Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга

• Название: Первое дело слепого. Проект Ванга
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-985-14-1407-5

Живые мертвецы и ожившие тайны прошлого – с чем только не приходилось сталкиваться Глебу Сиверову! Он, материалист и скептик, вступает в противоборство с ясновидящим, обладающим чудесным даром, целителем, полубогом – люди превозносят своего кумира до небес.

Но так ли чудесны все чудеса?

В ходе расследования Глеб Сиверов должен… вернуться в прошлое и закончить свое первое дело.

---

– Простите, я просто удивлен. Согласитесь, такое услышишь не каждый день. А примеры привести вы можете?

Снисходительно усмехнувшись, чудотворец начал приводить какой-то пример. Максим машинально фиксировал в памяти каждое слово, думая в это время совсем о другом. Заявление Грабовского полностью перечеркнуло результаты расследования, которое Максим вел на протяжении последних шести месяцев. В свете этого заявления вся добытая информация выглядела совершенно иначе; факты вставали с ног на голову, а выводы сменялись прямо противоположными.

Впрочем, Максим Соколовский был достаточно опытен, чтобы знать: если какая-то случайность оказывается очень уж кстати или, наоборот, некстати, это означает, что на самом деле никакой случайностью тут и не пахнет. Просто совокупность твоих мыслей, слов и поступков – всех шагов, сделанных тобой в том или ином направлении, – изменила обстоятельства, и они сложились так, что в результате родилась вот эта самая случайность, счастливая или несчастливая, в зависимости от того, как ты действовал, в какую сторону выгибал линию судьбы.

В данный момент линия судьбы выгнулась в нужную сторону, и Максим мысленно поклялся не упускать Грабовского из виду, пока все не станет окончательно ясно.

* * *

Человек открыл глаза. Сидевшая напротив него пожилая полная женщина увидела, что он проснулся, и поспешно отвела взгляд. До этого она бесцеремонно ощупывала его небритую физиономию и мятую одежду, состоявшую из растянутых спортивных брюк с лампасами, черных, сильно поношенных полуботинок и матерчатой куртки защитного цвета. На лице женщины отображалось брезгливое недоумение по поводу того, каких только типов пускают в общественный транспорт. То обстоятельство, что сама она была одета в старенькое платье, из-под подола которого выглядывали ноги в дырявых шерстяных рейтузах и потрепанных полукедах, а также болоньевую куртку, впервые увидевшую свет на заре семидесятых годов прошлого века, нисколько не повлияло на ее мнение о соседе по электричке: она-то ехала на дачу, а значит, могла одеваться в обноски, которыми пренебрег бы даже бомж. А вот сосед ее, занимавший место у окна напротив, не имел при себе ни корзин, ни ведер, ни мешка, в который были бы завернуты грабли и лопата, – словом, ничего, что свидетельствовало бы о его принадлежности к славному племени пригородных ковырятелей земли. При нем вообще не было багажа; уловив исходившее от женщины неодобрение и испытав по этому поводу неловкость, причин которой не мог объяснить даже себе самому, молодой человек зябко поежился и засунул руки в карманы куртки. При этом обнаружилось, что в карманах у него тоже ничего нет, но это открытие оставило его вполне равнодушным: он не помнил, чтобы там, в карманах, хоть что-нибудь было. Честно говоря, он вообще ничего не помнил, и поначалу это обстоятельство его ничуть не удивило: он почему-то решил, что это спросонья и вот-вот пройдет.

Электричка бодро стучала колесами по стыкам, за окном зеленели уже слегка тронутые первой осенней позолотой неброские подмосковные пейзажи – перелески, березовые рощи, пригородные пассажирские платформы, домики путевых обходчиков. Утро выдалось серенькое, пасмурное, хотя дождя не было. В низинах еще стоял холодный ночной туман; слева за рябым от пыли оконным стеклом под размеренные вспышки красных огней и назойливое дребезжание звонка промелькнул переезд с опущенным шлагбаумом и терпеливо замершим перед этой преградой стареньким грузовиком. Под насыпью паслась рыжая лошадь; молодой человек увидел ее, но не сразу вспомнил, как называется это красивое крупное животное с грустными глазами. Потом вспомнил, что это именно лошадь, а не корова; слово «корова» поначалу показалось ему пустым, хотя и смутно знакомым звуком, а затем память услужливо подсунула зрительный образ, и человек мысленно согласился: да, это вот она и есть – корова…

«Да, – подумал молодой человек, скользя равнодушным взглядом по неброским придорожным красотам, – что-то с памятью… Чего-то я не того вчера выпил. Насобачились водку из стеклоочистителя делать, черти! Так ведь и ноги протянуть недолго!»

Впрочем, данное рассуждение показалось ему довольно спорным. Можно не помнить, что ты делал после того, как выпил лишнего, но сам процесс употребления спиртного – по крайней мере, самое его начало, – обычно запоминается неплохо. Он же не помнил ничего – где, что, с кем и при каких обстоятельствах пил; он не помнил даже, пил ли вообще. Это тоже показалось ему странным: алкогольная амнезия – это такая штука, которую ни с чем не спутаешь, да и сопровождается она, как правило, целым букетом сопутствующих неприятных ощущений – тошнотой, жаждой, головной болью и гадким вкусом во рту. Ни одного из этих симптомов у молодого человека не наблюдалось; он просто ничего не помнил о вчерашнем дне. А если разобраться, то и ни об одном из предыдущих…

В душу начала закрадываться тревога. Молодой человек сделал попытку вспомнить хоть что-нибудь, но память оказалась такой же пустой, как и его карманы. Он помнил слова и названия предметов; он осознавал, что едет в пригородной электричке, и, подумав, путем чисто логических умозаключений пришел к выводу, что электричка следует прочь из города. За окном буквально на глазах становилось светлее, стояло раннее утро, а в вагоне было полным-полно дачников. Ехали все они налегке, а значит, следовали не с дачи, а вот именно на дачу. Начало осени – пора сбора урожая, в это время с дачи налегке не очень-то поедешь…

Сидевшая напротив тетка с ярко накрашенными губами (молодой человек заметил, что нарисованные губы по размеру чуть ли не вдвое превосходят те, которыми наградила тетку мать-природа, и что на верхней губе сквозь толстый слой алой помады пробиваются маленькие усики) тоже была дачницей и скорее всего пенсионеркой. Соседа своего она явно не одобряла – скорее по привычке не одобрять всех подряд, чем в силу каких-то иных, более конкретных причин. С ней можно было заговорить – например, спросить, который час, или обозвать старой галошей, чтоб не очень-то задавалась, – а можно было и не заговаривать. Молодой человек выбрал второй вариант как наиболее разумный и на этом основании сделал вывод, что способность логически мыслить осталась при нем. Вообще, он был в полном порядке, только ничего не помнил о себе – даже имени своего не помнил, не говоря уж обо всем остальном.

Электричка, как всякий уважающий себя поезд пригородного сообщения, останавливалась чуть ли не у каждого столба. Вагон мало-помалу пустел – дачники выходили на своих остановках, бренча пустыми ведрами, цепляясь друг за друга корзинами и рюкзаками и раздраженно при этом переругиваясь, и вереницами исчезали в глубине перелесков едва ли не раньше, чем электричка успевала отойти от платформы. На одной из этих платформ вышла и соседка молодого человека. Несмотря на холодный, неодобрительный взгляд, которым эта почтенная дама окинула его напоследок, с ее уходом молодой человек ощутил себя странно одиноким. Он уже успел привыкнуть к этой плохо одетой и безвкусно накрашенной тетке с ее корзинами и свернутыми мешками; как ни смешно это звучит, в данный момент она была его единственной привязанностью, единственным человеком, лицо которого он помнил и мог бы узнать в толпе. Это было не бог весть что, но без тетки ему стало совсем тоскливо.

Трясясь и покачиваясь в постепенно пустеющем вагоне, молодой человек попытался вспомнить о себе хоть что-нибудь, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Оно напоминало попытку взлететь, размахивая руками, как крыльями; с таким же успехом слепой от рождения мог бы пытаться описать красоту летнего заката, а глухой – понять, что хорошего в симфонической музыке. Какой-то участок памяти просто перестал существовать, превратившись в слепое белое пятно, и все, что мог сделать молодой человек, сводилось к определению границ этого пятна. Он ощущал слепую зону как пустоту, занимающую почти весь объем мозга и, как скорлупой, окруженную тонкой пленкой известных ему мелочей – названий предметов, логических связей между ними и простейших навыков наподобие умения ходить и самостоятельно застегивать брюки.

Потом оттуда, из пустоты, лениво вращаясь, выплыло воспоминание – эпизод из прочтенной когда-то книги, герой которой под воздействием наркотиков забыл собственное имя и очень испугался, что как раз в это время подойдет полицейский и спросит, как его зовут. Молодой человек вспомнил даже, что тогда, во время чтения, эта ситуация показалась ему забавной: это ж надо такое выдумать – забыл собственное имя! Да разве такое возможно?

Теперь ему было не смешно. Так и этак повертев воспоминание перед мысленным взором, человек бережно отложил его в сторонку: при всей своей кажущейся никчемности это была единственная ниточка, потянув за которую он мог выудить из пустоты внутри своей головы что-нибудь еще. Если память сохранила несколько фраз из какой-то глупой книжки, в ней могла заваляться и другая, более ценная информация: что это была за книжка, при каких обстоятельствах попала ему в руки, когда и, главное, где это случилось…