Ирвин Ялом - Мама и смысл жизни

• Название: Мама и смысл жизни
• Автор: Ирвин Ялом
• Жанр: Психология
• ISBN: 0-06-095838-3

---

И потому много лет назад я перестал вести внутрибольничные группы и сосредоточился на других видах терапии. Но каждые три месяца, когда в больницу приходят новые ординаторы, я сажусь на велосипед и еду из своего кабинета на медицинском факультете в психиатрическое отделение больницы, чтобы неделю работать на износ, обучая студентов ведению терапевтических групп для стационарных больных.

Вот и сегодня я за этим приехал в больницу. Но не мог полностью отдаться тому, что делаю. У меня было тяжело на душе. Всего три недели назад умерла моя мать, и ее смерть коренным образом повлияла на ход будущей встречи терапевтической группы.

Войдя в комнату, где должна была проходить встреча, я огляделся и немедленно заметил пышущие жаждой деятельности юные лица трех новых ординаторов психиатрического отделения. Как всегда, меня охватила волна нежности к студентам, и мне больше всего на свете захотелось что-нибудь им подарить: хорошо проведенное практическое занятие, поддержку преданного делу учителя, какую получал я в их возрасте от своих учителей. Но, оглядев комнату для встреч, я пал духом. Мешанина медицинского оборудования — стойки капельниц, постоянные катетеры, кардиомониторы, инвалидные коляски — напомнила мне, что это отделение для психиатрических пациентов, страдающих тяжелыми соматическими заболеваниями и потому особенно невосприимчивых к «лечению словом». Но еще хуже на меня подействовал внешний вид самих пациентов.

Они, все пятеро, сидели в ряд. Старшая медсестра вкратце описала мне их состояние по телефону. Первый был Мартин, пожилой человек в инвалидной коляске, страдающий тяжелой формой мышечной атрофии. Он был пристегнут к коляске ремнем и до пояса укрыт простыней, закрывающей ноги — бесплотные палочки, покрытые темной, словно дубленой кожей. Одно предплечье у него было плотно забинтовано и висело на перевязи; без сомнения, он перерезал себе вены на запястье. (Потом я узнал, что его сын, измученный и озлобленный тринадцатью годами ухода за отцом, прокомментировал его попытку самоубийства словами: «Даже это не смог сделать по-человечески.»)

Рядом с Мартином сидела Дороти, ставшая параплегиком год назад после того, как пыталась покончить с собой, выбросившись из окна третьего этажа. Она была в таком депрессивном ступоре, что едва могла поднять голову.

Потом шли Роза и Кэрол, две молодые женщины — анорексички, обе прикованные к капельницам. Их питали внутривенно, потому что они постоянно вызывали у себя рвоту; у них разбалансировался химический состав крови, а вес тела стал опасно низким. Особенно тяжело было смотреть на лицо Кэрол: тонкие, почти совершенные черты, но едва прикрытые плотью. Глядя на нее, я иногда видел лицо дивно прекрасного ребенка, а иногда — ухмыляющийся череп.

Последней была Магнолия, неухоженная, ожиревшая семидесятилетняя негритянка с парализованными ногами — этот паралич ставил врачей в тупик. Очки в толстой золотой оправе были починены кусочком пластыря, а к волосам приколот крохотный чепец из тонкого кружева. Представляясь, она поразила меня пристальным взглядом кремово-карих глаз и достоинством, сквозившим в ее южном говоре — мягком, протяжном.

— Мине очень приятно, докта, — сказала она. — Я много хорошего про вас слыхала.

По словам медсестер, Магнолия, которая сейчас спокойно сидела в своей инвалидной коляске, часто приходила в возбуждение и начинала рвать на себе одежду, ловя ползающих по телу воображаемых насекомых.

Первым делом я передвинул пациентов так, чтобы получился кружок, и попросил трех ординаторов сесть позади больных, вне их поля зрения. Я начал встречу, как обычно — постарался объяснить участникам, что такое групповая терапия. Я представился, предложил называть друг друга на «ты» и по имени, и сказал, что буду здесь еще четыре дня.

— После этого группу будут вести два ординатора, которых я назначу. — Я назвал и показал ординаторов.

— Цель группы, — продолжал я, — помочь вам узнать больше о ваших взаимоотношениях с другими людьми.

Я взглянул на эти человеческие руины — иссохшие ноги Мартина; ухмылку маски-черепа Кэрол; бутылки капельниц, вводящих Розе и Кэрол жизненно важные питательные вещества, которые те отказывались принимать через рот; мочеприемник Дороти, куда откачивалось через трубочку содержимое ее парализованного мочевого пузыря; парализованные ноги Магнолии — и собственные слова показались мне бессильными и глупыми. Этим людям нужно было так много, а «помощь во взаимоотношениях» казалась такой жалкой мелочью. Но что проку притворяться, будто группы могут сделать больше, чем на самом деле? Помни свою мантру, напоминал я самому себе: «Замахивайся на малое. Замахивайся на малое» — небольшие цели, небольшие успехи.

Я называл свою небольшую группу больничных пациентов «программной группой», потому что всегда в самом начале встречи просил каждого участника сформулировать программу, то есть рассказать о каком-то аспекте своей личности, который они хотели бы изменить. Группа работала лучше, если программы участников относились к умению строить отношения, особенно к вопросам, которые можно было проработать в группе прямо сейчас. Пациенты, госпитализированные из-за тяжелых болезней, никогда не понимали, почему такой упор делается на отношения, и не видели никакой пользы от перечисления своих проблем и включения их в программу. Я всегда отвечал на это: «Я знаю, что вы попали в больницу не из-за того, что у вас проблемы в отношениях с людьми. Но у меня большой опыт, и я знаю, что любому человеку, пережившему тяжелую психологическую ситуацию, идет на пользу, если он улучшает свои отношения с окружающими. Важно то, что мы можем извлечь максимум пользы из этой встречи, если сосредоточимся на отношениях, потому что именно это у групп получается лучше всего. В этом — сильная сторона групповой терапии.»

Сформулировать подходящую программу бывало очень трудно. У большинства участников группы это не получалось даже после нескольких встреч. Но я сказал, чтобы они не переживали: «Я здесь для того, чтобы вам помочь.» И все же этот процесс обычно занимал до половины отведенного нам времени. Потом, за оставшееся время, я старался разобраться с как можно большим числом вопросов из программы. Между формулировкой проблемы и ее решением не всегда была четкая граница. Многим пациентам помогало уже само составление программы. Я так мало времени проводил с пациентами — за это время научить их формулировать проблему и просить о помощи уже было огромным успехом.

Начали Роза и Кэрол — пациентки-анорексички. Кэрол заявила, что у нее нет проблем, и ей не нужно улучшать отношения с людьми.

— Наоборот, — сказала она, — что мне нужно, так это поменьше контактов с окружающими.

Я заметил, что абсолютно все известные мне люди хотели бы хоть что-нибудь в себе изменить. Только тогда она нерешительно сказала, что часто бессильна противостоять чужому гневу — особенно гневу родителей, которые заставляют ее есть. Она не очень уверенно сформулировала такую программу: «Я постараюсь здесь, на встрече, быть более ассертивной.»

Роза тоже не хотела улучшать свои отношения с людьми; и тоже хотела держаться от них подальше. Она никому не доверяла:

— Меня вечно не понимают и пытаются переделать.

— Может быть, тебе будет полезно, — спросил я, пытаясь рассмотреть проблему под углом «здесь и сейчас», — если тебя поймут сегодня, здесь, в группе?

— Может быть, — ответила она, но предупредила, что ей тяжело много говорить в группах: — Я всегда чувствую, что другие люди лучше, важнее меня.

Дороти отвечала безнадежным шепотом, капая слюной на подбородок и низко опустив голову, чтобы не встречаться со мной взглядом. Она не дала мне ничего. Прошептала, что слишком подавлена и не может участвовать в работе группы, и что медсестры сказали — ей достаточно просто присутствовать и слушать. Я понял, что здесь работать не с чем, и обратился к двум оставшимся пациентам.

— Я уже не надеюсь, что со мной случится что-нибудь хорошее, — сказал Мартин. Его тело безжалостно иссыхало; его жена и все остальные люди из его прошлого умерли; прошло много лет с тех пор, как он последний раз говорил с другом; его сын до смерти устал быть ему нянькой.

— Доктор, найдите себе более полезное занятие, — сказал он. — Не теряйте на меня время. Давайте не будем себя обманывать — мне уже нельзя помочь. Когда-то я был хорошим моряком. На корабле я мог все что угодно. Видели бы вы, как я взлетал по мачте до самого клотика. Там я мог все; там я знал все. А теперь — разве мне кто поможет? Разве я могу кому-нибудь помочь?

Магнолия же выдвинула следующую программу:

— Мине бы хотелось в этой группе научиться получше слушать. Как вы скажете, докта, это будет хорошо? Моя мама всегда говорила, очень важно уметь слушать других.