает он сам. Встретившись с моим взглядом, он не дрогнул, а продолжал смотреть так же уверенно и пытливо. Конечно, он слышал разговор Ивана с Любой и имел своё суждение на этот счёт — так говорили его глаза. Но он ещё раздумывал и решал. Ну что ж, решай, Антуан!

Меня словно подбросило к нему.

— Поборемся, Антуан?

Он легко отделился от двери и сделал шаг навстречу.

— Давай поговорим, Виктор, — сказал он, и это было его ответом.

Мы сели. Виллем потянулся к нам с бутылкой.

— Выпьем по маленькой.

— Чуть позже, герр Виллем, — ответил я. — Сейчас мы немного поговорим.

— Я понимаю, — сказал Виллем, улыбаясь добродушной улыбкой. — Серьёзный мужской разговор.

— Да, Виллем, серьёзный мужской разговор. Садись сюда, Иван, и не вздумай переводить отсебятину. Только то, что я буду говорить. Иначе обойдусь без тебя.