Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

• Название: Приватная жизнь профессора механики
• Автор: Нурбей Гулиа
• Жанр: Современная проза

---

Наш старший инженер Тертерян, как выпивал, плакал и жаловался, что жить не может с такой фамилией - даже грузинское окончание не поможет!

- А ты женись на грузинке и возьми её фамилию, так ведь разрешено! - как-то посоветовал ему я.

Бедный Тертерян был поражён лёгкостью разрешения этой проблемы. Он даже поцеловал меня за мудрый совет и налил стакан водки. Так вот, я представил Мхитарову такое доказательство 'теоремы Ферма', что он тоже расцеловал меня, правда, стакана не налил. Но тут же попросил написать меня заявление о прибавке зарплаты и завизировал его.

В чём же заключалось доказательство 'теоремы Ферма'? Я просто переставил местами кулачок и ролик: маленький ролик я надел на приводной вал, а кулачок - на рычаг. Ролик должен был сделать около трёх оборотов, пока кулачок обернётся один раз и толкнёт рычаг, протягивающий ленту. Скорость ленты убавилась втрое. Такого решения, когда ведущим является ролик, а ведомым - кулачок, не описано ни в каких справочниках - вот конструкторы и не знали, как поступать.

Новый вариант лентопротяжки был тут же изготовлен, и телетайп пошёл на госиспытания в модернезированном виде. А Мхитаров ещё раз сделал мне доброе дело, выручил в серьёзной ситуации.

Как-то мне понадобились латунные прутки определённого диаметра, но я нигде их не мог достать. А на работе, то есть в п/я 66, такие были. Вынести что-нибудь из военной организации - уголовное дело. Но я решился - просунул себе в брюки и под пиджак два прутка, концы вставил под носки в туфли и пошёл в конце рабочего дня на проходную. Шёл, правда, не очень нормально - ноги-то не сгибались! И вот меня по дороге догоняет Мхитаров, дружески берёт под руку и чувствует - под пиджаком пруток. Пощупал с другого бока - другой пруток.

- Ты что, в тюрьму захотел? - бледнея, спросил меня Мхитаров, но так как дело было уже в проходной и нас толкали сзади, взял меня за локоть и, подталкивая, провёл через проходную.

Его знали все вахтёры и отдали под козырёк. Уже на улице Мхитаров серьёзно предупредил меня, чтобы это было в последний раз. По крайней мере, в данной организации.

Кроме лентопротяжки я сделал ещё несколько более мелких усовершенствований в конструкцию телетайпа - уменьшил размеры фрикционной муфты, перенёс в удобное место стробоскопические метки для определения скорости её вращения, не буду перечислять больше, так что разницу в окладе, я, думаю, окупил.

Но после достижения своей цели - ста рублей в месяц, охота к работе прошла. И я стал делать другие изобретения, за которые Мхитаров меня бы не похвалил. Прежде всего, я изобрёл 'мхитароскоп'. В бюро, где я сидел, было ещё человек пятнадцать конструкторов среднего звена. Работать они не очень любили, но в картишки перекинуться на работе, были непрочь. А женщины предпочитали вязать спицами. Я же делал эскизы не совсем относящиеся к телетайпу, а скорее к скреперу. Но хитрый Мхитаров обычно тихо крался по коридору, а затем стремглав врывался в дверь нашего бюро, ловя нерадивых сотрудников за посторонними занятиями. Выставить же дежурного за дверь мы не могли - нас тут же разоблачили бы.

Но под потолком бюро было маленькое вентиляционное отверстие, куда я вставил старое зеркало заднего вида от автомобиля, без металлической оправы, разумеется. Выделялся дежурный, который из комнаты снизу смотрел в зеркало, названное 'мхитароскопом', и видел всё, что происходило в коридоре.

Забавно было наблюдать, как Мхитаров на цыпочках крался вдоль коридора, а потом врывался в комнату, где все были заняты своими прямыми делами. Дошло до того, что он вызвал меня к себе в кабинет и расспросил, что бы такое могло значить. И я, не смущаясь, поведал ему, что предупредил сотрудников, которые занимались посторонними делами: дескать, я всё расскажу Мхитарову, так как многим обязан ему и, кроме того, болею за свою организацию.

Мхитаров как-то недоверчиво посмотрел на меня, похлопал по плечу, и сказал:

- Скоро у нас в бюро появится новый ведущий инженер!

- Благодарю за доверие, - отвечал я, скромно потупясь.

Наступил декабрь, скоро мне нужно было увольняться и ехать в Москву в аспирантуру. Мне было стыдно перед Мхитаровым, но я успокаивал себя тем, что кое-что всё-таки сделал для предприятия. И для трудящихся - изобрёл 'мхитароскоп'.

Но ещё одно полезное для трудящихся дело я успел-таки сделать в п/я 66. Кто не знает, что такое табельная система пропусков, поясню, что в проходной у нас висел плоский ящик с пронумерованными крючками в нём. Приходя на работу, мы вешали свой табельный номерок на нужный крючок и проходили. А в 8 часов утра ящик запирался сетчатой крышкой на замок. Раньше в крышке было стекло, но его разбили, пришлось заменить металлической сеткой, через которую было видно, чьи крючки пустые. Но опоздавшие отгибали крышку и всё-таки вешали свои номерки, несмотря на истошные крики табельщицы Этери.

И вот, наступил чёрный день для трудящихся п/я 66. В проходной установили автомат, куда мы должны были совать специальные картонки, и он на них проставлял время: если до 8 часов - синими чернилами, а опоздавшим - красными. После этого трудящийся проходил во внутренний двор проходной.

Народ взвыл - обмануть или уговорить автомат было невозможно. И народ, в лице своего представителя Тертеряна, обратился ко мне, как к народному умельцу, с просьбой - испортить автомат. Проходя через него, я заметил, что сверху на коробе автомата имеются вентиляционные отверстия, видимо, для охлаждения электрической аппаратуры.

План был готов. Наутро в проходной стихийно возник затор - у кого-то застревала карточка или не нравилось время, пробитое на ней, но так или иначе Этери была втянута в полемику с сотрудниками нашего бюро. А тем временем я незаметно залил в вентиляционные отверстия пузырёк серной кислоты, не забыв вытереть тряпкой пролитые капли. Дело было сделано - автомат перестал работать навсегда!

А под самый Новый Год я сильно простудился и заболел. Мне дали бюллетень, и моё заявление об уходе с работы в связи с поступлением в аспирантуру отнесла в отдел кадров жена, вместе с копией извещения о поступлении. С работы меня освободили, и у меня на руках была трудовая книжка со справкой о размере получаемой зарплаты.

Ребята из бюро рассказывали мне, что Мхитаров в связи с моим уходом устроил собрание в бюро и сказал, что надо внимательнее присматриваться к поступающим на работу - для чего они идут работать в наш почтовый ящик. И всё возмущался:

- Надо же - абхаз, а нас, армян, перехитрил!

Влюблённый грузчик

К середине января 1963 года я снова в моей любимой 'Пожарке', но уже в другой комнате - вместе с тремя аспирантами. Так получилось, и видимо не случайно, что мы все четверо оказались выпускниками одного и того же института в Тбилиси, только мои коллеги были старше меня. Вадим Корольков был самым старшим - ему было под тридцать пять - предельный возраст для поступления в дневную аспирантуру; двое других - Володя Кафка и Хазрет Шазо (кабардинец по-национальности) - помоложе, но тоже существенно старше меня. Ведь я поступал без трудового стажа!

Нам было что вспомнить - Тбилиси, институт, преподавателей; в случае чего мы могли поговорить и по-грузински. К слову замечу, что аспирант следующего года приёма - Саша Лисицын, тоже был выпускником нашего института; он быстро стал директором крупнейшего научно-исследовательского института ВНИИЖТа, при котором и была наша аспирантура. К сожалению, его уже нет с нами.

С моими друзьями - Серафимом, Володей Ломовым, Лукьянычем, я связи не терял, часто заходил к ним в гости. Штангу я перетащил в свою новую комнату, но обыграть кого-нибудь уже почти не удавалось - все обо всём были наслышаны. Я продолжел по утрам ходить на Опытный завод, а потом в лабораторию. Кроме того, посещал занятия по английскому языку и философии, необходимые для сдачи кандидатского минимума.

С выпивкой дела стали похуже. Коллеги-аспиранты были по моим понятиям трезвенниками, а в комнату Серафима каждый раз заходить было неудобно. Зато я сблизился с Володей Ломовым, тоже не дураком выпить, а, к тому же, каждый вечер мы ходили 'кадрить' девушек в парк города Бабушкина.

Ездили мы на электричке - 'трёхвагонке', которую уже ликвидировали. Она соединяла станции Лосиноостровская и Бескудниково. Нам со станции Институт Пути до Лосинки ехать было недалёко - всего четыре километра, но поезд тащился минут десять, с промежуточной станцией Дзержинская, которую называли обычно Облаевкой, потому, что там поезд облаивали десятки, если не сотни, бродячих собак.

Успехов на женском фронте у нас почти не было, потому, что мы перед заходом в парк обычно 'брали на грудь', и дело кончалось либо дракой у танцплощадки, либо сном на скамейке с последующим ночным возвращением домой 'по шпалам'. Володя жил в своей комнате с женой Таней и маленьким сыном Игорьком. Таня не жаловала меня, как очередного друга-алкаша её мужа. К тому же мы тащили из дома закуску, которой нам обычно нехватало.