Олег Серёгин - Книга Арджуны

• Название: Книга Арджуны
• Автор: Олег Серёгин
• Жанр: Научная Фантастика

---

КНИГА АРДЖУНЫ

Твой голос издали мне пел: “Вернись домой!
Пускай нас встретят сотни стрел,
ты – мой, ты – мой!”
И сладким голосом влеком, я вопрошал:
“Но я не знаю, где мой дом средь этих скал?”
И тихий шелестит ответ: “Везде, где я;
Где нет меня, ни счастья нет, ни бытия.
Беги хоть на далекий Ганг, не скрыться там, -
Вернешься вновь, как бумеранг, к моим ногам”.
М. Кузмин

Йога – это когда тебе приятно в какой-то позе.
Главная поза – лежа.
Народное

Глава первая

Золотая колесница Сурьи поднималась из-за сиреневой стены джунглей. Дымка утреннего тумана опадала, готовясь уползти в изумрудную пучину чащобы, в тень и сырость, растаять, открыв очам бога Солнца горящий костром весенних цветов лес.

Легкий ливень шустро пробежал по кронам; зеленые омуты наполнились радостным чириканьем воробьев-чатак, способных утолять жажду единственно дождевыми каплями. Пряным ароматом дышали джунгли, и птичья разноголосица звенела над ними, возвещая начало васанты, времени весенних дождей, когда все живое одержимо любовью.

Взревел тигр и медными карнаями отозвались слоны.

Восходящее солнце сверкало на водной глади, расплескиваясь сотнями игривых огней; мирно дремали тростники, забытые ветром, заводи лучились свежестью лотосов. В объятиях цветущих берегов сонно струилась багряная Ямуна, тихо журча на перекатах, лелея рыбьи стайки и дыша живой влагой...

Плюх!

С нависающей ветки свалился в воду огромный пушистый плод.

Плод тут же вынырнул, звонко ругаясь на весь лес, и оказался одиноким гандхарвом, – бедолагу, прикорнувшего на ветке, не иначе забыла с вечера во Втором мире разгульная братия. Крылатый музыкант, бултыхаясь у берега, умылся и с подвыванием зевнул, после чего взлетел прямо из воды и стал вертеться над рекой, стряхивая воду с перьев. Ошарашенные птицы примолкли на мгновение, но почти сразу махнули на незадачливого сладкопевца крылом и вернулись к своим делам.

Гандхарв покосился на птиц, вздохнул и направился вниз по течению. Летел он недолго: всего мухурту спустя его очам открылось такое, что брега едва не огласил новый плюх. Небесный певец остановился в воздухе, протер глаза и заморгал вдвойне изумленно: по мелководью шел Громовержец Индра, Локапала Востока и Владыка Тридцати Трех.

Сомнений быть не могло: чья еще кожа, светясь молочной белизной, не темнела загаром и не шла волдырями под безжалостной лаской Лучистого Сурьи, чьи густые волосы чистотой цвета соперничали с кожей, чьи ушные отверстия находились на одной линии со зрачками?

Однако что делать Крушителю Твердынь ни свет ни заря посреди леса, без советников и свиты, без золотой колесницы и знаков великой власти, с дорожной сумой и сангахи, ввиду тепла повязанным вместо пояса?

Крушителю Твердынь виднее!

В самом деле, почему бы Стосильному и Стогневному Индре не прогуляться по Второму миру? Вот так, попросту, загребая босыми ногами ил, жуя травинку, беспечно теребя свежую гирлянду, сооруженную из побега буйно цветущей лианы?

Гандхарв задумался, трепеща крыльями, присел на ветку и стал подбирать слова для панегирика: Владыку восхвалить никогда не вредно, а когда он этого не ждет – еще и приятно.

Стогневный приблизился.

— Я оглашаю могучие деяния этого исполненного могущества! – заорал сладкопевец, стремительно взмыв с ветки прямо перед носом Индры.

Громовержец остановился как вкопанный. Вынул изо рта травинку и окинул глашатая своих деяний пристальным взглядом.

— Давайте с благоговением почтим могучего Индру, могущественного, высокого, непреходящего, полного молодости! – с воодушевлением предложил певец

Владыка Тридцати Трех изъявил безмолвное согласие, неторопливо продолжив путь.

— О, бог, не приносящий вреда! Его величие истинно с тех пор, как сразу после рождения он начал пить сому! – вопил панегирист, порхая над белокурой головой Локапалы. – Он установил в пустом пространстве обширное небо! Он наполнил миры земли и небес! Он укрепил землю и расширил ее! О, Индра совершил все это в опьянении сомой!

На скулах Индры заиграли желваки. Владыка богов подобрал с земли неспелый кокос, сброшенный сумасшедшей макакой, и многозначительно взвесил его на ладони.

— Будучи в опьянении сомой, он боролся с похитителем дождя! – разорялся гандхарв, исходя восторгом. – На празднике Трикадрука он испил сомы и в своем опьянении убил Ахи! Много превосходных дел совершил Индра, даже все боги вместе не способны расстроить намерения того, кто испил сомы! О, возлюбленные миры не могли и не могут познать величие этого обожаемого существа, исполненного мощи! О Стогневный, Стосильный, Могучий!..

Могучий запустил в певца орехом.

Подарок пришелся гандхарву аккурат в мягкое место. Хвалитель взвизгнул, подавившись новой фразой, – о горе, лучшей из всех! – схватился за ушибленное и рывком порхнул выше.

Удовлетворенный меткостью своих рук, Индра недобро хохотнул и стал искать глазами другой снаряд.

Обалдевший гандхарв вытаращился... пригляделся и хлопнул себя по лбу. Поистине, только небесный музыкант мог не заметить, что хитро извитой посох на плече светлокудрого бога – на самом деле ненатянутый лук. И какой лук!.. Где, где были глаза бестолкового крылача? Сколько стыда! – так глупо перепутать Локапалу Востока с его смертным сыном, Обезьянознаменным Арджуной.

Сладкопевец обиженно сморщился и рванул в небеса, более всего желая скорейшего забвения своей оплошности.

Ну и здоровый же был орех...

Лесная сень закончилась внезапно, как гандхарвский панегирик, – оборвалась и ушла в землю разнотравьем. Ваю-Ветер нежился в Первом мире, оставив смертных, и в плотной тишине, одеялом укрывшей луг, золотой нитью вился голос одинокой флейты.

Путник мгновение поколебался и направился вдоль опушки, с каждым шагом удаляясь от реки. Места были чудесные: веселый ручей бежал к матери-Ямуне, переливисто журча, белые лилии и лотосы многих цветов светились в чистых старицах и маленьких озерцах. Задумчиво жужжали пчелы, вскрикивали павлины на лесных тропах, и аромат, испускаемый множеством цветущих деревьев, радовал сердце.

Флейта пела о весне: о томлении в груди и сладостной неге, о безжалостной насмешке Цветочного Лучника, о звонком пламени Солнца и лунных ночах, о том, как лианы, украшенные цветами, обнимают мощные стволы, как животные ищут себе пару.

“Пусть Кама отправит в твое сердце стрелу, оперенную болью, заостренную страстью, имеющую своим древком само желание...”

Напев звенел в благоуханном воздухе, ласкал, манил, дурманил медвяным напитком, пушистым зверьком сворачивался на груди...

И умолк.

— Приветствую тебя, о Бхарата, – внезапно пропели за спиной.

Путник, названный именем древнего царя, остановился как вкопанный. Не оборачиваясь, он улыбнулся – полю, джунглям, спящему ветру и колеснице Сурьи, куполу небосвода и ароматной траве, – прикрыл глаза и посоветовал:

— Не пугай меня, родич. Я человек горячий, я от неожиданности и убить могу.

Незримый собеседник засмеялся чистым высоким смехом и вынырнул из молодой поросли лимонника.

Лилово-смуглая кожа, вьющиеся черные кудри, собранные в замысловатую прическу, огромные удлиненные глаза, жемчуг улыбки; гибкое тело в переливах золотистого шелка, блеске многочисленных украшений и сиянии свежих цветов. Женственным подростком выглядел он, но взгляд его был отнюдь не женским и совсем не юношеским.

Двоюродный брат Арджуны по матери, Кришна, прозванный меж людей Джанарданой – Баламутом.

Аватар.

Не столь давно, в Кампилье Панчальской, когда младшие Пандавы решили женить Юдхиштхиру, а в результате женились полным числом, хитроумный Баламут, выручая родичей, мудрыми, а сверх того мутными и непонятными речами смягчил гнев царя Друпады и убедил последнего выдать дочь разом за пятерых мужей. Тогда он беседовал по преимуществу со старшим из братьев, не столь потому, что тот был рассудительней прочих, – прочие гуляли по кабакам самого скверного пошиба, пропивая холостую жизнь.

Когда хмель сошел и настала пора хлопать себя по лбу, вспоминая, что было содеяно накануне, колесница Баламута уже пылила в сторону Двараки, Юдхиштхира был в тоске, а осовевший от аватарской мудрости Друпада готовил для дочери пятерную свадьбу.

Сейчас, похоже, Баламуту вздумалось припомнить дни отрочества, проведенные в пастушьих становищах. Вдали у горизонта темной чертой виднелось стадо, и там же, отсюда невидимые, должны были возвышаться шатры.

Разумеется, аватару Вишну-Опекуна, да еще с некоторых пор царю следовало проводить дни отнюдь не среди пастухов и уж тем более не в одиночестве.