Джоанна Кингсли - Драгоценности

• Название: Драгоценности
• Автор: Джоанна Кингсли
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010882-6, 5-17-008931-7

Драгоценности слепят глаза…

Драгоценности становятся мечтой – и мотивами преступлений. И нет власти, способной сравниться с властью хищного, предательского, смертельного блеска драгоценных камней.

Драгоценности – рок и судьба многочисленного клана ювелиров. Клана, в котором мужчины до конца бьются за принадлежащее им. А женщины?

Женщины сражаются тоже. Но оружие их – иное. Не только ум и бесстрашие, не только цинизм и предательство, но – красота, секс и даже Любовь. Ибо нет и не будет на свете цены, которую не заплатили бы за сверкание ДРАГОЦЕННОСТЕЙ.

---

– Но ты умнее, чем нужно для этой работы, – сказал Стефано. – К тому же живешь в стране, где всегда есть возможность получить хорошее образование.

«Я не хочу, чтобы драгоценности разрушили твою жизнь, как разрушили мою», – хотел добавить он, но промолчал.

Пет поднялась, но отец положил руку ей на плечо:

– Не обращай внимания. Я сейчас уйду.

Несколько раз в неделю Стефано ездил по вечерам на улицу Мэлберри, в самое сердце нью-йоркской Маленькой Италии, где сидел за стаканом вина с такими же, как он, compatrioti и в мечтах видел себя романтическим юношей в Милане или героем-партизаном в Апеннинах.

Как только отец ушел, Пет вернулась к работе. К одиннадцати вечера шея уже ныла, но девочка продолжала свои занятия. Она не знала, долго ли просидела, склонившись над столом, пока не посмотрела на красные пластиковые часы над плитой. Три часа ночи!

Работая, Пет забывала обо всем. Не слышала громких голосов отца и дедушки, которые спорили из-за денег, из-за мамы или из-за чего-то еще, иногда даже и без причины. Они просто давали выход раздражению, потому что жизнь не оправдала их надежд. Пет не вспоминала о матери и не скучала о ней. Она забывала об их отвратительном, криминальном районе, о насмешках других детей.

Все ее мысли были заняты только соотношением поглощения и отражения света между двумя поверхностями. Ее снедало страстное желание создать что-то прекрасное и вечное.

Пет оглядела результаты работы: гребень, щетка из свиной щетины и небольшое зеркало, оправленное в розовый пластик, – все это она сделала в подарок ко дню рождения мамы.

Месяцами девочка собирала тонкую серебряную фольгу от «джуси-фрут», выпрашивая ее у одноклассников и даже покупая на свои деньги конфеты, которые сама не любила. Она отделила фольгу от бумажной подложки и приклеила серебряные пластинки к гребню, щетке и зеркалу. Потом разгладила все неровности, и поверхность оказалась посеребренной.

Маленькими бусинками и пригоршней стеклышек, обработанных с помощью дедушки на шлифовальном круге. Пет пыталась воссоздать на обратной стороне зеркала узоры окна кафедрального собора Шартре во Франции. Когда-то давно она нашла фотографию этого собора в библиотеке, и ее поразило богатство цветов и красота симметрии. Для Пет этот узор символизировал мир и надежду, именно то, чего, по ее мнению, не хватало матери. На обратной стороне щетки Пет выложила похожий рисунок из перламутровых кусочков раковин. Для гребня она придумала узор из виноградных ягод, сделав их из искусственных жемчужин, листья из кружев, а по краям пустив полоску из маленьких стеклышек.

Пет с нетерпением ждала утра, чтобы вручить маме подарок.

Девочка наклонилась, поцеловала мать в бледную щеку и погладила ее все еще красивые седые волосы.

– Пока, мама. Я вернусь на следующей неделе.

Для Пет субботний ритуал был всегда одним и тем же. С отцом или дедушкой – чаще с обоими – она совершала длинное путешествие в Йонкерс, а оттуда – в серый дом на берегу Гудзона, сначала на метро, потом на электричке и на автобусе. В первый раз дом показался девочке похожим на огромный гнилой зуб, выросший в челюсти гиганта. Этот образ преследовал ее и позже, когда она подросла и перестала читать сказки. В государственном психиатрическом институте в Йонкерсе людей не лечили, а разрушали, доводя до растительного состояния. Однажды попав в это заведение, несчастные жертвы уже никогда не покидали его.

Пет не разрешали заходить в палату матери. Обычно отец или дедушка оставляли девочку в холле для посетителей и шли за мамой. Иногда они надолго задерживались. Случалось, отец возвращался один.

– Мама сегодня чувствует себя неважно, мы увидим ее на следующей неделе, – говорил он, и Пет знала, что лучше не спорить.

У Беттины были хорошие и плохие дни, и Пет рано научилась определять это. В хорошие дни они выходили на улицу, гуляли по лужайкам или сидели под деревом, глядя на Гудзон.

В хорошие дни Беттина улыбалась и даже немного говорила. Пет рассказывала ей о школе, о том, что сейчас читает, о новом платье или телепрограмме. И на прощание Беттина обнимала и целовала дочку. Тогда она выглядела почти нормальной, и Пет всегда спрашивала:

– Папа, почему мама не может поехать с нами домой?

– Не торопись, дорогая. Она еще не поправилась.

– А когда-нибудь она поправится?

– Не знаю, детка. Надеюсь.

В плохие дни Беттина замыкалась, ее лицо напоминало маску, и она молча сидела на софе рядом с мужем, отцом и дочерью, не замечая, что они держат ее руки. Сама же Беттина смотрела в пространство и видела что-то недоступное другим.

Сегодня был хороший день. Джозеф приехал вместе с Пет, и Беттине понравился ее подарок. Позднее они стояли на обрыве и, как обычно, смотрели на реку. Беттина улыбалась, ее глаза светились, когда она вспоминала, как в детстве плавала на лодке в Швенингене.

– Помнишь, папа? – тихо спросила Беттина.

– Да, Тинта, – ответил дедушка так печально, что Пет едва не заплакала. – Помню.

Пет тоже вспоминала мать в обычной, не больничной жизни. Она хотела вытащить ее отсюда, поэтому не позволяла себе забыть прошлое. Когда они шли по парку у реки, держась за руки, Пет воскрешала в памяти, как мама называла по-голландски цветы. Маргаритки – margrietjes, а бархатцы – goudsbloemen, золотые цветы. Ирисы ее мама со смехом называла regenboogen – радуга!

Глядя на бледную кожу Беттины, порозовевшую под летним солнцем, Пет вспоминала их семейные путешествия на пароме, яхте для бедных людей. Они плавали часами, потому что это очень нравилось маме, и она ни за что не хотела возвращаться домой.

Но радостные впечатления редко приходили на ум, гораздо чаще – плохие: свет выключен, мама сидит в кресле и уже несколько дней молчит. Иногда она запиралась с дочкой в туалете, ожидая, «пока уйдет дурной человек». Временами мать плакала, как смертельно раненное животное.

На обратном пути из Йонкерса напротив Пет сидел мужчина с газетой. Когда он перелистывал страницы, перед ней мелькали заголовки и фотографии: драка в аэропорту во время встречи «Битлз», марш за гражданские права в Селме, солдаты, бегущие по рисовому полю во Вьетнаме. Но девочка думала только о том, как давно уже мама не живет дома. Тогда еще не существовало «Битлз» и им не говорили каждый день о Вьетнаме. Пет посмотрела на дедушку:

– Скажи мне правду, дедуля. Как по-твоему, мама когда-нибудь будет снова жить дома?

– Я молюсь об этом, милая, каждую ночь.

– И я тоже.

Пет мечтала, чтобы у мамы было все хорошо, но ничего не могла сделать для нее.

Глава 2

Нью-Йорк, март 1950 года

Стефано вошел в маленькую лавку Джозефа Зеемана на Сорок седьмой улице. Это было его последнее поручение в тот день. По роду занятий – он продавал всякие мелочи для ювелирного дела – ему приходилось встречаться с дилерами и огранщиками.

Многие, включая и этого старого голландца, уехали в Америку от ужасов и разрушений войны, как, впрочем, и сам Стефано. Если бы война не сломала так катастрофически их жизни, они бы достигли гораздо большего. До войны Джозеф был известным огранщиком в Роттердаме, а здесь ему приходилось чинить браслеты и часы.

Сегодня Стефано принес несколько пар серег.

– Купите у меня чудесные старые часы, – предложил Джозеф, когда они покончили с делами. – Я только что отремонтировал их. Я взял бы с вас…

– Мне не нужны часы, – отрезал Стефано.

– Но это женские часы. Они понравятся вашей жене.

– Я не женат. – Предугадывая следующий вопрос мистера Зеемана, Стефано добавил: – И у меня нет девушки.

Он ничуть не удивился, когда голландец предложил познакомить его со своей дочерью.

– Она очень милая девочка, моя Беттина, и красивая.

– Возможно… когда-нибудь, – ответил Стефано. Даже если бы в его сердце зажила рана после утраты Маризы, он не полюбил бы дочь голландского часовщика, румяную девицу, наверняка домовитую пышечку.

Голландец пристально посмотрел на него.

– Подожди здесь. – Через минуту он вернулся с бутылкой genever, голландского джина, наполнил две рюмки, и мужчины выпили. Зееман вдруг заговорил о тяжелых травмах, нанесенных войной, о том, что его дочери нужны любовь и внимание, и тогда она оправилась бы от них.

– А что с ней случилось? – участливо спросил Стефано.

Джозеф рассказал историю жизни своей семьи, и Стефано понял, что голландец впервые после приезда в Америку делится самым сокровенным с чужим человеком.

В начале нацистской оккупации Голландии Зееманы жили почти так же, как раньше. Их дом, к счастью, уцелел после бомбежек Роттердама. Джозеф работал огранщиком, его жена вела хозяйство, а Беттина ездила на велосипеде в ближайшую уцелевшую школу, находившуюся в нескольких милях от их жилья.

Разговоры о том, что евреев хватают и отправляют в трудовые лагеря, не слишком встревожили Джозефа.