Марта Кетро - Горький шоколад. Книга утешений

• Название: Горький шоколад. Книга утешений
• Автор: Марта Кетро
• Жанр: Современная проза

---

Когда я была маленькой, меня безмерно тревожила многовариантность будущего и предполагаемая свобода выбора. Вот выйду я из дому и пойду направо – и со мной может произойти все, что угодно, а если пойду налево, то тоже все, что угодно, но это будет уже другое «все». Беспокоило настолько, что без особой нужды я старалась из дому не выходить (хотя в собственной квартире, разумеется, могло произойти какое-то третье «все»). Несколько позже я сообразила, что вероятность встретить на улице динозавра вовсе не «пятьдесят на пятьдесят», поэтому варианты будущего заметно сократились. Но все равно, когда родители ездили на машине «в Москву за продуктами» (в Перово и Новогиреево на самом деле) и брали меня с собой, я всю дорогу таращилась в окошко, рассматривала редкие многоэтажные дома вдоль трассы и думала: «Ведь я могла бы жить здесь, учиться в другой школе и любить не Вадика, а какого-то другого мальчика». И это было не то чтобы страшно, но жутковато. В юные годы меня осаждали многоходовки – если я сделаю так, так и так... а если так, так и так... черт, а можно еще... Не говоря о том, что случайные бабочки Брэдбери караулят под каждым кустом. Есть ведь и волевые решения, которых множество. Хотелось сжать виски, забиться в угол и визжать – до тех пор, пока голоса в моей голове не перестанут просчитывать ходы, которые все на первый взгляд равноценны. Мне понадобилось неприличное количество лет, чтобы узнать: никакого выбора не существует. Потому что нравственный закон внутри меня отнюдь не как небо надо мной – никакого разнообразия не предполагает. Нет нужды мучительно выбирать, потому что закон всегда чуть ли не с первого взгляда сообщает верное решение, и мне остается либо принять его, либо отвергнуть, но никаких иллюзий нет, правильное – одно. И я чаще всего соглашаюсь с внутренним цензором – не от особой честности, но из лени, потому что довольно неудобно жить неправильно, когда осознаешь этот факт. И будущее перестало не только пугать, но и волновать: какие могут быть сюрпризы, если понимаешь алгоритм собственных поступков. Поэтому, когда неожиданно измысливаешь ситуацию, в которой теоретически непонятно, как поступить, она занимает на полном серьезе. И в данный момент я обдумываю следующее: если будет выбор, я предпочту умереть с закрытыми глазами или с открытыми? Поясню. Судя по моим опытам (наркотического, сексуального и мистического плана), умирать очень страшно, поэтому естественно будет закрыть глаза и не смотреть, как исчезает мир. Но с другой стороны, ведь это будет самый последний взгляд, не так ли? Потом ведь – ничего? И весьма глупо не использовать последнюю возможность видеть. Моя нежная, слабая, трусливая сущность говорит – зажмурься, но весь опыт, который удалось накопить к этому часу (около трех ночи двадцать первого марта две тысячи седьмого), протестует и требует смотреть, пока есть силы. Может быть, меня мучает воспоминание, уже однажды описанное. Когда я влюбилась в первый (судя по всему, он же и единственный) раз и мой мужчина уезжал навсегда, я струсила, слишком испугалась смерти и недосмотрела. Вот вам кусочек истории: «Он поцеловал меня, сказал что-то вроде „до свидания, малыш, я вернусь“ – и ушел. Мне почему-то показалось важным повернуться и тоже пойти, не оглядываясь, но через десять шагов я поняла, что больше никогда его не увижу, и метнулась назад („метнулась“ – это очень громко сказано, на мне была огромная шуба из искусственного меха, и снегу намело по колено, но сердце мое – да, метнулось). Но он уже исчез в толпе, и я не разглядела, куда он ушел. Позже я готова была отдать (только кто бы взял?) несколько лет жизни за последний взгляд в его спину, пропущенный – из гордости? для красоты прощания? чтобы сохранить спокойствие? В любом случае ничего этого соблюсти не удалось, я как клушка бегала по площади, и лицо женщины, продававшей шерстяные носки у входа в метро, забыть невозможно – столько на нем было понимания-насмешки-сочувствия – “где мои семнадцать лет”». Уверена, что после того, как я умру, у меня не будет возможности метаться по заснеженным улицам и оплакивать утраченную возможность, но все равно, все равно. Я очень хотела бы видеть все до последнего мгновения – не важно, будет ли перед моими глазами холодное нежное небо, или лицо врача, или расплывающаяся комната, – но я бы желала досмотреть свою жизнь до самого конца. Не знаю, хватит ли духу. Я отдаю себе отчет в том, что жизнь, в которой самым увлекательным кажется выбор между смертью с открытыми или закрытыми глазами, не очень интересна. Я также отдаю себе отчет, что через неделю могу влюбиться «навеки», а через месяц впасть в пучины отчаяния, разлюбив. Что я не видела еще множества вещей и множество бед еще не пережиты. Но все-таки по большому счету мне бесконечно важно только одно – досмотрю ли я.

* * *

Душа моя, ты мне приснился.

Мы оказались в какой-то жаркой стране, был у нас всего один день, и я уже знала, что разлюбила тебя.

Но я ждала столько лет, что глупо было не повидаться.

У тебя есть работа, связанная с водой и степью, и я пришла в твой дом, где деревянные стены и сизая полынь у порога.

Ты оказался молодым, как в тот год, когда я тебя любила. Мы обнялись и поняли оба, что никого ближе у нас нет.

Тебя ждала девушка, моложе и любимее, чем я, а меня – мужчина, старше и интереснее, чем ты (а звали его так же – Тим, но у нас с ним все было впереди). Они ждали нас, они – наше настоящее, а мы все не могли оторваться друг от друга, потому что только вместе не были одиноки.

Ты обещал... обещал – что? ведь незачем возвращаться ко мне, но ты все говорил: «Я сейчас уеду, но потом позвоню, через год, через полгода я...» И все это не имело никакого смысла. Счастье для нас – «в будущем году в Иерусалиме».

Мы были обречены, и выбор только за тем, носить ли тоску внутри или снаружи: по отдельности у каждого из нас интересная и насыщенная жизнь, но души наши, моя и твоя, оставались одинокими. Вместе же нас не ожидало ничего, кроме неодиночества. (Во снах возможно только «всегда» и «никогда».)

Поэтому я вышла из дома и опустилась без сил на бетонные ступени. Солнце садилось, передо мной текла река, и твоя работа была в том, чтобы лить в нее мутную воду из трубы. А я тебя не любила.

Ты вышел на крыльцо (хотя не должен был), взял меня за руку, и мы вместе прыгнули с берега. Я успела крикнуть: «Я плавать не умею!» – и сердце перевернулось от прохладной сине-зеленой воды.

Я проснулась, в груди пересыпались камни. Кот в ногах вздрогнул, поймал волну боли, исходящую от меня, и зашелся свистящим сердечным кашлем.

Ты был прав, приезжать не нужно.[2]

* * *

Одна женщина рассказала мне о встрече с бывшей любовью. У них разные воспоминания – он помнит картинки, а она, допустим, запахи. Я не стану раскрывать чужие секреты, но у меня и самой такое случалось: десять лет прошло, а до сих пор помню одно дерево – спешила на свидание, было жарко, и вдруг вошла в тень, поднимаю голову, а надо мной липа, свет сквозь крону, и я вижу каждый – каждый – листочек и солнечные пятна между ветками. Лимоны помню, какие желтые были – горой на столе, – а за окном синица (уже поздняя осень была), и грудка у нее ровно того же оттенка. Ну и за нас обоих помню картинки, а он, мужчина, иногда говорит: «Ты мне тогда сказала... разговор у нас был...» А мне-то кажется, мы все больше молчали.

Так вот, я о том, что с тех пор таких лимонов и лип не было, но только недавно заподозрила почему. Потому что для любви мы ищем (ладно, я ищу), человека с другой системой восприятия. Вот я до предела вербализована, а он визуал. И когда у нас любовь, мир становится целым. Он слышит, что я говорю, а я все вижу. А потом, когда мы расстаемся, вроде как мне свет пригасили, а ему поговорить не с кем.

* * *

Снилось, что на нашем острове небезопасно, и папа сказал, что я должна взять наследника и уплыть с ним. Я плакала, а папа в расшитых джинсах убеждал меня, что скоро здесь все погибнет. И бабушка, которая, вообще говоря, давно умерла, обнимала меня и повторяла «надо». Мы сели в надувную лодку, сверху погрузили маленький детский велосипед и поплыли. На другом берегу жили темноволосые люди с белыми лицами, которые кривили большие рты, то ли насмешливо, то ли истерично. В небольшой комнате мы сидели на диванчике – наследник, я и черный котенок. Вечером я думала о любви, а приснился очередной «бездомный» сон. А думала я вот что: завидую женщинам, которые умеют «бороться за свою любовь». Я говорю о борьбе на всех уровнях: с собой, когда чутье подсказывает, что ничего, кроме стыда, из этой истории не выйдет. С обстоятельствами, которые все – против. С соперницей, на совершенно бытовом уровне «боев в грязи». И, собственно, с самим объектом чувств. В моей жизни существовал ровно один мужчина, за которого я намеревалась бороться, но он уехал за несколько морей, лишив меня всякой возможности для маневра. Мне было двадцать, но я очень хорошо помню это состояние предназначения: вот моя единственная любовь, и Бог сейчас смотрит прямо на меня. Я несла его на вытянутых руках – своего большого горячего мужчину, так что ноги его никогда не касались земли. Сейчас я вижу, что картинка совершенно комическая: полтора метра выступают с одухотворенным лицом, а на ручках, комфортно покуривая косяк, едет длинный парень в бандане. У него оказалось достаточно вкуса, чтобы немедленно соскочить, поцеловать меня в чистый лоб и исчезнуть, а я еще долго шествовала с пустыми руками, и ноша моя не становилась легче. И сейчас, когда я вижу какую-нибудь девушку, которая с видом мессии несет своего лживого веселого парня, отпихивая ногами женщин, плюя на явное пренебрежение с его стороны, умудряясь как-то зарабатывать деньги, противостоять всему миру, да еще убеждать себя, что все правильно, – я понимаю: ее ведет не глупость или отсутствие гордости, а жесткая уверенность в неизбежном. Такие если приостанавливаются, то лишь чтобы родить – а потом идут дальше.