Сьюзен Келли - Насколько мы близки

• Название: Насколько мы близки
• Автор: Сьюзен Келли
• Издательство: PHANFOM PRESS
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-86471-391-0

Прил и Рут - самые близкие подруги. Они очень разные. Рут - феминистка и остра на язык. Прил придерживается менее свободных взглядов и мечтает когда-нибудь стать писательницей. Но, несмотря на несхожесть, двух женщин объединяет не только быт, но и общность взглядов на мир, симпатии и антипатии. Любая радость или горесть пополам, нет подруг преданней, чем Рут и Прил. Но однажды Рут исчезает, не предупредив ни мужа, ни лучшую подругу. Уезжает навсегда, оставляет прежнюю жизнь, чтобы начать новую. Почему? Зачем? Что не устраивало ее? Оставшись одна, Прил начинает понимать, сколь много значила в ее жизни эта женская дружба. Но впереди ее ждет новое испытание - судебный процесс, который муж Рут затеял против беглянки. На чью сторону встать - покинутого и ничего не понимающего мужа или лучшей подруги? И как можно свидетельствовать против самого близкого человека?

С удивительным лиризмом, теплотой Сьюзен Келли рассказывает историю женской дружбы, пытаясь понять, на чем она вырастает и во что выливается. Насколько близко можно подойти к человеку и насколько близко можно подпустить его к себе? "Насколько мы близки" - задушевный роман о том неуловимом и очень важном, что есть в жизни каждой женщины.

---

– Лично я считаю, что тебе абсолютно ни к чему искусственный «тест», чтобы понять, кто ты такая, – отозвался Скотти ровным тоном, но безапелляционность его ответа оставила в моей душе тлеющий уголек обиды. – Что это сегодня Рут понесло ратовать за женскую солидарность? Что за выпады насчет «рентабельности мужчин» и подписки на «Плейбой»? Я в курсе ее феминистского уклона, но когда это она стала фанатичной мужененавистницей?

– Речь шла о нерентабельности мужчин, – поддела я мужа, – и Рут вовсе не фанатична. Она не рвется за свои идеи в бой и ничего не пропагандирует. Она потешается над убеждениями других, но в первую очередь всегда готова поднять на смех себя.

– Угу. Пресловутое фарисейство. Мягко стелет, да жестко спать. И дался ей этот феминизм. Примкнула бы к «зеленым» или к вегетарианцам.

– А за это получай пресловутый «испепеляющий взор»! – Я пригвоздила его возмущенным взглядом. Затем бережно вытерла бокал на тонкой ножке и спросила: – А как тебе финт с десертом топлес? Выкинь я такое – что бы ты сделал?

– Убил бы, – отрезал он и добавил как бы мимоходом: – Тебе не кажется, что вы с Рут слишком много общаетесь?

Я почувствовала, как губы сами собой сжимаются от упрямства.

– Уточни это свое «слишком».

– По-моему, Рут умышленно ломает все рамки приличий. Она жаждет скандала.

– Ни то ни другое. Она искренне в это верит.

– Во что именно – в это? Она пытается тебя обратить в свою веру?

– Обратить? - Тлеющий уголек вспыхнул яростным белым жаром. Я встала перед Скотти, помешав ему закрыть посудомоечную машину. – Ну, допустим, пытается. Ты что же, не веришь в меня, в мой здравый смысл, в мое право принимать решения и мыслить, как я хочу? – Я крутанула ручку уничтожителя отходов, в кои веки получив удовольствие от его захлебывающегося скрежета.

– При работающей посудомоечной машине его включать нельзя, – сказал Скотти.

– Кухня – это моя вотчина, так что уж позволь здесь командовать мне! – рявкнула я.

– Отлично. – Он вышел вон.

Это был наш первый спор о Рут, но далеко не последний. Как правило, нечастые стычки между нами касались мелких и типично семейных проблем: деньги, воспитание детей, домашние обязанности. Имелись, кроме того, сиюминутные вопросы, щекотливые темы, которые мы научились обходить, и темы намеренно избегаемые, но, возможно, и они уходили корнями в феминизм.

– Я ведь почти ничего не покупаю, – возразил Скотти в ответ на мой упрек, что он пожертвовал крупную сумму на бездомных животных, не посоветовавшись со мной. – Могу и потратиться, на что захочу.

– Ясное дело, ты ничего не покупаешь! – взвилась я. – Когда изъявишь желание прогуляться за продуктами или одеждой для детей – я буду счастлива обеспечить тебя списком всего необходимого!

На заре нашего брака Скотти рассказал мне об одной деловой поездке, во время которой его коллега нагло затащил в постель первую встречную. Я была потрясена, я была в бешенстве от того, что Скотти не попытался его остановить или не пригрозил разоблачением.

– Ты стал его сообщником, как ты не понимаешь? – разъяренная, шипела я. – Ты виновен не меньше, чем он, ты с ним связан хотя бы тем, что тоже знаешь!

Мое негодование не поколебало Скотти.

– Я не принимаю участия в шашнях Алана, и этого довольно. Выкинь из головы. Напрасно я рассказал. Отныне я просто-напросто буду помалкивать о чьих-либо похождениях.

Тема так и осталась саднящей раной.

– Я устала от роли карги, – как-то заявила я мужу, когда он экспромтом устроил детям воскресный поход в кафе-мороженое. – Мне приходится растаскивать их по углам, когда они воюют, вершить правосудие, заставлять делать уроки, наводить порядок в комнатах, а ты появляешься в доме, будто Папуля из Диснейленда.

– Ты тоже могла бы угостить их мороженым, – ответил Скотти. – И вообще, дом и дети – это твоя работа.

Его самодовольство меня взбесило.

– А твоя в чем? Покажи-ка, где это в списке твоих обязанностей значится «регулярно охаживать жену, чтоб не забывала свое место»?

– Что пришло с почтой? – спросила Рут в парке, закрывая каталог «Санданс».

– Вот это, – мрачно отозвалась я, держа в руке письмо с отказом напечатать мою новеллу.

– Ага! Значит, что-то ты все же написала! - Она вслух прочла куцый комментарий редактора: – «Не убедительно». А о чем рассказ?

– О супругах, которые решили развестись.

Рут вернула мне письмо и скрестила на груди руки.

– Быть может, вам со Скотти стоит разбежаться, чтобы твои слова получили убедительность личного опыта.

Я скомкала листок.

– Помощи от тебя…

– Вот что, – сказала Рут. – Один автор, помнится, утверждал, что писатель должен быть молчуном, хитрецом и изгнанником. Я бы к этому краткому списку добавила еще один пункт – безжалостность. Писатель обязан быть безжалостным.

– Благодарю за совет, – обиженно отозвалась я. – Обещаю посвятить тебе первую книгу.

– Ну нет. Ты должна посвятить ее Скотти.

Меня удивило это предложение.

– Скотти? Почему – Скотти? Он в жизни не прочел ни единого написанного мною слова.

– Потому, что он дарит тебе время. Позволяет заниматься тем, чем тебе хочется. Да-да, знаю, – добавила она, – мой Рид делает то же самое для меня. Нам обеим повезло.

– Для страстной феминистки точка зрения необычная.

Рут мотнула головой:

– Любовь к Риду не исключает принципы феминизма.

Глядя на подругу, я вспоминала слова Рослин в тот вечер – в ответ на мой рассказ о том, что Скотти не нравится агрессивно-феминистская поза Рут. Я тогда удивилась, почему Рида не раздражают и не возмущают выходки Рут.

– О нет, – ответила Рослин. – Ведь Рид обожает Рут. Разве не заметно?

Бесстрашная простота этих слов меня потрясла, и я без конца их анализировала, с завистью препарируя подтекст. «О нет. Он ее обожает».

– Угадай, где сегодня Рослин? – спросила Рут. – К Берку прибыли клиенты из Мексики, и Рослин повела их жен за покупками в «Мир игрушек». Примерная корпоративная супруга.

Я в изумлении покачала головой:

– Тебя Рослин не сводит с ума?

– В каком смысле?

– Тем, какая она. Слишком хорошая. Приторная.

Рут хохотнула.

– И этот вопрос мне задает человек, которому требуется еженедельная подзарядка «Звуками музыки»? – Хмыкнув еще раз, она задумалась, потом сказала: – А почему ты спросила? Хочется быть похожей на Рослин?

– Нет, конечно! Господи, что за чушь!

– К нам в группу приходила психоаналитик, она рассказала кое-что очень любопытное. Есть версия, что в окружающих нам зачастую не нравятся именно те черты, которые раздражают нас в самих себе.

– О «темных уголках натуры» ты тоже услышала в вашей группе?

Если Рут и уловила в моем тоне насмешку, то виду не подала.

– Да. В «темном уголке» люди прячут все то, что не готовы больше никому открыть. Маленькие пакости, страхи, пороки.

– Вряд ли мне захочется присоединиться к твоей группе, – буркнула я, будто меня кто-то приглашал стать членом «Ариадны».

– Эх, Прил, – фыркнула подруга. – Ты уже присоединилась. Давно.

Ниже по склону, на баскетбольной площадке, старшеклассники готовились к игре. Шнуровали кроссовки, стягивали футболки, двигались разбросанно и легко, словно фигурки из скрепок: плавность жестов, но жесткость каркасов. Игра началась, и я, как всегда, поразилась их безмолвной слаженности. Никто не уточнял правила, никто не разбивал игроков на команды, никто не обсуждал предыдущие матчи. Эти мальчишки просто играли, и сложные правила, ритуалы, тактика, для меня непостижимые, для них были очевидны.

– Они никогда не говорят о правилах, – произнесла я вслух. – Никогда.

Скатав каталог в трубку, Рут с медленным щелк-щелк-щелк провела ногтем по обрезу страниц. Ее взгляд не отрывался от площадки.

– Правила не меняются. Они установлены раз и навсегда.

Мы следили за скользяще-балетной грацией игроков, вслушивались в плюх-плюх-плюх ладони о мяч, глухие удары по щитку и звяканье металлического кольца, принимавшего в себя мяч. Мы видели голые спины и узкие бедра, мускулистые ноги, всю долговязую, небрежную гибкость юности. Маняще подвижные, они были очаровательны, эти мальчики, не замечающие ни нашего, ни вообще чьего-либо присутствия: каждый сам по себе, каждый собран, непроницаем, доступен лишь самому себе.

– Хороши, верно? – негромко и хрипло произнесла Рут.

Соглашаться было излишне; я знала, что она хотела сказать.

– Но где же девочки? – высказала я вслух свою мысль. – Казалось бы, они должны быть рядом. Смотреть. Ждать.

– Ты сама знаешь, где девочки, Прил. Ты просто забыла, как это все бывает, -ответила Рут, не отрывая взгляда от игроков. – Девочки проводят вечера, разъезжая по округе на машинах, в поиске. В поиске вот этих мальчиков. – В ее голосе звучала мечтательность, не осуждение. И печаль по тому, чего не изменить. – Мальчиков, которые их примут, женятся на них и в конце концов отвергнут.