Джон Карре - Абсолютные друзья

• Название: Абсолютные друзья
• Автор: Джон Карре
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07501-1

Визг шин, автоматные очереди, разрывы гранат… Тед Манди бежит вверх по лестнице, оставляя за собой кровавые следы… Неудачник и сын неудачника в обычной жизни, во второй своей ипостаси он был успешным разведчиком. Но шпион всегда одинок. А двойной агент одинок вдвойне. Даже если рядом старый друг, втянувший его в опасную игру. Они оба – всего лишь пешки в противостоянии Запада и Востока, а крушение всех видов идеологии оказалось смертельно опасным не только для государств, но и для отдельных людей. К тому же на двойного шпиона всегда может отыскаться тройной…

Впервые на русском языке – новый роман знаменитого мастера шпионского триллера!

---

Целеустремленный исследователь немецкой души сходит с поезда, прибывшего в Западный Берлин, имея при себе шесть отцовских рубашек, которые коротки ему в рукавах, но почему-то не в подоле, сто фунтов стерлингов и пятьдесят шесть немецких марок, которые заплаканная Ильзе нашла в ящике стола. Стипендия, позволявшая ему худо-бедно сводить концы с концами в Оксфорде, как он слишком поздно выяснил, не выплачивалась во время учебы в заморских университетах.

– Какой Саша, ради бога, где Саша? – кричит он Ильзе, стоящей на перроне вокзала Ватерлоо, когда она, мучимая мадьярской совестью, в бессчетный раз меняет окончательно принятое решение и готова прыгнуть на подножку уходящего поезда, да только выясняется, что необходимый для поездки паспорт остался дома.

– Скажи ему, что тебя послала я, – умоляет она, когда поезд наконец-то трогается. – Передай ему мое письмо. Он учится на последнем курсе, но очень демократичен. В Берлине все знают Сашу. – Для Манди это звучит так же убедительно, как утверждение о том, что в Бомбее все знают Гуптов.[37]

Идет 1969 год, битломания уже не в зените, но Манди никто об этом не сказал. Помимо гривы каштановых волос, которые закрывают уши и падают на глаза, он несет на плечах ранец отца, подчеркивая, что превратился в перекати-поле, в лишившегося корней странника, которому до конца своих дней предстоит мотаться по белу свету, потому что жизнь для него потеряла всяческий смысл. Позади лежат обломки великой любви, впереди – модель Кристофера Ишервуда,[38] лишившегося иллюзий летописца Берлина на распутье. Как Ишервуд, он более не собирается ожидать от жизни ничего, кроме жизни. Он станет камерой с разбитым сердцем. А если, в это, правда, верится с трудом, так уж выйдет, что он снова обретет способность любить, хотя Ильзе вроде бы напрочь лишила его этой способности, тогда, возможно, в каком-нибудь кафе, пользующемся дурной славой, где прекрасные женщины в шляпках-клоше[39] пьют абсент и хрипловатыми голосами поют об освобождении от чар, он найдет свою Салли Боулс.[40] Он анархист? Как посмотреть. Чтобы быть анархистом, нужно иметь хотя бы искорку надежды. Для нашего недавно сброшенного с небес на землю мизантропа ближе, конечно же, нигилизм. Тогда почему, может задаться он вопросом, столь энергична моя походка, откуда решимость, с которой я отправляюсь на поиски Саши, этого Великого Борца? Откуда ощущение прибытия в более чистый, более веселый мир, когда жизнь, по существу, кончена?

– Иди в Кройцберг! – вопит Ильзе вслед уходящему поезду, когда Манди, высунувшись из окна, трагично машет ей рукой. – Поищи его там. И пригляди за ним, Тедди, – отдает она последний приказ, а у него нет времени узнать, чем обусловлены ее слова, потому что поезд уже уносит Манди к новому этапу его жизни.

* * *

Кройцберг – не Оксфорд, с облегчением отмечает Манди.

Нет доброй дамы с крашенными синькой кудряшками из Университетского комитета по обеспечению студентов жильем со списком адресов, где он должен вести себя как джентльмен. Вытесненные высокими ценами за аренду жилья из лучших районов города, студенты Западного Берлина поселились в разбомбленных заводских корпусах, на брошенных железнодорожных станциях, в кварталах жилых домов, расположенных слишком близко от Стены, а потому не привлекающих внимания здравомыслящих застройщиков. В турецких барачных поселках из листов асбоцемента и ржавого железа, так живо напомнивших Манди его детство, не продают ни учебники, ни ракетки для сквоша, зато там можно купить инжир, медные сковородки, халву, кожаные сандалии и пластмассовых желтых уток. Запахи пряностей, горящего древесного угля, жареной баранины кажутся такими родными блудному сыну Пакистана. Надписи и рисунки на стенах и окнах коммун не сообщают о новых постановках малоизвестных драматургов периода правления королевы Елизаветы самодеятельными студенческими театрами, но на все лады проклинают шаха, Пентагон, Генри Киссинджера, Линдона Джонсона и применение во Вьетнаме напалма агрессивным американским империализмом.

И совет Ильзе – не тычок пальцем в небо. Мало-помалу в кафе, импровизированных клубах, на уличных углах, где толкутся, курят и бунтуют студенты, имя Саша вызывает странную улыбку, какие-то воспоминания, ассоциации. Саша? Ты про Сашу – Великого оратора… того Сашу? Видишь ли, тогда у нас проблема. Нынче мы никому не даем наши адреса. У Schweinesystem длинные уши. Лучше оставь записку у «Студентов за демократический социализм», и увидишь, захочет ли он связаться с тобой.

Schweinesystem, Манди, новичок, повторяет про себя. Запомни это слово. Система свиней. В это мгновение он злится на Ильзе, забросившую его в «глаз» радикального тайфуна без карт и инструментов. Пожалуй. Но вечер близится, путь определен, и, несмотря на царящий в душе траур, ему не терпится начать новую жизнь.

– Попробуй поговорить с Анитой в Шестой коммуне, – советует ему сонный революционер в шумном подвале, заполненном дымом сигарет с марихуаной и вьетконговскими флагами.

– Может, Бриджит подскажет, где его найти, – дает наводку девушка в палестинском платке на голове, перебирающая струны гитары. У ее ног сидит малыш, рядом – здоровяк в сомбреро.

Бывший заводской корпус с выщербленными пулями стенами, высокий, как Паддингтонский вокзал в Лондоне, украшают портреты Кастро, Мао и Хо Ши Мина. Портрет погибшего от рук палачей Че Гевары окаймлен черным. Слоганы на белых простынях предупреждают Манди, что «Запрещать запрещено», советуют – «Будь реалистичным, требуй невозможного», указывают – «Не принимай ни богов, ни хозяев». Разбросанные по полу, словно выжившие после кораблекрушения, студенты и студентки спят, курят, кормят грудью детей, играют рок-музыку, обнимаются и ругаются друг с другом. Анита? Давно уже ушла, говорит один доброжелатель. Бриджит? Загляни во Вторую коммуну, и на хер Америку, говорит другой. Когда он спрашивает, где тут туалет, ласковый швед подводит его к шести кабинкам, во всех выбиты двери.

– Право наличное уединение, товарищ, есть буржуазный барьер на пути к всеобщему объединению, – объясняет швед на безупречном английском. – Мужчины и женщины, писающие вместе, куда лучше бомбежек вьетнамских детей. Саша? – повторяет он после того, как Манди вежливо отклоняет его поползновения. – Возможно, ты найдешь его в клубе «Троглодит», только теперь он называется «Обритый кот». – Швед достает из кармана сигаретную бумагу и, воспользовавшись спиной Манди как столом, рисует карту.

Последняя приводит Манди к каналу. С ранцем в руке он бредет вдоль берега. Минует сторожевые вышки, потом мимо проплывает патрульный катер, ощетинившийся пулеметами и пушками. Наш или их? Какая разница? Ничей. И вышки, и катер – часть большого тупика, из которого он должен найти выход. Он поворачивает на вымощенную булыжником улицу и останавливается как вкопанный. Путь ему перегораживает стена из бетонных блоков высотой в двадцать футов, с колючей проволокой поверху, залитая светом прожекторов. Поначалу он отказывается признавать, что именно видит перед собой. Нет, это мираж, декорация на съемочной площадке, стройка. К нему подходят двое западноберлинских полицейских.

– Уклоняешься от службы в армии?

– Англичанин, – отвечает он, протягивая паспорт.

Они ведут его к свету, внимательно изучают паспорт, потом лицо.

– Раньше не видел Берлинской стены?

– Нет.

– Тогда хорошенько рассмотри ее, англичанин, а потом иди спать. И не нарывайся на неприятности.

Он возвращается к каналу, находит боковую дорогу. На ржавой железной двери среди голубей мира Пикассо и символов «Запретить Бомбу» нарисован безволосый кот, на задних лапах и с торчащим пенисом. Внутри музыка и споры сливаются в единый звериный рев.

– Загляни в Мирный центр, товарищ, на верхнем этаже, – рекомендует ему красавица, взяв за руки.

– И где Мирный центр?

– Наверху, козел.

Он поднимается, едва переставляя ноги по ступеням. Близится полночь. На каждом этаже ему открывается новая живая картина освобождения. На первом студенты и дети сидят кружком, как в воскресной школе, а строгого вида женщина рассказывает о вредных последствиях родительского воспитания. На втором над переплетенными телами парит посткоитусное умиротворение. «Поддержим нейтронную бомбу!» – гласит надпись на стене. С ней соседствует другая: «Убей тешу! Не повреди телевизор!» На третьем Манди охватывает восторг: там репетируют какую-то пьесу. На четвертом заросшие волосами молодые люди колошматят по пишущим машинкам, совещаются, вставляют листы бумаги в ручные прессы и отдают приказы по радиотелефонам.

Он поднимается на верхний этаж. Лестница ведет к открытому люку в потолке. Он залезает на чердак, освещенный одинокой лампой. Коридор уводит вдаль. В его конце Манди находит двух мужчин и двух женщин, склонившихся над столом, на котором разложены карты и стоят бутылки пива. Одна женщина черноволосая, с хмурым лицом, вторая – ширококостная блондинка. Мужчина, что находится ближе к Манди, практически не уступает ему в росте: викинг с золотистой бородой и шапкой соломенных волос, повязанных пиратским платком. Второй мужчина – недомерок, очень энергичный, черноволосый. Одно плечо у него ниже другого, оба слишком узкие для его головы. Черный баскский берет он носит, сдвинув набекрень, и он – Саша. Откуда Манди это знает? Поскольку интуитивно догадывался, что Ильзе говорила о человеке, таком же миниатюрном, как и она сама.