Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

• Название: МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
• Автор: Николай Атаров
• Издательство: Государственное издательство «Детская литература» министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1957

Ежегодные сборники приключенческих и научно-фантастических повестей и рассказов советских и зарубежных писателей выпускались издательством «Детская литература» с 1955 г.

Для старшего возраста.

СОДЕРЖАНИЕ:

Николай Атаров.Смерть под псевдонимом. Роман. Рисунки В.Трубковича… 3.

Е. Рысс и Л. Рахманов.Домик на болоте. Повесть. Рисунки А.Волкова и Е.Гавринкевича… 109.

Г. Гребнев.Пропавшие сокровища. Повесть. Рисунки Н.Поливанова… 187.

Н. Рощин.Между Нигером и Сенегалом. Повесть. Рисунки И.Архипова… 265.

Илья Зверев.Чрезвычайные обстоятельства. Повесть. Рисунки И.Вусковича… 316.

И. Ефремов.«Катти Сарк». Рисунки П.Павлинова… 331.

О. Эрберг.Слониха Ситора. Рассказ. Рисунки В.Юрлова… 363.

Н. Гернет и Г. Ягдфельд.Катя и крокодил. Киноповесть. Рисунки А.Иткина… 392.

Ф. Зигель.Обитаем ли Марс? Рисунки С.Монахова… 422.

---

Прощай, Европа!..

К ТРОПИКАМ

Рассеянно смотрел я в круглое окно иллюминатора, за которым пенилась зеленая, светло-прозрачная от солнца волна. Совершенно нечего было делать. Вокруг меня образовалась пустота, а я так привык куда-то бежать, о чем-то тревожиться.

К полудню я вышел из каюты. Палуба была ярко залита солнцем. В шезлонгах расположились пассажиры. Кое-кто уже извлек из чемоданов белые колониальные шлемы, многие надели темные очки — солнце слепило. Пассажиры первого класса были по преимуществу администраторы, чиновники, врачи, коммерсанты, направлявшиеся на работу и из отпусков в Африку, иностранцы-туристы.

Во время обеда я обратил внимание на совсем молодого пассажира, одетого очень скромно. В его лице читал я ту же стесненность, которую чувствовал и в себе, — стесненность за этот первый класс, кают-компанию, чопорный обед, учтивую прислугу — словом, за ту буржуазную «солидность» нашего путешествия, которая для меня граничила с роскошью. У молодого человека были светлые волосы и голубые глаза северянина, и в нерешительности его движений проскальзывало что-то уж совсем невзрослое и очень привлекательное.

Вечером я вышел на освещенную палубу. Здесь, тихо переговариваясь, гуляли пассажиры, останавливались и, держась руками за поручни, пытались что-то рассмотреть в темноте. Молодой человек сидел в стороне от богатых пассажиров и с детским любопытством смотрел на гуляющих. Пароход — не авеню Елисейских Полей Парижа, и я просто подошел к нему и спросил, далеко ли он направляется. Он ответил мне с живостью и непосредственностью школьника. Видно было, что ему и самому хочется поговорить — он был одинок. Он оказался только что выпущенным агрономом и впервые ехал в Африку, на одну из опытных станций. Ехал он в глушь еще большую, чем мой Бамако. Нам предстоял совместный путь до Дакара.

Мой новый знакомый был и в самом деле совсем еще молод, но, несмотря на это, уже многое пережил. Звали его Эрнест Делон. Его отец, сильный и упорный человек, был шахтер из Кале. Сын и внук шахтера, он хотел избавить своего сына от проклятого кайла и выбивался из сил, чтобы вывести детей на лучшую дорогу, дать им — сыну и дочери — образование. Эрнест учился в хорошем лицее. Отец надорвался и умер, когда юноше оставался всего год до получения диплома. Тогда мать распродала все, что было ценного в доме, и сама ушла на завод, чтобы все-таки тянуть детей дальше. В условиях Франции это было решение, которое можно назвать героическим. Эрнест успешно окончил лицей и поступил в высшую сельскохозяйственную школу. Уже с первого курса он не только стал на собственные ноги, но и ухитрялся отрывать часть своих скудных заработков для матери и сестры. День он проводил в институте, а после занятий и краткого отдыха до рассвета работал сначала грузчиком на Центральном рынке, потом ночным шофером такси, потом в ночной охране торговых складов. В нынешнем году он окончил институт и выбрал назначение в Африку только потому, что там заработок служащих значительно выше, чем в метрополии. Сестра его еще училась в средней школе. Он был бодр, по-детски счастлив и будущее свое рисовал себе совершенно по майнридовским книгам. Я смотрел на его сильно потертый пиджачок и на стоптанные ботинки, так не соответствовавшие восторженному выражению его лада. Он ехал совсем без вещей — почти все деньги, полученные им на обмундирование и необходимые расходы, он оставил семье. Он показал мне карточку пожилой суровой женщины со скорбными складками у рта, тщетно пытавшейся улыбнуться перед объективом, и хорошенькой смеющейся девушки, стоящей за ее спиной, и стал мне как-то еще ближе своей искренностью, доверчивостью и открытой, чудесной улыбкой. Мы решили переписываться.

За Гибралтаром резко переменилась погода: стало жарко и ослепительно светло. Замелькали белые пиджаки и полотняные туфли. На третий день, проснувшись, я почувствовал неподвижность вечно дрожавших стен и непривычную тишину. Я выбежал на палубу — пароход стоял на рейде в совершенно зеркальной воде, а впереди белыми стенами раскидывался Танжер. Времени оставалось уже немного: мы пришли ночью, но все же я и мой новый приятель прыгнули в катерок и часа два с наслаждением бродили по тяжелой неподвижной земле, на которой нас с первых шагов еще качало. Следующей остановкой была Касабланка. Пароход стоял здесь почти сутки, и мы вдоволь наслаждались экскурсиями, которыми прельщают пассажиров бесчисленные проводники здесь же, на пристани. Мы осматривали величественное мавританское здание почты, султанский дворец, его сад и огромные цветники, где в хаотической пестроте переплеталась богатейшая растительность самых разнообразных видов.

Последняя остановка, Лас-Пальмас, на Канарских островах, была тоже довольно долгой, и вдвоем мы бродили по жарким улицам этого типично испанского городка. За городом встают горы. И я уговорил моего друга прокатиться к их вершинам — обычная здешняя прогулка. В тихий вечер ехали мы по каменистому плоскогорью, и тут впервые пахнуло на меня экзотикой подлинного юга: по плоскогорью бесконечно тянулись плантации банановых деревьев, круглились на розовеющем небе темно-зеленые складчатые ленты их огромных листьев, сухо и мертвенно шелестели. Позже в моих поездках в Европу не раз я заезжал в Лас-Пальмас.

Но вот и последний переход. Море сонное, пассажиры разошлись по каютам, наступила тишина, молчали и мы с Эрнестом. Приближалась наша разлука.

Шум и суета Дакара. В последний раз оглянулись мы на наш пароход и тронулись наверх, в город.

Сложное и в общем тяжелое впечатление производит этот крупный центр побережья. Его главная часть — как бы подчеркнуто европейская: с большими магазинами, банками, зданиями правительственных учреждений, гостиницами и частными виллами. Но чем ближе к окраинам, тем резче видишь контраст между кричащей, вызывающей, кичащейся роскошью и унылой нищетой. Здесь тянутся жалкие постройки, перемежающиеся уже типично тропическими негритянскими «кажами». Вы знаете, как строится негритянское, жилище? Оно не имеет ни фундамента, ни даже простого плетня — остова обычной мазанки. Из «банко» — глины — вылепливаются руками большие грубые шары, и прямо из них, несколько сплющенных от давления, возводятся стены постройки в одну комнату и с единственной дверью. Вместо же потолка, а одновременно и крыши кладется низкий конический диск из соломы либо два ряда тонких кольев — один в клетку над другим. И на них набрасываются те же глиняные шары. Внутри кажи темно, душно и зловонно от тряпья и грязи; иногда там возвышается подобие нар, но чаще люди спят просто на полу, на подстилке из травы. От крыши этого первобытного сооружения обычно тянется навес, под которым расположены кухня и все несложное хозяйство негритянской семьи. Тут же стоит и небольшой загон для скота, если, конечно, есть скот.

В Дакаре несколько тысяч европейцев, но некоторую часть муниципальной и полицейской служб несут и негры, — считается, что здесь, в кантоне Уало, они имеют полные права французского гражданства. Это, конечно, комедия, показная «демократия», но все же небольшой процент особо «благонадежных» иегров действительно допущен в правительственный аппарат.

Шумная негритянская толпа текла по улицам, одетая в европейское дешевое платье и в пестрые туземные «бубу» — длинные халаты из бумажной материи, очень удобные в жару. Улицы, суживаясь, шли к окраинам, где стояли смрад, пыль и грязь; худые собаки, напоминавшие шакалов, урча, рвали рыбьи и куриные кишки, и тучи мух вились над ларьками, на которые жадно смотрела, глотая слюну, голая черная детвора.

Через два дня мои друг уезжал. Мы прощались горячо, с юношеским волнением. Мне пришлось задержаться в Дакаре еще на сутки, и почти весь день провел я на берегу океана. Из глубин Африки несло сухим зноем.

Что ждет меня в этой огненной печи?

Опрятное купе, свистки, альтовый гудок паровоза, стук колес… Несколько часов сидел я у окна, любуясь невиданным пейзажем. Передо мной возвышались две стены сплошных пальмовых насаждений самых разнообразных, неведомых мне пород. А за пальмами начался лес баобабов. Деревья-гиганты тянулись бесконечно, почти всю тысячу километров пути. И эти однообразные огромные тени постепенно поселили во мне странное и причудливое ощущение, будто мы двигаемся по коридорам подводного сказочного царства. Когда миновали город Кай, начался скалистый район. И здесь пассажиры любовались зрелищем бесконечного обезьяньего рассадника. Это были по преимуществу павианы — собачьеголовые, проворные, сильные и довольно крупные звери. Они бежали за поездом, который шел быстро. Они напрягались изо всех сил, и мы обгоняли все новых и новых четвероногих спортсменов. Мне казалось, что их лица, обращенные к нам, смеются, что они очень довольны своей странной забавой.