А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 2)

• Название: Екатерина Великая (Том 2)
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-111-6

«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.

Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».

А. С. Пушкин

В книгу вошли произведения, посвящённые Екатерине II и истории её правления:

Н. А. Равич ДВЕ СТОЛИЦЫ

П. Г. Жданов ПОСЛЕДНИЙ ФАВОРИТ

Е. А. Сапиас СЕНАТСКИЙ СЕКРЕТАРЬ

---

Стараясь совместить гражданскую карьеру с высоким служением Аполлону, Державин уже достиг поста вице-губернатора, но нигде не мог ужиться со своими сослуживцами. Он считал их намного глупее и ниже себя, а они его терпеть не могли как гордеца и зазнайку. Это порождало целый ряд кляуз, из-за которых и пришлось поэту, бросив симбирские дебри, прискакать в столицу, искать тут милости Зубова, князя Вяземского и других влиятельных людей.

Стихи и популярность Державина, его личная способность приноровиться к сильным покровителям, если этого требовали обстоятельства, сразу открыли поэту доступ во внутренние апартаменты фаворита.

Узнав, что Державин поднёс Зубову «Оду к изображению Фелицы», имеющую связь с первой его большой поэмой, Екатерина приняла стихи, прочла, осталась довольна и сказала Зубову:

– Его не мешает приласкать. Такие певцы полезны бывают для общественного мнения. А вам особливо это пригодиться может.

Зубов научился с полуслова понимать свою благодетельницу, и Державин получил разрешение без зова являться к выходу Зубова и к его столу, когда пожелает.

Державин тоже не упускал случая поймать фортуну за хвост и немедленно сделался завсегдатаем в доме фаворита.

Ожидая появления хозяина, все трое, сидящие здесь, или молчали, или перекидывались негромкими, короткими замечаниями.

Вдруг распахнулась широкая дверь, ведущая через приёмную в покои для служащих, на пороге показался толстый, важный генерал в полной форме, держа в руках довольно большой поднос.

Он вошёл в комнату, а лакей снаружи снова запер дверь, оттеснив плечом несколько человек, которые уже навалились было, чтобы заглянуть и в эту заветную комнату.

– Здравствуйте, здравствуйте, государи мои… Не опоздал, сдаётся… А уж пора… Нынче хотел наш благодетель пораньше встать… Вот я кофейку и приготовил… Пойду загляну: не изволил ли проснуться?.. Звонка не было? Нет?.. Я всё же погляжу…

И осторожно, на цыпочках, держа поднос перед своим мясистым носом, стараясь, чтобы фарфор, стоящий на подносе, не загремел, генерал пробрался в соседнюю комнату, поставил ношу на стол, поджёг спирт под золотым кофейником и ещё осторожнее и тише стал красться к двери, ведущей в спальню фаворита, за которой царила полная тишина и мрак благодаря тяжёлым опущенным занавесям и портьерам.

– Аккуратен наш генерал! – насмешливо улыбаясь, заметил Державин Эмину.

– Чего хотеть от Кутайсовых? Дед его за нос держал государя, бороду брил и в знать попал. Этот тоже берётся за что попало, лишь бы не пропасть… Ха-ха-ха! Каков каламбур!..

– Тише, – отозвался серьёзный, невозмутимый Козицкий. – Кажется, проснулся… Да, звонок… Вон и камердинер прошёл… И генерал наш проследовал с кофеем…

– Слава Богу, значит, всё обстоит благополучно! – торопливо заметил Державин.

Действительно, Зубов проснулся. Первый его взгляд упал на толстое, глупое и преданное лицо Кутайсова…

– Вы? Ну, идите… Несите.

И, протянув руку, вторично дёрнул сонетку.

Но, предупреждая камердинера, который немедленно явился на звонок, Кутайсов уже откинул занавеси у одного окна, и весёлый майский день ворвался с лучами солнца в высокую, роскошно убранную опочивальню женственно-изнеженного фаворита.

Поставя свой кофе на столик у кровати, Кутайсов отвесил вновь поклон и заговорил:

– С добрым утром, с весёлым пробуждением, милостивец… Кофеёк готов… Без лести скажу: нынче, как никогда, удался на славу… А сливочки… кренделёчки… Мм-м… Сам приглядел за пирожником… Кушай на здоровье, ваше сиятельство!..

– Благодарствуй…

Зубов небрежно протянул руку своему угоднику.

Тот в порыве рабской преданности взял обеими руками пальцы Зубова, слегка пожал и, неожиданно заметив, что колено фаворита обнажилось из-под покрывала, осторожно нагнулся, коснулся губами открытого места и покрыл его одеялом, бормоча:

– Озябнуть изволят ножки твои, милостивец… Беречь, чай, их надо… ножки-то…

Зубов, привыкший ко всяким формам угодливости, всё-таки смутился и, быстро укрывшись поплотнее, сказал:

– Что ты, государь мой… Не женщина я, чтобы подобные ласки… Верю, что от сердца. Да лучше не надо…

– Не буду, не стану, милостивец… Не стерпел… Когда ножку увидел, ту самую… твою… Хе-хе-хе… Сердце взыграло. Все мы – рабы нашей государыни-матушки. Ничего не пожалеем для неё. Вот я и… Не взыщи, милостивец… Пей… На здоровьице. Горячо ли? Хорошо? И ладно… А я пойду… Только… словечко вот ещё…

– Что такое? Говори…

– Да слыхал я: принца немецкого сменить думает государыня. Благодетель наш, князь Николай Иваныч, братца на его место ладит… Генерала Салтыкова… Должно полагать, и вакансий при том немало откроется… Так уж попомни меня, слугу своего верного… И племянничка, Серёжку… Знаешь, чай, его. Оба мы тебе готовы усердствовать… Так уж ты…

– Хорошо, хорошо. Если только перемена будет, я буду помнить… А много народу там ждёт? Из чужих?

– Полны горницы… Лизоблюдишки набежали… Лишь бы беспокоить тебя, благодетеля! Того не понимают, что мужей таких в их деятельности государственной излишними заботами утруждать нельзя и докучать им не подобает. Дух чтобы бодрый у милостивеца был, чтобы он мог угодить матушке-государыне чем Бог послал… Хе-хе-хе… Ну, я тоже докучать не стану… Уж сам попомнишь просьбишку…

– Да, да, буду помнить. Скажи там, чтобы отказали всем, и не принимаю сегодня… Что-то не по себе мне…

– Здоров ли, ангел мой? Лекаря бы… А то бы…

– Здоров, здоров я! Ступай, скажи…

С низкими поклонами вышел Кутайсов.

Зубов с помощью камердинера набросил на себя меховой халат и перешёл во вторую комнату, где тоже горел камин, сел около него на низеньком кресле, ноги протянул на мягкую скамеечку. Взяв пилку, стал точить розовые ногти и приказал камердинеру:

– Кто тут рядом? Своих зови. А чужих не принимаю.

Кивнув довольно приветливо на низкие поклоны троих вошедших, Зубов обратился прежде всего к Козицкому:

– Ну, что там у тебя?

Тот подал несколько бумаг из портфеля.

Зубов взял, поглядел, выбрал одну и стал читать, положив остальные на стол, рядом. Довольная улыбка показалась на его изнеженном, ещё розоватом от сна лице.

– Прекрасно… Неужели это так? Это я могу сделать. Всё в моих руках. Только чтобы потом от условия не отступил купчишка… А то знаешь: тонет, топор сулит…

– Быть тому невозможно, ваше превосходительство. Он есть в наших руках, так и останется. Откупное дело такое, что всегда можно прореху найти, если даже не новую продрать… Тут всё верно.

– Тогда я исполняю. Напиши записку. Я отцу в Сенат сам перешлю… Тяжба на исходе. Теперь самое время… А тут?

Он взял остальные бумаги, снова проглядел их.

– Хорошо. Пусть полежат. Я сегодня скажу тебе. Ещё потолковать тут надо… С Вяземским или с братом Дмитрием. Он сам тестю передаст. Ты иди, записку отцу напиши. Вот, бери докладную. А что сам Логинов?

– Ждёт, как мы тут порешим.

– Пусть ждёт… Ну, у вас что нового, государи мои? Ты с чем это, Гавриил Романыч? Пакет подозрительный… Знаешь, на Новый год были мы с государыней в пансионе благородных девиц, что на Смольном дворе… И вздумалось этим козочкам… цыпинькам мне сюрприз поднести… Вижу, несут две мамочки… Ничего уже, с грудочкой… Из старших, видно. Приседают и подают… Разворачиваю – атласу белого кусок, цветочками зашит… И стихи на нём вышиты же, весьма изрядные. Вон там лежат, на столе. На французском диалекте. Весьма изрядные… Кто только им стряпал? Ха-ха-ха… После всю ночь об этих пупочках думалось… Сами бы они себя поднесли. Я бы не прочь был… Ха-ха-ха!.. А то стихи… Вот и у тебя вид сходный теперь… Ну, показывай…

– Угадал, милостивец, ваше превосходительство. Стишки сложились. Не мудрёные, да от сердца. Уж не посетуй… Прочесть не изволишь ли?

– Как не изволить? Читай, голубчик… Да что ты стоишь? Садись… Какие там у тебя ещё стихи? Ода? Государыне небось? Хитрец льстивый… Она и то довольна твоими стихами. Говорила, думает в свою службу тебя повернуть… К ней, да?

– Не так, ваше превосходительство… Теперь ошиблись. Слушать извольте. Загадка небольшая. Решить не пожелаете ль?

– Загадка? В стихах? Занятно. Слушаю… Слушай, Эмин. Ты сам мастер. Судить можешь.

– Где уж нам судить таких больших стихотворцев, – завистливо, покусывая губы, отозвался менее догадливый на этот раз приживальщик. – Будем хлопать… ушами, коли руками почему-либо не придётся.

Тонкая ирония не была оценена. Зубов снова обратился к Державину:

– Загадывай свою загадку, почтенный пиит.

– Служу вам, государь мой.

Откашлявшись, приосанясь на стуле, где он сидел на самом краешке, но довольно твёрдо, Державин стал декламировать с пафосом, обычным для той поры:

К л и р е

Звонкоприятная лира!
В древни, златые дни мира
Сладкою силой твоей
Ты и богов, и царей,
Ты и народы пленяла.
Глас тихоструйный твой, звоны,
Сердце прельщающи тоны
С дебрей, вертепов, степей
Птиц созывали, зверей,
Холмы и дубы склоняли.
Ныне железные ль веки?
Твёрже ль кремней человеки?
Сами не знаясь с тобой,
Свет не пленяют игрой,
Чужды красот доброгласья.
Доблестью чужды пленяться,
К злату, к сребру лишь стремятся,
Помнят себя лишь одних;
Слёзы не трогают их,
Вопли сердец не доходят.
Души всё льда холоднее.
В ком же я вижу Орфея?
Кто Аристон сей младой?
Нежен лицом и душой,
Нравов благих преисполнен?..

Тут поэт остановил поток декламации.