Пенелопа Томас - Тайна

• Название: Тайна
• Автор: Пенелопа Томас
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 5-88590-128-7

---

Я поняла, что она еще не готова внутренне ко сну, и не стала настаивать. Мы придвинули кресла к огню. Больше часа она расспрашивала меня о Лондоне и кузине Анабел.

— Она очень хорошенькая? — спросила она, когда я замолчала.

Я кивнула.

— Я тоже буду хорошенькая?

— Ты и сейчас хорошенькая.

В отблеске пламени ее личико порозовело, приобрело свежий вид здорового ребенка, но глаза оставались грустными. Задумчиво она мешала кочергой угли в камине.

— Иногда, — сказала она тихо, — иногда мне хочется быть кузиной Анабел и жить в Лондоне.

Я не удивилась такому желанию, но нужно было развеять ее меланхолию.

— Твой папа намного лучше, чем был дядя Генри, — сказала я. — Думаю, что даже Анабел позавидует, что у тебя такой отец.

— Да, лучше папа никого нет. Даже если он… — она не договорила.

— Даже если что? — переспросила я. Она тяжело вздохнула.

— Я люблю папа, он всегда был добр ко мне, но… Я ждала.

— …но он…

Она осеклась, вскочила и бросилась мне на грудь.

— О Джессами, — ее сотрясали рыдания. — Папа не похож на других людей, не так ли? Он совсем другой. Но это не значит, что он плохой, правда? Он никогда не причинит никому зла, правда? Даже если, — она глотнула воздуха, — даже если… если раньше он плохо поступал.

— Господь с тобой! — воскликнула я, прижимая ее к себе. — Твой папа ведь не чудовище какое-нибудь. У него иногда бывает плохое настроение, и мы не всегда понимаем его, но это не значит, что он способен на осознанную жестокость. И если мы видим, что он чем-то расстроен, мы должны приложить еще больше усилий, чтобы понять, что его тревожит. Ему так трудно справляться одному с делами поместья и с домом в Лондоне, он ведь содержит и семью брата, а не только свою собственную.

Она еще раз горько всхлипнула и успокоилась. Я уложила ее на подушки рядом с собой, достала носовой платок и вытерла ее заплаканные щеки. Она охотно предоставила лицо моим заботам, как маленький ребенок, который понимает, что самое худшее позади.

— Тебе лучше? — спросила я, внимательно наблюдая за ней.

— Да, спасибо, — ответила она вежливо очень тихим голоском.

Ответ меня не убедил. Точно так же она могла ответить, если бы я предложила ей чашку чая или кусочек торта.

— Кларисса, ты уверена, что с тобой все в порядке? — спросила я решительно, не позволяя отделаться вежливыми словами. — Если тебя что-то продолжает беспокоить, ты должна мне сказать.

Она отрицательно покачала головой. Я не отступила.

— Ты хоть знаешь, как сильно твой отец любит тебя?

Она задумалась, потом поморщилась.

— Разве он когда-нибудь тебя обижал? — не унималась я. — Или дал повод думать, что может обидеть?

В темных глазах отразилась напряженная работа мысли. Лобик прорезали складки. Затем глаза вдруг широко раскрылись, словно она поняла что-то, чего раньше не понимала.

— Он никогда не обижал меня, ни разу, — заявила она торжественно.

— И не обидит, — добавила я.

Она улыбнулась открытой счастливой улыбкой. Такой безоблачной улыбки я у нее еще не видела.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила я.

Она немного подумала. Затем, совсем как взрослый разговаривает с ребенком, она положила свою руку на мою, желая успокоить.

— Джессами, я уверена, что Вас он тоже никогда не обидит.

— Нет, конечно нет, — произнесла я, почувствовав вдруг ужасную слабость.

— Можно я теперь пойду спать? — спросила она, подавляя зевок. — День был утомительный, хочется спать.

— Конечно, иди ложись, — я находилась в полном замешательстве.

Мне захотелось хотя бы разок поговорить с Клариссой или ее отцом с начала до конца, потому что всегда оставалось чувство, что я либо не успела к началу беседы и пропустила что-то важное, либо пришла слишком поздно, чтобы понять все, о чем говорилось.

Вскоре я тоже пошла спать, все еще не до конца уяснив себе, что волновало Клариссу. Меня успокаивала лишь уверенность, что мне удалось поселить относительный покой в ее душе.

Так, по крайней мере, мне казалось.

Среди ночи я проснулась. Прислушалась, не воют ли собаки: мне показалось, они меня разбудили. Вместо этого я услышала отчаянный детский крик.

Кларисса!

Стремительно я выбежала из спальни, забыв надеть кофту и тапочки. Ее испуганные крики гулко звучали по всему коридору, хотя я сомневалась, что их можно было расслышать в западном крыле или на нижнем этаже. Очевидно, только я их слышала. Я побежала еще быстрее.

— Дж… Джессами? — спросила она, когда я вошла. В комнате было темно, она не могла меня видеть.

— Это я.

— Зажгите лампу, — попросила она жалобно.

Я зажгла лампу и, высоко подняв ее, подошла к кровати. Лицо Клариссы побелело, ее била дрожь, нижняя губка дергалась — ее душили слезы. Но в остальном все было в порядке.

— Что тут происходит? — спросила я. Она не сразу ответила.

— Видела страшный сон. Это было… это было… О Господи! Не могу вспомнить, — она села, опершись о подушки. — Джессами, скажите, что со мной?

— Ничего плохого, — успокоила я ее.

В глубине души я не сомневалась: ее кошмар был связан с мертвой овцой, и вот что получается, когда взрослые пытаются сделать вид, что ничего страшного не произошло. Клариссу нельзя было винить. Она была всего-навсего ребенком, пытающимся справиться со своими страхами как могла. Но мы, взрослые, не имели права оставлять ее без поддержки в этой борьбе. Сделав вид, что поверили в искренность того, что было игрой, мы обрекли ее на большие страдания.

Я злилась на себя, потому что послушалась Тристана, а не поступила так, как мне велело мое понимание происходящего. Клариссе нужно было позволить вспомнить, не во сне в виде страшного видения, а средь белого дня, когда рядом находится кто-то, кому она доверяет.

— Мне кажется, я знаю, что тебя испугало, — сказала я мягко.

— Знаете? — переспросила она. В голосе звучало недоверие, смешанное с облегчением.

Я кивнула.

— Во сне тебе привиделось то, что испугало тебя однажды. Что-то, что ты не можешь припомнить, когда спишь.

— Но почему я не могу вспомнить? У меня хорошая память.

— Я знаю. Однако есть вещи, которые мы предпочитаем забыть. Я не знаю, стоит ли о них напоминать. Когда ты будешь внутренне готова воспринимать спокойно то, чего когда-то боялась, ты сама вспомнишь. Только не подумай, что это болезнь, и не старайся спрятаться от того, что ты видела.

— Там была кровь? — спросила она. — Во сне я видела кровь, много крови, у меня все руки были в крови.

— Да, была, — сказала я тихо. — Но это была не твоя кровь. И не было ничего, что могло причинить тебе вред. И теперь тебе ничего не грозит.

Я посадила ее на колени, обняла и мерно убаюкивала.

Она дрожала.

— Мне страшно, Джессами.

— Иногда, если мы знаем, чего боимся, и заставляем себя убегать от того, что внушает страх, мы перестаем бояться, страх теряет над нами силу.

Она недоверчиво смотрела на меня снизу вверх, лицо было бледнее, чем у лежавшей рядом с ее подушкой Матильды.

— Я не трушу, Джессами, я не трусиха, правда.

— Я же не назвала тебя трусихой. Все люди способны испытывать страх.

— Даже Вы, Джессами?

— Да, даже я.

— Вы тоже стараетесь смотреть опасности в лицо?

— Пытаюсь.

— Это трудно?

— Да, но лучше, чем бояться неизвестно чего.

— Тогда я тоже попробую. Правда, обязательно попробую.

Днем я постучала в кабинет Тристана. Нельзя было скрывать от него мой разговор с Клариссой, чтобы он по неведению не продолжал поддерживать ее желание скрыть свои страхи. Это значило также признать, что я ослушалась его приказа.

Услышав «Войдите», я перешагнула черту порога, остановилась в дверях, пытаясь разгладить руками складки розового платья. Затем прошла в комнату.

— Могли бы Вы уделить мне минутку, лорд Вульфберн? — спросила я, полагая, что теперь неразумно было бы называть его по имени. Он ясно изложил свои намерения, и я не собиралась ему мешать их осуществить.

Он оторвался от бумаг, лежащих в кожаной папке, которые он читал, и, увидев меня, нахмурился.

— Это очень срочно? Я страшно занят.

— Мне нужно поговорить о Клариссе.

— Хорошо. Только постарайтесь короче.

Он закрыл папку и поднялся с кресла. Окна позади него не были завешены, на фоне дневного неяркого света отчетливо выделялся его силуэт, лицо же оставалось в тени. Он встал так намеренно. Мне он предложил сесть, но сам остался стоять.

— Она видела ночью страшный сон, — сказала я. Мне было очень трудно говорить, ведь я практически не видела выражение его лица. — Она была в очень нервном состоянии, пришлось рассказать ей правду.

Он молчал.

Дальше я говорила, опустив глаза.

— Надеюсь, что Вы не злитесь на меня, — сказала я в заключение. — Хотя знаю, что Вы этого не хотели.

Он постучал пальцами по столу, потом заговорил. Но это нервное постукивание убедило меня лучше слов, что он очень зол.