Кейт О`Риордан - Ангел в доме

• Название: Ангел в доме
• Автор: Кейт О`Риордан
• Жанр: Современные любовные романы

Убежденному холостяку Роберту перевалило за тридцать, подружкам своим он потерял счет, на карьере художника поставил крест, и жизнь его давно катится но наезженной и унылой колее. Но втайне Роберт по-прежнему мечтает о любви, которой никогда не знал. И однажды жизнь подкидывает ему шанс – на лондонской улице Роберт сталкивается с ангелом. Имя у ирландского ангела вполне соответствует внешности – Анжела, но вот характер оказался далеко не самым ангельским – своенравным, скрытным, лживым и даже распутным…

Анжела приехала в Лондон из самого сердца Ирландии, где остались чокнутые тетки и абсолютно безумный дядюшка, который последние пятьдесят лет безвылазно провел на чердаке. И всю свою жизнь Анжела мечтала сбежать из родного сумасшедшего дома – куда угодно, хоть в монастырь. И вот она уже почти монашка, работает в приюте для бездомных, ждет причастия, но достойна ли она его?..

Кейт О'Риордан написала не любовный роман и не сладкую сказочку, а смешную, умную и экстравагантную комедию о любви и ошибках, об упрямстве и самообмане. Неповторимый ирландский юмор, самоиронию и абсурд О'Риордан смягчает теплой интонацией и нескрываемой симпатией к своим персонажам.

---

Роберт смотрел ей вслед. Оригинальна даже в походке. Десяток проворных мелких шажков, и тут же медленные, степенные. Резво – неспешно, быстро – медленно… и так вдоль всей улицы, пока не скрылась из глаз. Светофор вновь сменил огни. Роберт застрял на островке, прислушиваясь к неизвестно откуда взявшемуся чувству разочарования. Под ногами блеснул десятипенсовик. Роберт наклонился, поднял монетку и сунул в карман. Может, принесет счастье? Монетка звякнула, присоединившись ко всем тем монеткам, пуговицам и скрепкам, от которых он счастья так и не дождался. Хорошо хоть мелочь стали делать поменьше, а то мелькнувшую вдалеке удачу не догнать с таким грузом. Вытянув шею, он еще раз глянул влево – убедиться, что девушка не передумала. Группа хохочущих иностранных студентов, взявшись за руки, перегородила тротуар. Роберт дождался, когда молодняк свернет за угол, но улица была пуста. Девушка исчезла.

Глава вторая

Бонни однажды заявила, что застенчивость – не более чем форма высокомерия. Смотришь на такого застенчивого и диву даешься – до того накачан самомнением, что трясется над каждым словом, вместо того чтобы тихо-мирно нести себе вздор, как все нормальные люди. Переминается с ноги на ногу, пингвин надутый, словно кого-нибудь его терзания волнуют. Лично ее, Бонни, ни капельки не волнуют. Ее от них наизнанку выворачивает.

Все это она отпустила, бросая на сына недобрые взгляды из-под набрякших век, пока Роберт исполнял свои еженедельные обязанности мусорщика в ее плавучем доме. Крупица правды в ее словах есть, признал он, – та самая соленая крупица, что в состоянии разбередить застарелую рану.

Признать-то он признал, и все же перед морем лиц, выжидающе обращенных к нему, чувствовал что угодно, только не самомнение. Неловкость – это да, в унизительно-болезненной степени… Роберт сделал глубокий вдох. Попытался взглянуть на себя глазами экскурсантов. Выдохнул.

– Итак… С чего начнем? – С глубокомысленным видом он обошел стеклянную витрину – центральный экспонат зала Европы и Америки.

Может, зрители решат, что он полностью владеет ситуацией. Туристы послушно потащились следом. Толпа была разношерстной, как всегда: несколько старушек-итальянок, американцы со Среднего Запада, супруги из Норвича, громила-француз, интересующийся содержимым своего носа куда больше, чем викторианской мебелью и фарфором.

– Так… По правую руку вы видите дубовый буфет, великолепный образец мастерства Фердинанда Ротбарта, выполненный в стиле, известном под названием готический Ренессанс…

Зевки. Неприкрытые. Чувствуя, что и сам вот-вот зевнет в ответ, Роберт изобразил приступ кашля. Ни один из выжидающих взглядов тем не менее от него не отлепился. Еще бы: каждый из зрителей, расставшись с пятью фунтами, хотел выжать экскурсовода на полную катушку. Бывало, впрочем, и хуже – в тех случаях, когда среди туристов затесывался настоящий спец или просто любитель истории. Уж тут на него обрушивался шквал вопросов, рассчитанных на то, чтобы загнать в угол. Роберт продолжал лекцию; голос его жил собственной жизнью, выдавая нужные интонации помимо воли хозяина. Ду-ду-ду, ду-ду-ду. Жалко бедных слушателей, ей-богу.

– О мастерах Викторианской эпохи зачастую несправедливо отзываются как о подражателях. В самом деле, они многое заимствовали из других стилей, однако качество их творений, их ревностное внимание к мельчайшим деталям заслуживают всяческого уважения и сводят на нет подобную критическую оценку. Относительно недавно зародившийся средний класс изъявлял желание продемонстрировать свое богатство. Взгляните, к примеру, на бюсты мистера и миссис Тернер, которые чета заказала, чтобы оставить о себе память для потомства. Выполненные в античном стиле, кому-то они могут показаться чересчур напыщенными, однако супруги Тернер были…

– Кретинами.

– Прошу прощения?

– Кретинами, – повторила миссис-из-Норвича.

– Н-да, пожалуй, в чем-то вы правы. – Роберт глянул на часы, маячившие у него прямо перед глазами, на мощном запястье француза, чей указательный палец упорно исследовал глубины носа. – М-м-м… пройдемте дальше. Благодарю вас. Здесь представлен превосходный образец…

Нахальная реплика норвичской дамы задала тон экскурсии; с этого момента каждый из них будет считать своим долгом подрезать экскурсовода. Чья возьмет – вот о чем все они сейчас думают. Время пошло. Американка прищурилась в ожидании своего шанса; ход был Роберта, и он подчинился.

– Викторианским идеалом женской судьбы считались замужество и дом. Женщина обязана была хранить и оберегать моральные, духовные и семейные ценности. Она была… э-э-э… «ангелом в доме», как выразился Ковентри Пэтмор, поэт…

– Кто-кто?

– Пэт…

– Не! Она была… чего там за бред?

– О, вы об «ангеле в доме»?

Старухи, вздохнувшие было хором над Пэтмором, немедленно переметнулись на сторону противника и уставились на Роберта неприязненно-стеклянными глазами. Роберт приклеил к губам понимающую ухмылку: мы-то, мол, с вами знаем, что к чему, не при Виктории живем. Заокеанские глазки-щелочки извергали недобрый огонь: против вас лично я ничего не имею, но кто-то должен расплатиться за четвертую лекцию в день! Вздохнув, Роберт направил группу в столовую. Обеденная тема настраивает на более спокойный лад… Будем надеяться.

Рассказ о столовой мебели и приборах был в самом разгаре, когда на задворках группы возник шумок. Она. Намокшие под дождем короткие волосы прилипли к голове. Струйки воды стекали по щекам, на темно-синий плащ. Не открывая рта, она страдальчески морщила нос и хмурила брови – извинялась за опоздание сразу перед всеми. Роберт встретился с девушкой взглядом в тот миг, когда она языком поймала скатившуюся с носа дождинку. Девушка покраснела, румянец яркими пятнами лег на неестественно белую кожу. Глаза на бледном треугольном личике напоминали черные, глубокие впадины. Знатоком косметических хитростей Роберт никогда не был, но сейчас мог бы поклясться, что на этом тонком лице нет и намека на косметику. Но замер он с полуоткрытым ртом не столько из-за ее красоты, сколько от острого ощущения ее одиночества, отдельности среди толпы.

– Ну? Тут всё, или как? – подал голос американец.

– Не совсем. – Роберт махнул рукой в сторону двери. – Думаю, вас заинтересует комната Уильяма Морриса. Однако прежде предлагаю заглянуть в библиотеку… Против лестницы никто не возражает?

Старые леди первыми выкрикнули:

– Нет!

В голове Роберта мелькали странные мысли: ей бы пошла алая помада, стала бы хорошенькой. Нет – красавицей. Нет, скорее, очаровательной, но на снимках или портрете смотрелась бы великолепно. Треугольные лица – самые фотогеничные.

Судя по всему, ни в подземке, ни на улице девушка его не заметила. Роберт нащупал в кармане десятипенсовик, покрутил в пальцах. А монетка не подкачала; смешно, но он вдруг преисполнился энтузиазма. Теперь ясно, что девушка направлялась в музей, а на Кромвель-роуд ошиблась направлением.

Роберт спиной чувствовал, как она стряхивает дождевые капли с плаща. Несколько капель глухо упали на мозаичный пол зала Средневековья, он вычленил звук среди топота тринадцати пар разнокалиберной обуви. Преодолев первый пролей, он был вынужден вернуться за пожилыми леди – те свернули влево и сгрудились у статуи оседлавшего ослика Христа – поахать, а заодно и отдышаться перед подъемом.

– Все в порядке, леди?

– Прелестный ослик, правда?

– Определенно. Лестница направо. Прошу вас.

Она успела его обогнать. Тонкие лодыжки выглядывали из-под плаща; ноги уродовали грубые туфли с детскими пряжками по бокам. Даже поднимаясь по лестнице, она не вынимала рук из карманов, словно из опасения потерять плащ. Добравшись до верхней площадки, девушка обернулась, застав Роберта врасплох.

– Извините, я опоздала. Сначала заблудилась в метро, потом и на улицах.

Мягкий ирландский акцент. Глаза оказались синевато-серыми, дымного оттенка. Длинные ресницы слиплись от дождя, не от туши.

– Ничего страшного. Вы не так уж много пропустили.

– А вы… у вас каждую среду лекции? Я могла бы… могла бы, наверное, еще прийти…

– Да. Да, конечно. В следующую среду вам удобно? Боюсь только, не смогу вам сказать, какая будет тема. Если хотите, можно справиться на выходе у администратора.

Дымчатый взгляд погрустнел.

– О-о… Значит, лекции не всегда про викторианцев?

– Нет. Викторианская эпоха – это моя тема. Экспозиции музея охватывают гораздо бо… – Он оглянулся. Старушки вросли в пол вдоль перил, перманент к перманенту, как кочаны цветной капусты на грядке. – Налево, леди, прошу вас. – Подождав, пока они удалятся в указанном направлении, продолжил: – Кажется, в следующую среду по графику опять моя очередь. Точно, моя. Уверен.