Мария Арбатова - Меня зовут Женщина

• Название: Меня зовут Женщина
• Автор: Мария Арбатова
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-04-003539-Х

Все это произошло со мной только по той причине, что я — женщина. И пока будут живы люди, не считающие это темой для обсуждения, это будет ежедневно происходить с другими женщинами, потому что быть женщиной в этом мире не почетно даже в тот момент, когда ты делаешь то единственное, на что не способен мужчина.

Мария Арбатова.

---

Увиливание от медицинской диспансеризации в старших классах было сложноразработанной технологией, передаваемой из уст в уста; меньшинство не желало обнародовать отсутствие невинности, большинство вынесло из культуры и воспитания, что быть носительницей женских половых признаков стыдно, и относилось к посещению гинеколога как к глубокой психологической травме.

Короче, первый раз я попала к гинекологу, будучи изрядно беременной.

Маман в белом халате ввела меня без очереди в кабинет поликлиники, в которой работала сама, и мой восемнадцатилетний взор объял металлическое сооружение, необходимость взбираться на которое отличала меня от противоположного пола.

— Мне твои слезы до фонаря! — орала страшная тетка, моющая руки в резиновых перчатках, на бледную молодую блондинку с огромным животом и огромными синяками под глазами. — Я за тебя отвечать не собираюсь! Кого ты мне родишь? Урода? Я точно говорю, я тебе как врач говорю: ты мне стопроцентно родишь урода! — Она прыгнула от раковины и, присев, резиновым пальцем надавила на щиколотку блондинки. — Видишь, какие отеки? Рука по локоть проваливается!

— Я не могу лечь в больницу, — заплакала блондинка в голос. — Мне не с кем ребенка оставить! У меня родители далеко, а муж — пьет...

— Муж у нее пьет! — обратилась страшная тетка к моей маман. — А у кого не пьет? Ваша девочка?

— Дочка, — гордо сказала маман и стыдливо добавила: — Как бы не было там беременности, — тоном, которым она как терапевт говорила о больных «как бы не было там пневмонии» или «как бы не было там инфаркта».

— Чужие-то дети как растут! Помню, она тут в пионерском галстуке по поликлинике бегала! Раздевайся, — махнула тетка резиновой перчаткой в сторону кресла.

— Доктор, миленькая, не могу я в больницу ложиться, он, когда напьется, сына бьет, — заголосила блондинка.

Я начала прилежно снимать свитер.

— Свитер не снимай, джинсы снимай, колготки и трусы, — зашептала маман.

— Как вы мне все надоели! — заорала страшная тетка на блондинку и обернулась ко мне. — Что ты в кресле сидишь, как в Большом театре? Никогда, что ли, не сидела?

— Никогда, — голосом двоечницы призналась я.

— Ноги раздвинь!

— Как? — испугалась я.

— А как под мужиком раздвигала?! — заорала тетка и ринулась на меня.

— Ну, и от кого же мы беременны? — спросила тетка у маман, копаясь в моих гениталиях.

— Мальчик, студент, заявку подали, — оправдывалась маман без всякого энтузиазма: конечно, ей хотелось зятя покруче.

— И на кого же наш студент учится? — спросила тетка.

— На певца. На оперного певца, — уточнила маман.

— Певцы, они гуляют, — подытожила тетка свои познания о жанре. — А сама-то?

— В университете учится, — подсказала маман.

— На кого?

— На философа, — стыдливо призналась маман.

Тетка застыла вместе с руками, по локоть погруженными в меня, и со смесью брезгливости и любопытства на лице спросила:

— Что же это за работа такая, философом? Где же это они, философы, работают? Что же это за семья такая, певец и философ? Сто лет живу, такого не видала!

— Вот именно, — сказала маман. — Пошла бы в медицинский, в юридический.

— Пишу направление на аборт, — резюмировала тетка.

— Конечно, на аборт, — подпела маман. — Куда им дети?

— Это точно, — сказала тетка и, едва сполоснув руки, погрузилась в эпистолярный жанр.

— Надо сначала университет закончить, а потом беременеть, — важно заявила маман, как будто ее кто-то когда-то спрашивал, что вслед за чем делать, и как будто она когда-нибудь хоть чуть-чуть позаботилась о моем образовании в области предохранения.

— Да у них в голове ветер, что бы понимали о жизни, — вздохнула тетка.

— Странно, что она меня не уговаривала рожать, — сказала я за дверью.

— Да она сама пятнадцать абортов сделала, — поведала маман.

Мысль о том, что результатом беременности восемнадцатилетней девушки, выходящей замуж за любимого, может быть рождение ребенка, мне в голову не приходила. Высоты философской мысли манили меня сильнее совковой бытовухи, сопровождающей студенческое материнство. Соображения о продолжении рода точно так же не посещали ни моего жениха, ни мою маман. Жених, понятно, был виноват, раздавлен и растерян; но честолюбие, связанное с будущими профессиями, помноженное на инфантилизм, вскормленный гиперопекающими матерями, объединяло нас и делало непригодной к размножению парой.

На следующий день я заплела волосы в косы и в страшном, синем, не оформленном фасоном больничном халате села в очередь. Подавленные женщины, сидящие на стульях в операционную, крики сиюсекундной жертвы и выведение ее под белы рученьки со всеми мизансценическими подробностями... Она падает, сестры прислоняют ее к стенке и стыдят:

— Вы, женщина, думаете, что вы у нас одна такая? Вон, целая очередь ждет! Давайте быстрей в палату и пеленку толком подложите, кровь-то льется, а убирать некому! Вы же к нам нянечкой работать не пойдете?

Производственная бытовуха; ожидающие женщины, деловито поглядывающие на часики, что они еще сегодня успеют по хозяйству, кроме аборта; устало-злобные сестры; надсадный крик из-за закрытой двери... По лицам видно, что все идет как надо, взрослые люди привычно занимаются взрослым делом, и только я, инфантильная дура, ощущаю происходящее в трагическом жанре.

— Под наркозом делают? — спросила я у толстой немолодой бабы, из последних сил придавая голосу естественность.

— Ну ща, под наркозом! — ответила она, шумно зевая.

— А как же? — испугалась я.

— Скажи спасибо, если новокаин вколят. — Баба посмотрела на меня, увидела про меня все и отвернулась с отвращением и фразой: — Молоко на губах не обсохло, а туда же!

— А почему они так кричат, если новокаин колют? — повернулась я к молодой женщине в романтических серьгах.

— Потому что новокаин не на всех действует, — улыбнулась она. — Ты поменьше анализируй, сиди и считай слонов.

— Каких слонов? — взмолилась я, ощущая полную безграмотность и недостойность своего пребывания в одной очереди со взрослыми и опытными.

— Ну, так же, как когда не спится, говори про себя: «Один слон да один слон — два слона, два слона да один слон — три слона, три слона да один слон — четыре слона». Как до тысячи слонов досчитаешь, так и аборт кончится, если, конечно, без осложнений.

На двадцать седьмом слоне выкрикнули мою фамилию.

— Тебе сколько лет, детка? — спросил в операционной пожилой армянин в халате с короткими рукавами, скрестив на груди мощные руки, покрытые мощной шерстью.

— Восемнадцать.

— Первый аборт?

— Первый.

— Не хочет жениться?

— Хочет, просто научная карьера и дети, — вякнула я, чтоб потянуть время.

— Мать есть?

— Есть.

— Кем работает?

— Врачом.

...— он длинно выматерился по-армянски. — Я не буду тебя сегодня чистить. Первые аборты часто кончаются бесплодием. У тебя целая ночь, чтобы подумать. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала.

Я посмотрела на него с собачьей благодарностью и сказала:

— Я подумаю. И имейте в виду, у меня аллергия на новокаин, — это было грамотной ложью, которой меня обучила маман, вместо того, чтобы обучить предохранению. — Мне можно только под общим наркозом.

— Мы не делаем под общим, но за то, что ты меня послушалась и согласилась подумать, я лично договорюсь с наркологом из другого отделения.

Я выпорхнула из операционной, сияя, и очередь проводила меня тяжелыми больными взглядами. Конечно, я не думала ни о чем, кроме того, что под наркозом ничего не увижу и не услышу, я была обычным нравственным недомерком, и стоимость жизни, которую собралась убивать, ассоциировала только с собственным физическим дискомфортом. Но я делала это в компании людей, приучивших меня к тому, что «так надо», и готова была разделить с ними ответственность.

— Вернулась? — спросил армянин с неприязнью.

— Вернулась, — пролепетала я.

— Как знаешь, вчера это было на моей совести, сегодня — уже на твоей.

Больше я ничего не помню, кроме того, что потом в палату пришел жених, и мы, обнявшись, гуляли под дождем, не предполагая, что это может быть опасно. Потому что самое страшное было позади и можно было готовиться к свадьбе, веселиться, мотаться по кабакам на деньги, присланные в качестве свадебного подарка. Можно было любить друг друга и пробовать в качестве партнера жизни вдвоем, которая называлась браком, но по сути была подростковая радость жить без родителей. Казалось, что я заплатила за право выйти замуж существу в белом халате по имени гинеколог, сторожащему вход во взрослую жизнь.

— Опять, что ли, беременна? — через несколько месяцев спросила страшная тетка во все той же поликлинике и во все том же присутствии маман в белом халате, который уполномочивал ее ходить во все кабинеты без очереди, но не уполномочивал на просветительские жесты по отношению к взрослой дочери. — Опять токсикоз, опять резус отрицательный, пишу направление на аборт.