Майкл Роботэм - Подозреваемый

• Название: Подозреваемый
• Автор: Майкл Роботэм
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01665-X

Джозеф О'Лафлин – преуспевающий психиатр, лучший специалист по опасным фобиям. Он не может отказать, когда мрачный инспектор Руиз просит его осмотреть только что найденный полицией труп девушки. Основная версия – нападение маньяка, на теле жертвы обнаружено более двадцати ножевых ранений, но О'Лафлин понимает, что большую часть ран, включая смертельную, девушка нанесла себе сама. Он узнает в жертве свою бывшую пациентку и… становится главным подозреваемым по делу об убийстве – кто-то подбрасывает полиции улики, свидетельствующие о его виновности.

Действие разворачивается на улицах величественного Лондона и пасмурного Ливерпуля, где каждый мелькнувший в тумане незнакомец может оказаться убийцей или следующей жертвой. Инспектор полиции, коллега на работе, обаятельный пациент – под какой маской скрывается враг? Кто он – маньяк-безумец или хладнокровный преступник, манипулирующий сознанием своих жертв и заставляющий их совершать мучительные самоубийства?

Психиатр начинает смертельно опасное расследование.

Умный, изобретательный и по-настоящему страшный роман, не уступающий таким бестселлерам, как «Я убиваю» Джорджио Фалетти и «Психиатр» Майкла Фишера.

Книга уже переведена на 15 языков, компания BBC готовит экранизацию.

---

– Ты из Слизерина? – шепелявит он.

– Прошу прощения?

– Сюда могут войти только гриффиндорцы. – На его носу веснушки, цветом напоминающие жареную кукурузу.

В дверях появляется молодая женщина. Светлые волосы смяты после сна, и она дрожит от холода. На руках она держит младенца, сосущего кусочек тоста.

– Оставь человека в покое, Брендан, – говорит она, устало улыбаясь мне.

Переступая через игрушки, я подхожу к двери. За спиной женщины различаю разложенную гладильную доску.

– Прошу прощения. Он играет в Гарри Поттера. Чем могу помочь?

– Я ищу Руперта Эрскина.

На ее лицо ложится тень.

– Он здесь больше не живет.

– А вы не знаете, где я могу его найти?

Не выпуская младенца, она застегивает расстегнувшуюся пуговицу на блузке.

– Лучше спросите кого-нибудь другого.

– А ваши соседи знают? Мне очень важно увидеть его.

Она покусывает нижнюю губу и смотрит на церковь за моей спиной.

– Что ж, если хотите его увидеть, то найдете там.

Я оборачиваюсь.

– Он на кладбище. – Понимая, как резко это прозвучало, она добавляет: – Если вы его знали, примите мои соболезнования.

Не успев ничего до конца осознать, я сажусь на ступеньки.

– Мы вместе работали, – объясняю я. – Это было давно.

Она смотрит через плечо.

– Не хотите ли зайти и присесть?

– Спасибо.

На кухне пахнет стерилизованными бутылочками и овсяной кашей. На столе и стуле разбросаны карандаши и листки бумаги. Она извиняется за беспорядок.

– А что случилось с мистером Эрскином?

– Я знаю только то, что мне рассказали соседи. Все в деревне были шокированы случившимся. Такого никто не ожидает – особенно в этих местах.

– Чего «такого»?

– Говорят, кто-то пытался ограбить его дом, но я не понимаю, как это объясняет то, что случилось. Какой грабитель будет привязывать старого человека к стулу и заклеивать ему рот? Он жил так две недели. Кое-кто говорит, что с ним случился сердечный приступ, но я слышала, что он умер от обезвоживания. Тогда были самые жаркие недели года….

– Когда это произошло?

– В августе. Думаю, некоторые здесь чувствуют себя виноватыми, потому что никто не заметил его отсутствия. Он всегда возился в саду или гулял у озера. Кто-то из церковного хора стучал в его дверь, приходили проверить счетчик. Передняя дверь не была заперта, но никто не подумал зайти внутрь. – Ребенок шевелится у нее на руках. – Уверены, что не хотите чаю? Вы плохо выглядите.

Я вижу, как двигаются ее губы, слышу вопрос, но не воспринимаю его. Земля ушла из-под моих ног, нырнула вниз, словно лифт. Женщина продолжает рассказывать:

– …Очень милый старик, говорят люди. Вдовец. Но вы, верно, это знаете. Не думаю, что у него были родственники…

Я прошу разрешения позвонить, и мне приходится держать трубку двумя руками. Номера почти не видны. Отвечает Луиза Элвуд. Мне приходится сдержаться, чтобы не закричать.

– Директор школы Сент-Мери – вы сказали, что она уволилась по семейным обстоятельствам.

– Да. Ее зовут Элисон Горски.

– Когда это было?

– Года полтора назад. Ее мать погибла при пожаре дома, отец получил тяжелые ожоги. Она переехала в Лондон, чтобы ухаживать за ним. Думаю, он остался инвалидом.

– А как начался пожар?

– Полагают, что произошла ошибка. Кто-то положил взрывное устройство в почтовый ящик. В газетах писали, что это могло быть акцией против евреев, но больше ничего не известно.

Я чувствую липкий страх, ползущий по спине. Мои глаза прикованы к молодой женщине, которая с беспокойством наблюдает за мной из-за плиты. Она меня боится. Я принес что-то зловещее в ее дом.

Я делаю еще один звонок. Мел немедленно берет трубку. Я не даю ей заговорить:

– Машина, сбившая Бойда, – что случилось с водителем? – Мой голос дрожит от напряжения, он высок и тонок.

– Здесь были полицейские, Джо. Детектив по имени Руиз…

– Расскажи мне о водителе.

– Он сбил его и скрылся. Машину нашли за несколько кварталов от места наезда.

– А водитель?

– Решили, что это был подросток-угонщик. На руле нашли отпечаток большого пальца, но он не был зарегистрирован.

– Расскажи мне точно, что случилось.

– Зачем? Какое отношение это имеет к…

– Пожалуйста, Мел.

Она неуверенно передает начало истории, пытаясь припомнить, было ли это в половине восьмого или девятого – в тот вечер, когда Бойд ушел. Ее расстраивает, что она забыла эту подробность. Она боится, что Бойд постепенно тает в ее памяти.

Это было в ночь костров, 6 декабря. Воздух, казалось, был пропитан порохом и серой. Соседские ребятишки, у которых голова кружилась от возбуждения, собрались вокруг костров, пылавших на огороженных участках и пустырях. Бойд часто выходил по вечерам за сигаретами. Он зашел в местный паб и выпил немного, а по дороге домой купил в винном магазине бутылку своего любимого. На нем был надет флюоресцирующий жакет и желтый шлем, из-под которого свисал седой хвостик. Бойд задержался на перекрескте на Грейт-Хомер-стрит.

Возможно, в последний момент он обернулся. Он даже мог видеть лицо водителя за секунду до того, как исчезнуть под бампером. Его тело, зажатое в раме мотоцикла, протащило под грузовиком сотню ярдов.

– Что происходит? – спрашивает Мел. Я представляю себе ее крупный яркий рот и мягкие серые глаза.

– Лукас Даттон – где он сейчас?

Мел отвечает спокойным, но дрожащим голосом:

– Он работает на какую-то правительственную организацию по вопросам подростковой наркомании.

Я помню Лукаса. Он красил волосы, играл в гольф, собирал спичечные коробки и шотландский виски. Его жена преподавала драму, у них была «шкода», в отпуск они ездили в Богнор, у них подрастали дочери-близняшки.

Мел требует объяснений, но я перебиваю ее:

– Что случилось с близнецами?

– Ты меня пугаешь, Джо.

– Что с ними случилось?

– Одна из них умерла на прошлую Пасху от передозировки наркотиков.

Я забегаю вперед, перебирая в уме имена: Юстас Макбрайд, Мелинда Коссимо, Руперт Эрскин, Лукас Даттон, Элисон Горски – все принимали участие в одном и том же деле о защите прав ребенка. Эрскин умер. Остальные потеряли близких. Но что ему за дело до меня? Я только раз беседовал с Бобби. Безусловно, этого недостаточно, чтобы объяснить мельницы, уроки испанского, «Тигров» и «Львов»… Почему он несколько месяцев жил в Уэльсе, разбивал сад для моих родителей и чинил старую конюшню?

Мел грозится повесить трубку. Я не могу ее отпустить.

– Кто подавал официальное прошение об опеке?

– Конечно я.

– Ты сказала, что Эрскин был в отпуске. Кто подписал отчет психолога?

Она медлит. Дыхание изменяется. Она собирается солгать:

– Не помню.

Я повторяю настойчивее:

– Кто подписал заключение психолога?

Она отвечает – не мне, а прошлому:

– Ты.

– Как? Когда?

– Я положила перед тобой бланк, и ты подписал. Ты думал, что это лицензия опекуна. Это был твой последний день в Ливерпуле. Мы все выпивали на прощание в «Ветряном доме».

Я издаю про себя стон, все еще держа трубку у уха.

– Мое имя было в деле Бобби?

– Да.

– И ты вытащила записи из папок, перед тем как дать мне?

– Это было очень давно. Я думала, это не имеет значения.

Я не могу ей ответить. Трубка падает у меня из рук. Молодая мать крепко сжимает ребенка, покачивая его, чтобы унять плач. Спускаясь с крыльца, я слышу, как она зовет старшего сына в дом. Никто не хочет находиться рядом со мной. Я словно заразная болезнь. Эпидемия.

5

Джордж Вудкок назвал тиканье часов механической тиранией, превращающей нас в слуг машины, которую мы сами создали. Мы живем в страхе перед собственным детищем – точь-в-точь как барон Франкенштейн.

У меня был пациент, одинокий вдовец, убежденный, что тиканье часов над его кухонным столом напоминает человеческие слова. Часы давали ему короткие команды: «Иди спать!», «Помой посуду!», «Выключи свет!» Поначалу он не обращал внимания на эти звуки, но часы все повторяли и повторяли указания, всегда в одних и тех же словах. Постепенно он начал подчиняться приказам, и часы стали управлять его жизнью. Они говорили ему, что есть на обед и какие передачи смотреть по телевизору, когда стирать, на какие телефонные звонки отвечать…

Когда он впервые уселся в моей приемной, я спросил его, хочет ли он чаю или кофе. Он ответил не сразу. Рассеянно посмотрел на стенные часы и через секунду повернулся и сказал, что хочет стакан воды.

Странно, но этот пациент не хотел, чтобы его лечили. Он мог бы убрать все часы из дома или заменить их на электронные, но в часовых голосах было что-то придававшее ему уверенность и даже оптимизм. Его жена, по всей видимости, была человеком беспокойным и организованным, все время его подгоняла, составляя для него списки дел, выбирая одежду и вообще принимая за него решения.