Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

• Название: Приватная жизнь профессора механики
• Автор: Нурбей Гулиа
• Жанр: Современная проза

---

- Простите, Нурбей Владимирович, я не виноват! - каялся Ося.

- Я понимаю, тебя изнасиловали! - съехидничал я.

- Всего один раз, - чуть ни плакал Ося, - а потом два дня мне твердили, какое я ничтожество по сравнению с вами! Но я перемыл все полы, в том числе в прихожей и на кухне, готовлю обеды, мою посуду, бегаю за сигаретами. Оля уже два дня не встаёт - я кормлю её с ложечки в постели!

- Врёшь! - перебила его до того молчащая Оля, - врёшь, я вставала! В туалет ты, что ли, за меня ходил! - искренне обиделась Оля.

- Ну и жена мне попалась! - в очередной раз изумился я, - выходит, если её кормить в постели, ничего не заставлять делать, и сексуально 'обслуживать', то она будет вставать разве только в туалет! - А если: - Нет, хватит плодить лежачих больных! - решил я и стянул с Оли одеяло. - А ну, вставай, бездельница, лентяйка, а, кроме того, и сама знаешь кто! Не то надаю сейчас подзатыльников по-кавказски!

Ворча, как маленькая росомаха, Оля поднялась и вместе с Осей приготовила завтрак. Пока я ел, она играла на гитаре и пела сочинённую ею же песню на английском языке.

- А ты говоришь, что я бездельничала! - сердито оправдывалась Оля, - я текст и музыку сочиняла!

Песня была действительно приятной на слух, не понял, правда, о чем она. О чем-то очень сложном и непонятном для простого русского человека.

После этого случая Ося бывал у нас лишь эпизодически, когда я приглашал. Работать 'по науке' мы стали в ИМАШе или у меня на кафедре.

Но Олины сюрпризы продолжались.

Однажды, придя домой после занятий еще днём, я увидел в гостях у моей жены незнакомую, совершенно юную девушку с яркой еврейской внешностью. На шее у неё висела цепочка с магендовидом - на это в те годы мало кто решался. Оля с этой 'аидиш киндер' ('еврейским ребенком') пила сухое вино. Одна пустая бутылка уже лежала на полу, другая была чуть почата.

Я быстренько присоединился к девичьей компании и стал наверстывать упущенное. Вдруг 'аидиш киндер' встает, подходит неверной походкой ко мне и шепчет, улыбаясь: 'Дядя, я тебя хочу!'

Вытаращив глаза, я взглянул на Олю. Та мрачно сидела молча и, наконец, процедила:

- Я не возражаю, я же виновата перед тобой!

- Не бойся, дядя, я - совершеннолетняя, могу паспорт показать! - так же завлекательно улыбаясь, продолжает 'аидиш киндер'.

На какую-то секунду я чуть не подался соблазну, но, решив, что так сразу не стоит делать из дома бордель, я предложил ей:

А не хочешь ли ты молодого аида, моего аспиранта? Гениальный парень! - рекламнул я Осю.

- Мы все гениальные! - парировала 'аидиш киндер', - что ж, зови!

Я выскочил на улицу, позвонил по автомату в ИМАШ. К счастью, Ося оказался на месте. Через четверть часа он прибыл к нам, причём уже с бутылкой. Я стал рядом с Осей, обнял его за плечи и гордо провозгласил:

- Цвэймэ михитунэм ('два друга' на идиш)!

'Аидиш киндер' расхохоталась.

- Ты произнёс это как негр по-китайски! Знаешь, есть грубоватая поговорка на идиш: 'Майнэ поц ун дайнэ пунэм - цвэймэ михитунэм!' ('Мой 'хвостик' и твой лоб - два друга!'). Не отсюда ли ты взял своё выражение?

Я согласился, что именно отсюда. Элик часто использовал эту поговорку, и я захотел блеснуть своим знанием идиш перед юной еврейкой. Мы сели выпивать вместе, и я подвинулся поближе к Оле. Чувствуя, что разговор у молодых не клеится, я буквально прижался к жене. 'Аидиш киндер', пошатываясь, снова подошла ко мне, и, взяв меня за руки, призналась:

- Дядя, а я всё равно хочу тебя!

- Девочка, - чуть ли ни в истерике вскричал я, - у меня молодая жена, не совращай меня, пожалуйста! Наш пророк Моше (Моисей) за это не похвалил бы!

Авторитет Моше подействовал, и 'аидиш киндер', взяв за руку виновато улыбавшегося Осю, вышла с ним за дверь.

- Оля, ты брось у меня, вернее, у себя, бардаки устраивать! - строго предупредил я жену.

- Я же не для себя - для тебя стараюсь! - самоотверженно заявила Оля, - но если не хочешь - больше не повторится. Клянусь!

- Заклялась хрюшка: - ещё раз подумал я, и, конечно же, оказался прав.

Прошло месяца два, за которые я всё пытался приучить Олю к женственности. Заставлял её красить губы, подводить глаза, ухаживать за волосами, носить женскую одежду, а не джинсы с 'гренадёрским' ботинками. Оля долго чертыхалась, спотыкаясь на каблуках, или попадая тушью в глаза, но эту пару месяцев она выглядела отлично. Тушь и тени выгодно подчёркивали её большие глаза, помада - полные, красивой формы губы, ровные белые зубы. Отросшие волосы украсила модная причёска, платье и туфли на каблуках 'вытянули' карманную фигурку вверх и придали ей девичью стройность. Особенно тяжело давалась мне борьба с курением: я доставал ей антиникотиновые жвачки и пластыри, воровал у неё из карманов сигареты и спички.

На какой-то момент мне показалось, что я заставил её стать женщиной, но всё рухнуло сразу. Оля как-то заявилась опять в прежнем виде и с сигаретой в зубах. А на мой (простите за каламбур!) немой вопрос она мрачно ответила: 'если я не нравлюсь тебе такой, можешь разводиться. Но ломать себя я больше не могу. Не вышло из тебя Пигмалиона!'.

Хорошо хоть приучил её сдавать бельё в стирку. А то раньше она просто выкидывала грязное бельё и покупала новое. Естественно, своё 'исподнее', да и её тоже, стирал я. Она считала стирку занятием, не достойным себя.

По вечерам у нас часто бывали гости. Приходили, в основном, театральные приятели Оли. Она почти в каждом театре была 'своей' и знала многих известных актёров. Как-то к нам в гости нагрянула компания молодых актёров с театра на Таганке. Не смущаясь нашей коммуналкой, они быстро расставили бутылки на столе. Оля сняла со стены гитару и принялась петь свои песни. Я был зол на шумную компанию и, подвыпив, начал щедро материться. Вдруг один из актёров, усатый и похожий на грузина, спрашивает меня:

- Тебя как зовут?

Так как я был при бороде, то ответил:

- Называй меня Хоттабыч!

- Послушай, Похабыч, ты поменьше бы матюгаться не мог? - нарочито вежливо попросил меня 'грузин'.

- Называй меня правильно - Хоттабыч! - потребовал я.

- Перестань матюгаться - буду, а пока ты и есть Похабыч! - не сдавался 'грузин'. Его поддержали и другие, в том числе Оля.

Я, ворча: 'ходют тут всякие', пошёл на уступки 'народу', и по мере сил, прекратил материться. А потом, когда актёры ушли, Оля рассказала мне, что тот 'грузин', с которым я препирался, был известным актёром Леонидом Филатовым.

- Это - большой талант, он и стихи пишет, ты о нём ещё услышишь! - пообещала мне Оля.

А вот насчёт бардака на дому, Оля свою клятву свою, конечно же, не сдержала. Однажды заявляется вечером вместе с необыкновенной подругой - великаншей двух с лишним метров ростом. Когда они вошли в дверь, я решил, что или одна - на ходулях, или другая - на корточках. Припомнился рисунок из пособия по кинологии: 'Сенбернар и тойтерьер'. Или из истории кино: 'Пат и Паташон'. Девушка была в брюках и обтянутой кофте, круглолицая синеглазая шатенка. Имя - до боли знакомое - Тамара.

- Я привела тебе самую высокую красавицу Москвы! - гордо провозгласила Оля, - рост Петра Первого - два метра два сантиметра!

Тамара-каланча, как я её сразу же прозвал про себя, поразила моё воображение - такой высокой девушки в моём 'послужном списке' не было. Я уже немного 'принял на грудь' и тут же попросил Олю пройти между ногами у Тамары. Великанша расставила ноги, совсем как Колосс Родосский, а Оля слегка пригнувшись, 'проплыла' у неё между ног, как корабли между ногами Колосса. Мы выпили, вернее, добавили, потому что все были уже 'хороши'. Вдруг Оля вызывает меня на кухню, якобы, помочь ей.

- Хочешь, Тамара останется, а я уйду на ночь к тёте? - с горящими от авантюризма глазами, спрашивает Оля. - Ты ей понравился, она останется, если я уйду, мы договорились! - быстро прошептала мне на ухо жёнушка.

- Оля, для чего ты делаешь это? Мне непонятны твои поступки! - недоумевал я.

- Я тебя люблю и хочу, чтобы тебе было хорошо! - обосновала свой поступок Оля, и, поцеловав меня, выскочила за дверь.

Я зашёл в комнату и сообщил Тамаре, что Оля ушла к тёте. Тамара засмеялась и лицо у неё зарделось. Мы выпили с ней за любовь и поцеловались. Пришлось опять вспоминать старика Ги де Мопассана.

Тамара Ивановна, что из Мамонтовки, любила говорить, что постель всех уравнивает. Я очень боялся, что не слажу с Тамарой-каланчой, как какой-нибудь мопс с московской сторожевой. Но гениальная Тамара Ивановна опять оказалась права - в постели мы с великаншей оказались действительно равны. В самые ответственные 'рабочие' моменты губы наши были математически точно друг пред другом. Оказывается, весь рост человека - в ногах. Длинные ноги - большой рост. Поэтому, если ноги убрать - в стороны, а лучше - вообще задрать вверх, то дама-великанша - прекрасная пара даже для коротышки. Великий коротышка, завсегдатай Мулен Руж - Тулуз Лотрек, говорят, тоже так считал.

Но утром, встретившись с Олей, я велел ей побожиться, что баб больше она мне приводить не будет.