Меир Шалев - Эсав

• Название: Эсав
• Автор: Меир Шалев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7516-0666-3

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».

---

Но были и другие благочестивые люди, которые не только не пострадали, но и ухитрились, счастливцы, найти совершенно неисчислимое множество Иисусовых крайних плотей, так что протестантский священник Август Гримгольц в своей книге «Францисканские мошенничества» даже заметил, что, если сшить все эти ложные обрезки кожи Спасителя воедино, из них сталось бы сделать громадный шатер и разом уложить в нем на ночлег всех тупоголовых крестоносцев, взошедших в Иерусалим. Этот Гримгольц, однако, известен как скептик и пьяница — достаточно упомянуть, что он разделял гипотезу Гордона о местоположении Голгофы и даже позволил себе высказать сомнение в подлинности «Подвязки Пресвятой Богородицы» — той самой, что привез из Святой земли Микеле ди Прато, — хотя она источала отчетливый запах девственницы.

Но такова уж ирония судьбы, что ныне все это кануло в бездну забвения, и сегодня имя кардинала Бодуэна известно лишь благодаря нескольким примитивным экспериментам, поставленным во времена его юношеских дурачеств в католической школе в Тулоне, в ходе которых он установил, что задницу удобнее и приятнее всего подтирать молодым гусенком. «Сначала клювиком, а потом пухом», — объяснял молодой воспитанник семинарии своим ликующим друзьям, и эта фраза: «Premièrement, le bec. Ensiuite, la plume» — стала девизом всех тех, кто мог позволить себе такое удовольствие. Князь Антон, родившийся спустя годы после исчезновения кардинала, также внес ее в список своих принципов и заповедей и повелел своему домоправителю закупить для выращивания и размножения небольшую стайку гусей, которая постоянно поставляла бы гусят для его серьезных естественных отправлений.

Князь не был лишен и научных замашек. В дополнение к модным экспериментам по созданию летательных аппаратов тяжелее воздуха, которыми в ту пору увлекались все поголовно, а также к попыткам усовершенствования парового велосипеда — этого огнедышащего и медлительного устройства, извергавшего дым и трубные звуки, — князь посвятил несколько лет своей юности исследованиям в области генетики и астрономии. Он пытался вывести чистый гомозиготный вид белых ворон, а также наблюдал звезды из особой спальни, стеклянный потолок которой был отполирован и обрел форму гигантской линзы. По ночам эта линза увеличивала звезды, а днем ее занавешивали черной тканью, ибо она невыносимо раскаляла помещение и однажды даже изрядно поджарила двух молодых итальянок, разоспавшихся там до позднего утра.

Здесь уместно заметить, что как раз в тот год князь Антон заключил священный союз обручения и его невестой стала австрийская принцесса Рудольфина — коровистая блондинка, обладательница выдающегося бюста итакого же состояния, навязанная ему отцовскими советниками. Масштабы ее интеллекта и тела находились в обратном отношении друг к другу, и известна она была, главным образом, благодаря устрашающему запаху изо рта, того рода запаху, которого не может заглушить даже пепел сожженных корней миртового дерева. Кружевные воротнички и широкие шелковые склоны грудей принцессы были постоянно усеяны трупиками насекомых и бабочек, что случайно попали — несчастные крохи — в зловонную струю ее дыхания.

За несколько месяцев до назначенной свадьбы князь Антон объявил родителям, что хочет отправиться на Восток. Князя не затронуло — упаси Боже — поветрием, что захватило многих аристократов, по преимуществу английских, с тугими кошельками и уймой свободного времени, одурманенных чарами Востока и его жителей. Ничего подобного! Он всего лишь хотел загодя собрать небольшую копилку впечатлений и воспоминаний, которые скрасили бы страдания и скуку, ожидавшие его по ту сторону бракосочетания.

«Ибо что есть супружеская жизнь, — цитировал он своему отцу высказывание каталонского поэта Хуана Хименеса, — как не скучная и пыльная дорога, ведущая нас прямиком к смерти». Княгиня-мать, которая к этому времени от избытка скорби, дождя и хлеба уже напоминала гигантскую губку, в очередной раз разразилась слезами, но князь-отец, этот собиратель афоризмов, не смог скрыть улыбки и даровал сыну разрешение и деньги, необходимые для путешествия.

Он лишь поставил ему одно условие — войдя в Иерусалим, обратиться к его стенам со знаменитыми последними словами Генриха Пятого: «Если Всевышний дарует мне Мафусаилов век, я вас завоюю», — а затем, в соответствии с традицией рыцарей-храмовников, к ордену которых принадлежал и гесслеровский род, пройти с закрытыми глазами по Виа Долороза, мысленно представляя себе каждый предсмертный шаг Иисуса.

Князь Антон вызубрил на память самоновейшие путеводители Клеменса и Мелвилла, а также книги их старинных предшественников, Странника из Бордо и Ганноверского Пилигрима, и собрал себе свиту из советников, дипломатов, гусят, телохранителей и ученых мужей. Он даже распорядился подготовить свою легкую двуколку и белого коня знаменитой липицианской породы. Своего еврейского врача, доктора Реувена Якира Пресьядучу, он тоже взял с собой, равно как и свою преданную рабыню Зогу — огромную албанку, которой янычары в детстве перерезали голосовые связки. Немая, она тем не менее была достаточно сильна, чтобы на руках относить князя в постель в те ночи, когда он превышал меру возлияний и распутств, а после смерти няньки взяла на себя также обязанность направлять его струю в унитаз. Красивая и светловолосая, с густыми, широкими бровями, Зога отличалась тем, что язычок у нее в гортани был раздвоен. Когда на князя находило дурное настроение, он просил ее широко открыть рот, и стоило ему увидеть ее раздвоенный язычок, как он уже заливался детским смехом. Но самым главным ее достоинством оказалась группа крови — такая же, как у князя. Кровяное давление у Антона было низкое, и сексуальные эскапады, отвлекая кровь к чреслам, вызывали у князя мигрени, слабость и даже глубокие обмороки, и тогда доктор Реувен Якир Пресьядучу тотчас переливал в его сосуды сильную Зогину кровь и тем возвращал его к жизни.

К экспедиции присоединились также хроникер и фотограф, чтобы вести дневник путешествия, и они каждый второй день отправляли кипы бумаги и фотопластинок родителям князя, которые не переставали удивляться различиям между изображением и словом. И впрямь, если не считать согласия этой пары в том, что путешествие началось на железнодорожном вокзале в Вене и завершилось несчастьем в Иерусалиме, можно было подумать, что речь идет о двух совершенно различных экспедициях.

В Стамбуле князя принял султан Абд эль-Азиз, который вручил ему сопроводительные письма к своим пашам и правителям милетов[1] и подарил гигантский дорожный шатер. К шатру прилагались шелковые перегородки и ковры, медные блюда и дамасские сундуки, а также внутренний альков для уединений, вмещавший в себя тройное зеркало для отражения процесса любви в его всевозможных ракурсах, алебастровый таз для умывания и наложницу-черкешенку, обученную на европейский лад. Князь передал султану приветствия от своего отца и его подарок — передвижной эшафот, плод изобретательности немецких инженеров, не имевший себе равных в облегчении и упрощении действий власти в отдаленных провинциях. Эшафот, имевший вид безобидного шкафа на колесах, вмещал в себя несколько складных орудий для пыток и казней, приводился в действие обслугой из двух техников и осла и мог перемещаться по горным тропам и узким деревенским проулкам, достигая любого очага неповиновения. В тот же день султан отправился в ближайшие казармы, чтобы опробовать новый подарок на содержавшихся там арестантах, а князь со свитой взошли на палубу «Мирамара» и отплыли прямиком в землю Египетскую.

В коллекции крылатых фраз князя-отца Александрия описывалась как «подстилка древняя народов и мужчин». И действительно, она встретила князя Антона теплыми, липкими прикосновениями своих ветерков и почетным караулом потных лошадей и барабанщиков. Он посетил обугленные останки великой библиотеки, оплакал ее погибшую мудрость и обозрел скаковые конюшни, знаменитые своими великолепными арабскими лошадьми и жокеями из потомков легендарных всадников Сиены. Вечером, в присутствии двух наставников, прусского и швейцарского, он имел беседу с двумя юношами-близнецами, которые специализировались на гомосексуальных услугах и любовных играх с мелким домашним скотом. Близнецы с удовольствием вспоминали свои непристойные похождения, зазывно подмигивали князю и предложили показать ему «представление», которое, по их словам, уже высоко оценили принц Уэльский и австрийский наследный кронпринц Рудольф.

Тем же вечером князь был доставлен в губернаторский дворец и смотрел там выступление исполнительницы танца живота, пупок которой источал горький и влекущий запах ивовой коры. Затем гостя доверху накачали крепчайшим кофе и напичкали липкими сладостями — тяжелыми, как свинец, и по вкусу напоминавшими блевотину козла, смешанную с медом. В попытке освежиться он отправился с телохранителями на набережную и прошелся среди тамошних лотошников — все, как один, в белых костюмах и красных фесках и все, как один, с мухобойками из слоновой кости в руках, — одаряя их кивками и слабыми улыбками.