Кика Салви - Кика - женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки

• Название: Кика - женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки
• Автор: Кика Салви
• Жанр: Эротика, Секс

В манере дневника Бриджит Джонс Кика Салви, знаменитая бразильская писательница и журналистка, рассказывает о своих взлетах и падениях в мире интимных отношений. Будучи столь же соблазнительной и мстительной, как легендарная Кэрри из фильма Брайана де Пальмы, Кика проводит читателя по лабиринтам своей человеческой и женской сущности, с предельной смелостью обнажая душу и тело.

Еще до выхода в свет скандальная исповедь Кики произвела немало шума среди близко знавших ее мужчин.

Эту книгу называют бразильской версией «Секса в большом городе». Женщины увидят в откровениях автора самих себя, а мужчины могут использовать эту книгу как учебник по женской психологии.

---

Охваченная стремлением составить из различных мелочей то, что послужило бы идеальной обстановкой для оргазма, я откупорила бутылку красного вина, отрытую в кладовке, насыпала лед в таз (предназначенный для детских вещичек, из-за чего он считался самой благородной посудиной из всех стоящих под раковиной) и охладила вдохновляющий нектар до идеальной для питья температуры. Я отнесла бутылку в комнату (вместе с хрустальным фужером, захваченным как сувенир о временах замужества) и повернула ключ два раза. Войти никто не мог, но ради такого занятия нужно было удостовериться, что совершенно точно не появится тайный наблюдатель или не произойдет нежеланное вторжение, которое могло бы заставить меня бегать по потолку.

Однако даже при наличии таких потрясающих декораций и отсутствии каких-либо препятствий, желание улечься на подушку не появлялось. Я открыла дверь шкафа с зеркалом так, чтоб в ней отражалась кровать. И, разумеется, на ней – я. Я была хорошенькая, несмотря на все страдания и сложности, с которыми приходилось после развода справляться самой. Но чего-то все же не хватало... Вдруг, в приливе вдохновения, я бросилась открывать ящик, который мама щедро набила трусиками и лифчиками. Я никогда не одевалась хорошо, пока зависела от родителей, но не потому, что у них не было денег прилично одевать меня и одновременно оплачивать гигантские расходы на содержание еще четверых детей, а потому, что для них, носителей практичного духа и псевдосоциалистических взглядов, не представлялось важным, чтобы их дети хорошо одевались. Но зато у меня никогда не было недостатка в кружевных трусиках, шелковых лифчиках и разноцветных чулках, на которых специализировался мамин магазинчик.

Я надела самый красивый комплект из всех и натянула чулки, которые столько времени валялись без пользы, ожидая своего звездного часа. И положила начало необыкновенному общению с зеркалом.

Несколько улыбок, и, нисколько не стесняясь, я превратилась в выдуманную мной женщину. Я была Мадленой, француженкой с белоснежной кожей и алыми губами. Чтобы больше соответствовать образу, я извлекла из гардероба туфельки из крокодильей кожи (поддельной, естественно, так как мои экологические убеждения были выше любых моих потребительских прихотей) на шпильке. Боже, какой красоткой была Мадлена! Какая белизна кожи, какой обворожительный взгляд, какая аппетитная попка! И как красиво она говорила по-французски, чертовка! Но вот зазвучал колокол, и она, резким движением, полным бесстыдства и чувственности, распахнула окно, даже не вспомнив про одежду. Какой сюрприз, да еще в такой час! Мимо проходит Николас Кейдж. Его глаза прозрачны и немного задумчивы. Нежной, как шелк, рукой она берет его руку и увлекает за собой в дом.

Он появился в самый подходящий момент, когда они могли остаться в комнате вдвоем, опьяненные «Малбеком»[6] (обычным, но единственным алкогольным напитком в доме) и Четом Бэйкером, при свете свечей, окруженные фиалками. Как Мадлена хотела его!

Почему вы так тянете, Ник? Нет, нет, я не стану ничего спрашивать... Ник, милый, я счастлива, что вы здесь, Ник, mon amour. [7] . Ну же, Ник, испейте из моей чаши, почувствуйте мой аромат, дотроньтесь до кружев и утолите мои желания. Вот так, Ник, найдите все мои уголочки и закоулочки, Ник, ай, вот так, Ник, не задавайте мне вопросов, Ник, любите меня, как никогда никого раньше не любили, Ник, потому что сегодня я хочу узнать райское блаженство, Ник... Ай, ай, ай, ай! Ник, еще! Ник, смотрите мне в глаза, хорошо? О, Ник, какая прекрасная у вас рубашка из батистового хлопка, я могу лечь на нее? Оставайтесь снизу, пожалуйста, я хочу быть сверху, Ник, о, Ник, Ник, вот так, ооо!.. Ник, какие Вы вытворяете чудеса, как приятно ласкаете клитор, о, Ник... О, Ник, еще чуть-чуть, еще чуть-чуть, еще, о, Нииииииииииик!!!

Господи, получилось!

Прийти в редакцию «VIP» и приступить ко второй рабочей неделе показалось мне менее трудной и более стратегически определенной задачей, чем в прошлый раз, неделю назад (отчасти благодаря достигнутому в результате первого моего одиночного оргазма раскрепощению; теперь я была сильнее).

Один решительный взгляд вокруг – и наметилась положительная динамика. Немного общительности – и все в моих руках.

Отвратительная зловредная Алейшу и крашеная гадюка редакторша были далеко не единственными персонажами на горизонте нашей редакции.

Самыми симпатичными с первого взгляда мне показались Жардэл Себба, которого я уже упоминала (с похвалой); Эртон Сэлигмэн, наш главный корреспондент и с виду самый уравновешенный человек из всей команды; Карлос Амуэду, неразлучный друг Алейшу (что и могло настроить нас с ним друг против друга, хотя, быть может, я ошибаюсь), постоянно употребляющий антидепрессанты и вечный герой воскресных сплетен (результат субботних вечеринок). Затем – Аран, главный редактор, небольшого роста, но с огромным эго (и, как он сам любил кричать на всю редакцию, обладатель члена длиной 25 сантиметров ); Марко Антониу де Резенде, директор издательства, с которым мы подружились, но я должна была скрывать это, чтобы не вызвать ревности коллектива, и не уничтожить таким образом последний шанс сойтись с коллегами. Еще была помощница экспертши-потаскушки Талита, настоящий кладезь; Хэлп, координатор редакции (которая защищала всегда своего шефа, Марку Антониу, как рассвирепевший питбуль); наконец – корректор и заведующая связями с читателями Андреа Каитано, самая скромная и нелюдимая из всех. Вот и все действующие лица.

Мой план стать частью коллектива показался теперь не таким уж трудновыполнимым. Я решила, что не буду пытаться быть милой со всеми. Я не сделала ни одного шага навстречу (никаких благодарных или приветственных улыбок соседям), но держалась совершенно открыто и скромно, в своей роли новенькой сотрудницы. Я старалась обезоружить их приветливым тоном своего голоса, и это неизбежно влекло за собой всеобщее одобрение и приближало меня к достижению цели. Держалась я не совсем уверенно, но заинтересованно, позволяя моему собеседнику исполниться гордости и тщеславия, что он может чему-либо меня научить. И хотя часто я знала или предполагала ответ, но предпочитала приподнять самооценку коллег, выслушивая их вариант разгадки тайн, мучающих бедную неумеху. В итоге я покорила их всех, одного за другим, этим дешевым и бессовестным способом – притворяясь совершенно несведущей в делах, неопытной, а главное, всеми силами стремящейся к знаниям. И пока я играла роль прилежной ученицы, я могла чувствовать себя в полной безопасности в этом инкубаторе для честолюбцев. Мало-помалу меня стали приглашать вместе пообедать, в беседах стали интересоваться моим мнением, и в мой адрес даже стали поступать приглашения на чашечку кофе. Это всегда была привилегия тех, кто находился на особом счету, так сказать, особо приближенных. Да, да, даже в этом коллективе наставали минуты искренности и мягкости.

И лишь педантичная Алейшу все так же презрительно ко мне относилась, хотя и говорила «Привет», что уже свидетельствовало об огромном прорыве в наших «теплых» отношениях.

Во мне было что-то от нее. Что-то такое, что я сразу почувствовала, что заставляло меня сравнивать нас и побуждало меня ей симпатизировать. Уж не знаю, профессиональные ли амбиции, писательский талант, подвешенный язык или пренебрежение к толпе, или сумасшедшая неуверенность в себе, маскируемая высокомерием, крайняя нужда и постоянно перебарываемая слабость делали нас, скажем так, одинаковыми противоположностями. Мы были словно два полюса. Каждая из нас была и изнанкой, и дополнением другой. В какой-то момент нашего последующего общения, после ряда расспросов я даже пришла к выводу, что она могла бы стать любовью всей моей жизни. Я производила впечатление мягкой, преданной своим дочерям, и всегда защищала романтическую любовь, но изнутри меня будто поедал червь ненависти ко всем людям (особенно к мужчинам), и я была готова просто взорваться от всех проглоченных за мою жизнь оскорблений. Она же, наоборот, заслуживала всех ругательств, какие я только могла изобрести, обладала всеми возможными недостатками – была грубой, отталкивающей, переполненной сарказмом, но на самом деле все это служило маскировкой нерешительной, всего боящейся девочки, мечтающей лишь, чтобы ее похвалили. Я так ненавидела ее за то, что мне она нравилась, а я ей – нет! Однако позднее все придирки и презрение в мой адрес сменились настоящей дружеской привязанностью.

Находясь на этой вражеской территории, где повсюду царило плохо скрываемое лицемерие, я нуждалась в союзниках. Я не стала и пробовать заводить с кем-нибудь дружбу, потому что представляла заранее, чего мне будет стоить одна лишь попытка очаровать этих олимпийских богов. Это было бы то же самое, что попросить их избить меня. Но там были и более приятные люди (главное, менее злые), к чьей помощи я и собиралась прибегнуть: наши творческие личности.