Николай Садкович - Мадам Любовь

• Название: Мадам Любовь
• Автор: Николай Садкович
• Издательство: Маст. лит.
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

В романе отражены события Великой Отечественной войны, показан героизм советских людей в борьбе с фашистскими захватчиками.

---

– Чего тебе бояться? Тебе бояться нечего. Сестра такого начальника. И накормит, и заступится… Да вас и тронуть никто не посмеет. Живи не тужи. Может, и должность дадут…

– Дадут, – сказала я, поддавшись внезапному желанию заставить эту добрую женщину, как у нас говорят, «опрокинуть весь ушат на меня и в донышко постучать». – Дадут, говорю, в волостном управлении или даже в районной управе. На выбор. Я ж немецкий знаю.

Как она взглянула на меня! Честное слово, жгучие искры сверкнули в темном овраге. Поднялась, стала надо мной.

– Вот что, Варвара Романовна, ты знаешь, не дал мне бог внуков… Привязалась я к твоему, жизни б за него не пожалела, хлопец стоит того. Тебе можно, ты беспартийная, а я, скажу не таясь, авось не выдашь за всю мою доброту… Я ж недавно в кандидаты вступила… Так что разошлись наши дороги. Может, еще когда свидимся.

Я вскочила.

– Хочешь идти – иди! Спасибо скажу. Но пойдешь не одна!

Она вздрогнула и еще раз как бы хлестнула меня.

– С тобой, что ли? К брату Павлу?

– Да, к брату… к твоему брату, леснику. О Павле не поминай. Без меня пойдешь, с Аликом. Сына тебе отдаю…

Не удержалась я. Бросилась ей на грудь и заплакала. Уж как открыла все свои мысли, не помню. Плакала и тетя Катя. Стоим, обнявшись, в овраге, мокрые, глиной заляпанные, и ревем в четыре ручья. От страдания ревем, от горя и радости. Катерина утешает меня:

– Это ты верно решила, от брата поодаль уйти, а за сына не бойся… Пока живу, цел будет. И тебе одной легче и мне – хлопчика за своего выдать. Ищи нас на хуторе. Себя береги… Не лезь на рожон. Забудь, что ты…

Я слушала ее, как мать, как старшую, и понимала: тетя Катя права. Без Алика мне будет легче. И за него спокойней. Я почувствовала как бы оправдание перед собой, перед всеми. Не каждая мать меня поймет, но ведь сегодня так обошлось, а завтра… Нет, с Катериной Борисовной ему безопасней. Ради него, ради всего, что уже не давало покоя, я должна пойти на эту жертву – оставить сына… Что ж, значит, судьба ждала меня.

Часть вторая

I

Вернемся к дню, когда Варя встретилась с братом.

«Что-то произошло… Что-то сделалось со мной… Будто хлынуло на меня все унижение и горе этих людей…»

Еще только начав поединок с братом-предателем, не избавившись от опасности, нависшей над сыном, она приняла решение, которого не могла не принять.

Спасти свою жизнь можно было и так. Невенченная жена мужа, бросившего семью при отступлении, сестра бежавшего из советского лагеря, ныне немецкого полицейского… Не так уж мало, чтобы сыскать доверие новой власти, устроиться переводчицей в волостном управлении и получать сытный паек.

Разве не было таких, кто воспользовался подобной анкетой?

Не такой родилась Варвара. С неожиданной силой в ней вспыхнуло злое упорство предков, бросавшихся в битву против всего, что мешало добру и вере.

Варвара Романовна:

Сейчас я говорю об этом спокойно, а тогда… Боже мой! Не могла я людям в глаза смотреть. От вора отобьешься, от полицая спрячешься, а от людской молвы куда денешься? Казалось, все уже знают, все могут ткнуть пальцем: «Вот они, Михалевичи… Небось и она… Яблоко от яблони недалеко падает». Хоть ты им сердце вынь и положи, и тогда не поверят.

Нет, не могла я оправдать брата ни тогда, ни сейчас… Тогда я вот о чем думала. Собственной кровью искупить его вину. Как говорится: «Сестра брату – головой в уплату». От сына ушла тихонько, пока он спал. С сонным и попрощалась. За кустом в овражке спряталась, пока Катерина вела его. Сквозь ветки смотрю, зубы стиснула, руками траву с корнями выдергиваю, а слезы глаза заволакивают.

Слышу, Алик сказал:

– Идем быстрей, тетя Катя, а то мамка бояться будет, что нас долго нет.

Катерина обманула его. Сказала – я на хутор вперед ушла. Прошли они стежкой во ржи, а я осталась одна-одинешенька… Куда мне податься? Где найти нужного человека? Один в поле не воин… Решила в Минск…

На Игнатовом хуторе давно не зажигали огня. Зайдет солнце за старые сосны, лесникову хату накроет тень, станет хата маленькой, совсем незаметной. Надежда заберется с детьми на полати и тихонько поведет рассказ о том, как жили люди в далекие времена, какие звери по лесам ходили… Пес Резон, по первому полю гончак, и тот заслушается.

Ночь проходила за ночью, день за днем, никто пока не тревожил лесниково семейство. Немцы расквартировались в деревне, пять солдат с унтером, – держались кучно, далеко не отходили.

Как-то встретил Надежду староста. Мрачный, носатый односельчанин. Недовольно хмыкнул и не то приказал, не то посоветовал:

– Ты, Надейка, на деревню не часто кажись. Делать тебе там нечего. В случае чего девчонку пошли… И хутора своего чтоб не называла. Вроде бы его вовсе тут нету. Понятно?

Еще разок хмыкнул и объяснил:

– Приказ вышел, бродяг или беженцев в управление предоставлять, а там сама знаешь…

– Да какие же мы бродяги, Миллянович?

– Вот я и кажу, никаких у нас бродяг нет и не было. И трещать о том, кто случайно зашел, никто вас не просит… Собаку на ночь в хату бери. Мало кто проскочит мимо, так чего ей на весь лес гавкать…

С тем и ушел. В ту же ночь прошли мимо хутора неизвестные люди. Прошли раз, другой. Тихонько так, один Резон и услышал. Подошли к окошку, в стекло стукнули. Дня через два опять то же самое. Придут, оставят ящик или мешок, велят спрятать получше… Другие придут, заберут.

Надежда не знала ни этих людей, ни что они приносили и уносили. Только при каждом стуке в окно колотилось сердце: не Игнат ли вернулся?..

Игната все не было. Не было от него и никакой весточки. Надежда не то чтобы ждать перестала, а как бы решилась уже на долгое одиночество, и тут пришла Катерина. Пришла не одна, с малым хлопцем, ровесником Надеждиной дочки – Сороки-белобоки. Стало на хуторе веселей, да и легче по хозяйству управиться. Катерина – женщина работящая, враз приняла на себя мужскую долю труда.

Хуже было с Аликом. Поняв, что его обманули, что матери на хуторе нет и не было, мальчик забился в угол и не отвечал ни на уговоры, ни на просьбы. Катерина и Надежда опасались, как бы он снова, как у Юхимовны, не натворил беды. Не зря же староста предупреждал о приказе…

Пока судили-рядили, на хуторе появился сам староста. Покрутил своим длинным носом, похмыкал, вроде бы всем недовольный, и велел Катерине зайти оформить документ. Алика не успели спрятать. Староста уставился на малыша и, как всегда, немного загадочно произнес:

– А хлопчик-то вроде знаёмый…

У тети Кати сердце захолонуло, а Надежда ответила спокойно, даже с усмешкой:

– Ну, ясно знаёмый… Ай не познал ты, Миллянович, сына нашего старшего?

– Познать-то познал, – неожиданно ответил староста, – да не помню, каким именем он у меня в книге записан…

– Алик, – подсказала тетя Катя.

Староста отмахнулся:

– Не выдумывай… Какой там Алик-шмалик… Нету у нас таких имен… Алеська, Алесь – то дело другое…

– Так, так оно и есть, – заторопилась Надежда. – Алесь, а Катя его на городской манер переиначила…

– Переиначивать нам не к чему, – строго заметил староста. – Раз в книге записано, значит, – записано: Алесь Игнатович Цыркун. Год рождения…

– Одна тысяча девятьсот тридцать пятый. Февраля двадцать первого, – бойко, как на уроке, ответила Катерина Борисовна.

– Так и запишем, – согласился староста, – значит, трое у тебя деток, Надежда?

– Да трое ж, слава богу, – вздохнула Надежда.

Вот и появился новый сын у Игната и Надежды… Новый подданный великого рейха, человек низшей расы… Алесь Цыркун.

Стоял он в углу, стиснув маленькие кулачки, глядел исподлобья и думал: «Зачем это надо менять имя? И для чего ему другая мать, когда он так любит свою настоящую? А тетя Катя, видать, заодно с ними… Как ей не стыдно?»

Думал, но ничего не сказал. Понял уже, что дожил до такого странного времени, когда не только можно, а надо лгать и за это похвалят тебя взрослые… Рассказать бы все маме, да где она, его мама?..

II

Варвара Романовна:

Я шла босая по стеклу. По осколкам разбитых окон, покрывших льдинками тротуары города Минска.

Ветер порошил глаза пеплом. Каменные стены домов с пустыми глазницами пугали меня. На стенах приказы:

«Ахтунг… Увага!.. Внимание! Карается смертью!..»

Все карается смертью. Об этом сообщалось на трех языках: на немецком, русском и белорусском… На улицах не видно прохожих. Пустота побежденного города… Вдруг слышу гул шагов… Нет, не гул, а хруст кованых солдатских сапог. Хруст… Хруст… По стеклу. Неторопливо, ритмично… Хруст… Хруст…

Я свернула в переулок, спеша уйти от этого звука. Мои ноги ступали неслышно. Они босы, окровавлены. Красивые туфли давно разбиты. Больно идти, но идти надо. Нельзя встречаться с патрулем. Скоро наступит комендантский час, надо укрыться где-то на ночь. Поднялась по крутому переулку и вышла на угол площади. Площадь перед городским театром. Я бывала в этом театре, даже пела на смотре художественной самодеятельности. Вот и сквер, а перед сквером… Прислонилась к столбу, как бы спрятавшись за него, боясь смотреть и не имея сил оторвать глаз от того, что увидела.