Алексей Леонтьев - Белая земля

• Название: Белая земля
• Автор: Алексей Леонтьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1975

В основе повести А. Леонтьева «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны.

---

— Кушай, пожалуйста, — говорит он Нине. — Кушай. Смотри, совсем худой!

Нина смеётся. А я удивляюсь. Я не замечаю, что она действительно ужасающе худа, эта до черноты загоревшая девчонка. Не замечаю ни многострадального облупившегося носа, ни протёртых на коленях спортивных шаровар, ни нелепых баранчиков кос — говоря объективно, они совсем не украшают мою подругу, но она не признаёт никакой другой причёски. Мне просто приятно смотреть, как она смеётся, глотает, обжигаясь, вымоченные в соусе кусочки хлеба, пьёт мутноватое молодое вино. Я подымаю стакан.

— За нас!

Но Нина трясёт головой.

— За всех!

Широким жестом она включает в тост и заботливого красавца грузина, и шумную компанию на противоположном конце стола, и пыльную площадь, и щедрый базар, и ослепительное солнце, и синее море, и весь этот необыкновенный день.

От холодного вина слегка ломит зубы.

На том конце стола голоса становятся громче. Там пьют много и вкусно. Их пятеро. Все средних лет, в шёлковых летних кителях. Перед каждым стоит тяжёлая литровая бутыль. И едва какая-нибудь из них пустеет, как кудрявый красавец тут же заменяет её новой. Пьют с тостами. И пока один, торжественно привстав, говорит, остальные терпеливо слушают его длинную, полную сложных периодов речь.

Не встаёт только один. Он сидит как раз против нас, худощавый, подбористый, с заметной сединой в коротких прямых волосах. Несмотря на жару, он в тёмной, наглухо застёгнутой гимнастёрке. Он пьёт вровень со всеми, опустошая каждый раз стакан до дна, но говорит меньше других. Большинство тостов, кажется, обращены к этому строгому немногословному человеку.

Неслышно в духан вошли музыканты. Они тянулись гуськом за женщиной в чёрном. Музыкантов трое. Непомерных размеров высокий и толстый человек держал скрипку. В его огромных руках она казалась детской «восьмушкой». У двух других — незнакомые мне инструменты. Один напоминает волынку, другой — флейту. Лица музыкантов бледны и неподвижны. Они слепы.

Оркестр негромко заиграл «Сулико».

То ли от мелодии песни, рассказывающей о поисках могилы возлюбленной, — мне говорили, что подлинный текст песни совсем иной, но мы знали лишь популярный русский перевод, — то ли от белых, застывших лиц музыкантов Нина становится серьёзной. Она отставляет стакан. Её взгляд всё чаще падает на человека в гимнастёрке.

— Как ты думаешь — будет война?

Мои мысли настолько далеко, что я даже не сразу понимаю смысл вопроса.

— Когда я утром раскрываю газеты, — тихо говорит Нина, — мне становится жутко.

— Значит, не надо их раскрывать…

Я тянусь к бутылке, Нина задерживает мою руку.

— Когда один человек попадает на улице под машину, вокруг мигом собирается толпа. Люди волнуются, спасают жизнь совершенно незнакомого человека, дают свою кровь, в конце концов судят шофёра…

— Выпьем за безопасность уличного движения! — довольно глупо острю я.

Нина морщится, но не отпускает моей руки.

— Об этом кричат все плакаты на шоссе… А вот о том, что каждый день гибнут тысячи людей, сообщают две равнодушно помещённые рядом сводки на четвёртой странице газеты. И никто не спасает, не судит!

Рука Нины всё ещё держит мою, и, пользуясь случаем, я осторожно сжимаю худые, исцарапанные колючим кустарником пальцы. Сегодня я жду очень важного разговора, совершенно необходимых для меня слов и с беспечностью молодости никак не могу заставить себя думать о событиях на линии Мажино. Она сейчас так же далека от меня, как Млечный Путь.

Но Нина не замечает моего осторожного пожатия.

— Конечно, — говорит она, — если что-нибудь случится, я первая… Но я… я не хочу… Не хочу, чтобы это случилось… С ними, с нами… — Она с неожиданной силой сжимает мне руку. — С тобой!

Я вздрагиваю. Кажется, несмотря на своё идиотское поведение, я всё-таки услышал слова, которых жду уже столько дней.

Нина выдёргивает руку. Даже под загаром её лицо густо темнеет. Надо что-то сказать, но я вдруг теряюсь и не нахожу слов.

Оркестр играет уже лезгинку. Сидящие на противоположном конце стола грузины притопывают ногами, поводят в такт плечами, но танец пока не получается. Сделав несколько безуспешных попыток, они обращаются к седому человеку в гимнастёрке. Он отрицательно качает головой. К его друзьям присоединяются все остальные посетители духана. Красавец буфетчик, покинув стойку, почтительно просит своего клиента. Даже безучастные лица музыкантов оживляются. Мелодия звучит острее. Какой-то подвыпивший старик в углу, надвинув мохнатую шапку, не выдержав, выскакивает вперёд. Его немедленно оттаскивают обратно. Нет, здесь ждут мастера своего дела.

Наконец человек в гимнастёрке подымается. И только тут я замечаю за его спиной, у стены, костыли. Но человек не пользуется ими. Оттолкнувшись руками от стола, он легко выпрыгивает на середину. На одной ноге у него щёгольский мягкий сапог, перехваченный под коленом узким ремешком…

Я невольно отвожу глаза. С детства не могу смотреть на чужое увечье и сейчас не понимаю, что хочет делать этот строгий красивый человек. Неужели он согласен на потеху пьяным показывать жалкую, недостойную его пародию на танец?

В глазах Нины тоже страдание, но она, не отрываясь, следит за танцором. Жестокое женское любопытство.

Ритм музыки убыстряется. Слышу за спиной приветственные возгласы. На лице Нины страдание сменяется недоумением, а потом восхищением. Она совсем забывает обо мне.

Я рискую обернуться. В короткий миг гордость за этого человека вытесняет первоначальное изумление. Он танцует! Не двигается с места и в то же время танцует. Танцуют руки, широкие плечи, седая голова. Тут же забываешь о тяжёлом увечье, настолько ловко, красиво и послушно танцору его сильное тело.

Ему мало этого бешеного ритма, он просит играть ещё быстрей, ещё… Кажется, весь духан несётся в огненном танце. Кто-то роняет перед танцором белоснежный платок. Он должен, не прекращая танца, не помогая себе руками, поднять с земли ртом платок. Это самое виртуозное па лезгинки. Мне бы никогда не суметь его сделать. Как же сможет этот человек…

Но танцор не отступает. Смолкает музыка. Только бешено отбивает дробь бубен в руках громадного скрипача. Это как в цирке во время «смертельного» номера.

Под всё учащающуюся дробь человек, раскинув руки, легко и гибко склоняется к полу. Он похож сейчас на большую летящую птицу… Ещё мгновение — и платок у него в зубах! Таким же лёгким сильным движением человек выпрямляется. Гул торжествующих голосов заглушает оркестр. Друзья окружают танцора. Опершись на их плечи, он занимает место за столом. Со всех концов к нему тянутся стаканы.

Как ни грустно, но глаза Нины, пожалуй, никогда не смотрели на меня с таким восторгом. На противоположном конце стола вновь звучат длинные приветственные речи. Нина сама наливает до краёв наши стаканы. Бутылка слишком тяжела для её руки, и тонкая струйка вина бежит по тёмной клеёнке стола. Мы подымаем стаканы и безмолвно присоединяемся к тосту…

Потом снова играет оркестр. Кружатся в танце пары. Но танцуют они почему-то лихую кадриль. И вообще я оказываюсь не в духане под Сухими, а на откосе речушки Карачан под Воронежем. Летит пыль из-под ног танцоров.

Сквозь толпу протискивается красавец буфетчик в замасленном фартуке. Он протягивает мне миску с дымящимся варевом.

— Кушай, — настойчиво произносит он, — кушай, пожалуйста. Только не спи…

И тут я понимаю, что сплю. Меня охватывает ужас. Ещё не совсем понимаю почему, но твёрдо знаю, что ни в коем случае не должен спать. В следующий миг, ещё не открыв глаз, осознаю, что рядом со мной лежит враг, уже давно, по-волчьи ожидающий этой минуты… Хватаюсь за кобуру. Пистолет на месте. Плечо ощущает жёсткую грань магазина автомата.

Открываю глаза. В нашей пещере светло. Затих ветер. Слева от меня по-прежнему слышится равномерное посапывание. Поворачиваю голову. Риттер лежит лицом ко мне. Из полуоткрытого рта по-детски стекает струйка слюны. Он спит…

Он спит! Он заснул раньше меня!

7

Я разгрёб снег. В глаза ударило солнце. Пурга кончилась. Сильно похолодало. Стояла удивительно прозрачная морозная тишина. Я чувствовал себя отдохнувшим. Риттер всё ещё спал. Интересно, какое будет у лейтенанта лицо, когда он проснётся. Я уже повернулся к нему, но тут раздался какой-то посторонний звук.

Вдалеке стреляли. Донеслась характерная очередь немецкого автомата. Ещё одна…

Я посмотрел на Риттера. Он лежал неподвижно, но я понял, что лейтенант проснулся и тоже напряжённо прислушивается к стрельбе. Я вынул пистолет. Проверил, спущен ли предохранитель. Глядя прямо в тёмные стёкла очков Риттера, сказал, не заботясь, поймёт ли он меня:

— Учтите — я всегда успею выстрелить на секунду раньше.