Питер Джеймс - Одержимый

• Название: Одержимый
• Автор: Питер Джеймс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3491-2

Когда знаменитая актриса Глория Ламарк покончила с собой, ее лечащего врача психиатра Майкла Теннента замучила совесть. Он уверен, что не сумел предотвратить трагедию, потому что накануне в беседе со своей пациенткой не нашел для нее нужных слов поддержки. Но конечно же Майкл не мог представить себе, какими вполне реальными муками лично для него обернется эта смерть и какие жуткие испытания ему предстоят.

---

– Ты что, нашла себе кого-нибудь?

– Нет.

Похоже, он вздохнул с облегчением.

– Значит, у нас еще есть шанс?

– Нет, – сказала она. – Мне жаль, Брайан, но никакого шанса у нас нет.

6

Вторник, 10 июля 1997 года, 3:12

От: [email protected]

Для подписчиков на группы новостей Usenet.

Для фэн-клубов

Отослано на alt.fan.Gloria_Lamark.

С глубокой печалью в сердце сообщаю, что моя мать, Глория Ламарк, скончалась во вторник, 8 июля сего года, в своем доме в Лондоне.

Похороны состоятся на кладбище Милл-Хилл в среду, 16 июля, в 12:00. После похорон в доме номер 47 по Холланд-Парк-Виллас, Лондон W14, пройдут поминки.

Приглашаются все друзья и поклонники моей матери.

Рекомендуется приезжать заранее во избежание давки.

Подробности, касающиеся заупокойной службы для тех, кому не хватит места в церкви, будут объявлены дополнительно.

Зайдите на веб-сайт Глории Ламарк:

http://www.gloria_lamark.com

7

– У меня есть тайна, – сказал старик и замолчал.

Между его фразами часто бывали долгие паузы – Майкл Теннент привык к этому. Он сидел в своем удобном кресле, с медицинской картой в руках. Время от времени он выпрямлял спину. Кэти всегда говорила, что его осанка никуда не годится.

Кэти.

Ее фотография еще стояла на столе, она еще была в его мыслях. Он хотел, чтобы она покинула их, и в то же время не хотел. Что ему действительно было нужно – это освободиться от боли, обрести возможность идти вперед. Но ему мешало чувство вины.

Его кабинет представлял собой длинную узкую комнату на чердачном этаже элегантного особняка, который когда-то был лондонской резиденцией чайного магната. Теперь в нем располагалась Шин-Парк-Хоспитал. Больница состояла из врачебных кабинетов шести психиатров и четырех психотерапевтов и тридцати одноместных палат для стационарных пациентов. К ней вела украшенная рододендронами подъездная дорожка длиной в четверть мили, проходящая через ухоженный парк и сбегающая прямиком к Темзе. Майкл и его пациенты не могли насладиться видом на парк, поскольку в кабинете было всего одно окно под потолком – круглое, как корабельный иллюминатор, расположенное чуть ниже крыши, если смотреть с улицы.

Кабинет походил на свалку бумажного мусора. Стол Майкла, еще два стола и стенные шкафы были сплошь завалены папками, медицинскими журналами и книгами, которые следовало отрецензировать. Даже на компьютерном мониторе была стопка бумаги – она лежала там так долго, что Майкл перестал ее замечать.

Он знал, что ему самому надо бы подлечиться – злая ирония. Он должен был справиться со своим горем, но стоящая на столе фотография Кэти ясно показывала, что самостоятельно сделать это он не в состоянии. Вот они едут в машине, Кэти плачет, он чувствует себя полным дерьмом, а в следующую секунду…

Провал.

Амнезия. Тот же самый защитный механизм, что и у некоторых убийц. Они могут сотворить кошмарные вещи с другим человеческим существом, а проснувшись на следующее утро – ничего об этом не помнят.

Записи в медицинской карте, которая представляла собой папку со многими страницами, расплылись. Он чуть приподнял голову и направил взгляд через нижнюю треть своих мультифокальных линз. Слова приобрели резкость.

На обложке папки было напечатано: «Дортмунд, Герман Барух. Род. 07.02.1907». Дортмунд умирал от рака в последней стадии, который был вначале раком толстой кишки, а теперь охватил все тело своими вторичными проявлениями. Неведомо как, но он еще жил: в его скелетоподобном теле была какая-то внутренняя сила, ярость, доставшаяся ему от когда-то безраздельно владевших им демонов, которых он теперь пытался изгнать. Каждый день он рисковал уйти за грань, за которой его поджидало сумасшествие. Хрупкая, ежеминутно грозящая разлететься в прах нормальность психики – вот все, на что он мог надеяться. Но, как считал Майкл, едва ли он этого заслуживал.

Майкл был слишком хорошим профессионалом для того, чтобы прошлое Дортмунда могло повлиять на его суждения или выбор курса лечения. Этого человека судили в Нюрнберге, но он сумел избежать виселицы. С тех пор, терзаемый чувством вины и посттравматическим психозом, Дортмунд каждую ночь путешествовал в ад и каждое утро возвращался обратно.

Иногда даже от одного взгляда на Дортмунда Майкла бросало в дрожь. Он думал, каково было бы им с Кэти в Белсене в 1943-м – они бы смотрели друг на друга сквозь двадцатифутовый забор из колючей проволоки, женщины и дети с одной стороны, мужчины с другой, а вокруг бы стоял запах смерти, запах поднимающегося из печей дыма.

Майкл напомнил себе, что такие мысли не пристали профессионалу. Но разве возможно полностью отстраниться от собственного разума? Он посмотрел на Дортмунда и содрогнулся от отвращения. И все равно он испытывал жалость к этому человеку. Бывали даже моменты, когда Майклу он почти нравился. Присутствие рядом бывшего нациста напоминало ему, что все люди имеют потенциал творить зло и что иногда, даже осуждая поступки другого человека, мы все же можем воспринимать его как личность. А личность Дортмунда весьма интересовала Майкла.

Дортмунду было девяносто лет. Его лицо покрывали печеночные пятна, а углы рта смотрели вниз. Сверкающая лысина покоилась среди седых прядей, словно фарфоровый горшок в соломе. Он никогда не улыбался.

– Мне нужно спросить вас… – наконец проговорил Дортмунд.

– Да? – Обычный вопрос-приглашение психиатра.

– Вы умеете хранить тайны?

– Конечно.

– Неразглашение врачебной тайны? Клятва Гиппократа?

Майкл колебался. Не все современные врачи принимают ее, но он недостаточно проснулся для того, чтобы вдаваться в детали: Дортмунд был ранней пташкой. Он всегда приходил на прием в семь тридцать, чтобы успеть вернуться в свое логово до того, как проснется весь остальной мир, – он не слишком любил сталкиваться с ним лицом к лицу. Майкл ничего не имел против того, чтобы раз в две недели приходить на работу чуть свет. Это давало ему возможность после ухода Дортмунда целый час разбирать бумаги.

– Совершенно верно, – ответил Майкл.

Дортмунд посмотрел на него так, будто не был уверен, не издевается ли доктор над ним. Даже после стольких лет, прожитых в Англии, он не приобрел чувства языка. Майкл не раз убеждался в том, насколько опасны при разговоре с Дортмундом попытки шутить. Шутки основаны на тонкой языковой игре, которая не была доступна пониманию этого пациента.

– Да. – Старик кивнул. – Знаете, я уже долгое время храню эту тайну – с тех пор как мне исполнилось семь или, может быть, восемь лет.

Он встал с дивана и проковылял по комнате к окну-иллюминатору. Под ярким утренним светом он казался выставленной на обозрение мумией.

– Я знаю, когда что-то должно произойти, доктор Теннент. Иногда я даже это вижу. И эти видения всегда предвещают плохое.

Майкл смотрел на него и молча ждал продолжения, затем, когда его не последовало, спросил нейтральным тоном:

– Вы экстрасенс? Вы это имеете в виду? В этом состоит ваша тайна?

Дортмунд, оглаживая костистыми пальцами полированный, красного дерева набалдашник трости, глядел на Майкла слезящимися глазами.

– За свою жизнь я не совершил ничего, чем мог бы гордиться, – сказал он. – И этими видениями я тоже не горжусь.

– Расскажите мне, что вы видите.

– Я знаю, когда с кем-нибудь должно случиться несчастье. Я решился обратиться к психиатрам, потому что хотел найти искупление своим грехам до того, как умру. Я не нашел его – пока не нашел, – но я кое-что вижу, и, возможно, именно поэтому пришел к вам. Может быть, сама судьба направила меня сюда, чтобы я мог предостеречь вас.

– Предостеречь от чего?

– Вы потеряете любимую женщину.

Майкл хотел сказать: «Вы опоздали на три года», но промолчал. Под взглядом Дортмунда он чувствовал себя не в своей тарелке. Он отвел глаза. Когда он снова посмотрел на старика, то обнаружил, что тот продолжает глядеть на него с выражением странного отчаяния. Этого еще не хватало. Майкл совсем не хотел подводить базу под фантазии старика своими расспросами. Ему необходимо было время, чтобы обдумать услышанное и дать четкий, выверенный ответ. Какие у него еще есть любимые женщины? Только мать – семьдесят пять лет, железное здоровье. Даже если ему суждено вскоре потерять ее, он ничего не желает об этом знать, и уж точно не от этого человека.

Майкл посмотрел на часы. К его облегчению, пятьдесят минут, отведенные на консультацию, прошли.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – сказал он.

После ухода Дортмунда Майкл дописал в карту: «Склонен к самоубийству».

Его следующий пациент опаздывал, и у него появилось несколько свободных минут. Наперекор себе он взял телефон и набрал номер матери. С ней все было прекрасно; отец уехал к Лимингтонской гавани – поплавать на лодке, а сама она собиралась пойти с подругой на выставку цветов.