Магдален Нэб - Фамильные ценности

• Название: Фамильные ценности
• Автор: Магдален Нэб
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978–5–389–00261–6

Инспектор карабинеров Гварначча расследует похищение графини Брунамонти, в прошлом известной американской модели. Оказывается, Оливию Брунамонти похитили по ошибке. Настоящей целью бандитов была ее дочь Катерина, за которую мать выложила бы любые деньги. Но дочь отказывается заплатить выкуп за мать, тем самым подписывая ей смертный приговор. Она считает себя и брата истинными аристократами, которым по праву принадлежит фамильное достояние, хотя их мать основала дом моды и на честно заработанные деньги выкупила семейное гнездо — палаццо Брунамонти, отдав долги мужа, гуляки и транжира. Гварначча рискует жизнью и карьерой, пытаясь спасти Оливию.

---

Он нашел. Я забралась в спальный мешок, а он, приблизив лицо, сказал:

— Палатка должна быть чистой. Это для твоего же блага.

Здесь все было для моего блага.

— Хочешь, чтобы крысы пришли? Знаешь, что они делают, когда человек спит? Они мочатся на него, потому что моча — обезболивающее, а потом отгрызают кусок, а ты продолжаешь спать. Я видел, как они такое делали с лошадьми. Палатка должна быть чистой. И не переживай из-за тех двух придурков. Они перетрусили до смерти, потому что привели нам тебя вместо твоей дочери и теперь пытаются объясниться с боссом. Они успокоятся. А ты пока полежи перед обедом.

Отдыхать перед едой. Соблюдать правила гигиены. Все для моего собственного блага.

Я лежала неподвижно, однако пылающее лицо и несмолкающий шум в голове не позволяли отдохнуть. Лишь одно отвлекало внимание от боли — Лесоруб признался, что произошла ошибка. Она не была связана с нашим финансовым положением, как я предполагала. Сейчас на моем месте могла бы оказаться Катерина: именно она обычно выгуливает Тесси по вечерам и у нас с ней одинаково длинные волосы.

Подумать только, годами Катерина уговаривала меня сделать стрижку, уверяла, что это более подходящая для моего возраста прическа, что она придаст мне шик и элегантность. Но я носила длинные волосы с пятнадцати лет, поэтому так и не решилась постричься. Сейчас я благодарила Бога за это.

Красивая двадцатилетняя девушка не сумела бы защититься от их похоти, а на меня они едва ли позарятся. У Катерины никогда не было продолжительных романов, и, хотя она не упоминала об этом, возможно, она оставалась девственницей. Похищение могло разрушить ее будущее. Она такая хрупкая. Любая мать предпочла бы страдать сама, лишь бы уберечь своего ребенка. А я всегда была сильная. Если возможно сохранить жизнь, я ее сохраню.

Я уже поняла, что, несмотря на непрекращающийся прибой в голове, ясное и спокойное сознание помогает утишить боль. За это надо благодарить Лесоруба. Еще одно мое открытие — временами он остается один. Я должна постараться определить, когда они уходят и приходят. Когда он один, можно попробовать с ним поговорить. Стараясь не задавать вопросов. Надо заставить его понять, что я не так богата, как они, вероятно, думают, но выкуп за меня заплатят.

Всю сознательную жизнь я боролась, оберегая себя и детей от нищеты, и вот к чему привела моя борьба. И все-таки сейчас я просто хотела жить.

Я должна есть и казаться покорной, чтобы убедить их — или хотя бы Лесоруба — позволить мне покидать палатку ненадолго каждый день размять ноги. Можно попытаться разминать мышцы лежа — я делала такие упражнения во время беременности. Неподвижность приведет к непроходимости кишечника, а это может иметь роковые последствия.

Я расслышала звук расстегивающейся молнии. Сейчас он напоминал низкое шелестящее жужжание, словно ткань строчили на машинке, но все-таки я по-прежнему могла его слышать. Я вовремя вспомнила, что должна делать вид, будто совершенно глуха, ведь я не знала, кто это был. Кто-то вцепился в мою ногу через спальный мешок и затряс. Я села. Меня схватили за руку, дернули, и я рухнула вперед. Решив, что должна двигаться к выходу, я постаралась как можно быстрее выбраться из мешка, хотя цепь на щиколотке сильно замедляла движение. Я на ощупь пробиралась вперед на коленях, кто-то ударил меня по руке так, что я задела шест палатки, потом ударил снова. Они считают меня такой же идиоткой, как они сами? Я и так понимала, что нельзя трогать шест. У входа меня заставили сесть и вытянуть ноги перед собой. Было очень холодно. Не помешали бы меховые ботинки, но я не решилась попросить.

Холодный жестяной поднос поставили мне на ноги, а правую руку поднесли к еде. Маленькая цепкая лапка Лиса. Теперь, когда я слепа и глуха, я могла есть, наполовину высунувшись из палатки, чтобы не напачкать внутри снова. Большое облегчение для меня. Я почувствовала ломоть черствоватого хлеба и кусок сыра пармезан. Как можно это проглотить без воды и без аппетита? В руку мне вложили горлышко бутыли с вином. Боясь пролить, я с трудом глотнула, откинув голову. Вино было кислое и крепкое. Мне не понравился его терпкий грубый вкус. По клочкам соломы на бутылке, пахнущим уксусом и старым вином, я поняла, что вино домашнее.

Это напомнило мне о нашем летнем домике в Кьянти. Мы приносили соседям бутылки, они наполняли их и затыкали старыми корковыми пробками. Здоровое деревенское вино не может навредить желудку и позволит справиться с сухой пищей. Но с черствым хлебом сладить было невозможно. Когда я широко открывала рот, острая боль в ушах становилась невыносимой, и я не могла отгрызть ни кусочка. Он был слишком твердый, чтобы раскрошить его пальцами.

Что-то холодное и острое скользнуло по тыльной стороне правой кисти. Я замерла. Хлеб забрали и вернули разрезанным на две части. Нож скользнул вдоль горла. Лис. Я чувствовала его запах. Он дразнил меня и играл со мной, однако я оставалась безучастной, понимая, что в противном случае он постоянно будет так забавляться. Просто сидела совершенно безжизненно и, когда Лису надоело, принялась есть — крошечными кусочками, запивая маленькими глотками вина, которое облегчило болезненное пережевывание.

Поев, дотронулась до земли и почувствовала под рукой плоский ковер из веточек и сухих листьев.

Снега не было, и я решила, что это расчищенный подлесок. Где-то здесь должна быть вторая палатка или другое убежище — для похитителей. Их бурная деятельность, недовольство большим количеством работы, вероятно, связаны с тем, что надо было замаскировать все срубленными кустами, чтобы нас не могли заметить с воздуха.

Цепь на лодыжке, тугая и тяжелая, все еще была прикреплена к стволу дерева. Я отставила поднос в сторону и ждала, не решаясь двигаться, пока мне не позволят. Ноги замерзли, я глубоко вдыхала чистый свежий воздух и прислушивалась. Ничто не проникало через шум в голове, и, когда меня подтолкнули, я с удовольствием заползла обратно, в тепло спального мешка.

Поскольку меня только что накормили, я решила, что сейчас день. Он тянулся бесконечно — болезненное, ничем не заполненное время без звуков и изображений. Я должна научиться жить внутренним миром, вызывая из памяти сохранившиеся там звуки и картинки. Я должна научиться не плакать, есть по необходимости, даже не чувствуя голода, притворяться, что я не слышу того немногого, что могу слышать, не реагировать на намеренные издевательства, мириться с болью и неподвижностью и не сойти с ума. И быть пассивной — а ведь я всегда была такой энергичной. Всегда полагала, что я — боец, а сейчас опустила руки. Если я хочу выжить, я должна оставаться спокойной и просто существовать.

В тот день я долго размышляла о доме. Известили ли они полицию и карабинеров? Знают ли дома, что со мной произошло? Знает ли пресса? Я вспомнила, как мы переживали из-за показа в Нью-Йорке. А теперь вот новые тревоги. Дети могут вновь оказаться нищими. У нас нет выбора — только заплатить, сколько сможем. Как я могла допустить такое? За несколько секунд наша жизнь была пущена под откос. Что мне следовало предпринять, чтобы не позволить этим совершенно посторонним людям разрушить наш мир, который я так заботливо создавала и думала, что могу контролировать?

Монотонно текли минуты, время словно остановилось, но вот я почувствовала, как меня снова трясут за ногу. Теперь я точно знала, что делать. Вновь повторился весь ритуал: тот же поднос, уже порезанный хлеб, сыр, кислое вино.

Вернувшись в палатку, я начала готовиться ко сну. От того, что мне удалось справиться с сиюминутными трудностями, я почувствовала даже некое удовлетворение.

Я втянула за собой цепь в спальный мешок. Застегнула его. Расправила в ногах пальто и, все еще сидя, протерла лицо и руки бумажными полотенцами, смачивая их минеральной водой. Каждое доведенное до конца действие было маленькой победой. Отпила немного воды из бутылки, стараясь не пролить, — это далось легче, чем прежде: бутылка наполовину опустела. Привычное действие — глоток воды перед сном — успокаивало. Я подтянула пальто повыше, постепенно влезая в спальный мешок, легла на бок — и едва смогла проглотить готовый было вырваться крик, резко повернулась на спину, ловя ртом воздух. До сих пор я не решалась прикоснуться к ушам, боясь причинить себе боль, и даже не подозревала, насколько велика эта каменно тяжелая конструкция. Когда я случайно повернулась набок и легла на ухо, неописуемая боль пронзила мозг насквозь. Разве можно спать на спине, в постоянном страхе нечаянно повернуться?!

Меня накрыла волна бешенства и ненависти к этим людям — тяжелая, как камень, жесткая, как затычки в ушах, как повязка на лице. Будь они прокляты за жестокость к человеку, не сделавшему им ничего плохого! Если мне удастся освободиться, я найду способ их уничтожить. Будь я сильным мужчиной, убила бы каждого из них голыми руками!