Публий Корнелий Тацит - История

• Название: История
• Автор: Публий Корнелий Тацит
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1993
• ISBN: 5-02-028170-0

«История» Корнелия Тацита (около 105—111 гг.) освещает жизнь Рима и всей империи 69—96 гг. (из 14 книг сохранились 1—4-я и начало 5-й).

---

63. Цивилис и Классик были в упоении от своих успехов, но все же колебались отдать на разграбление солдатам Агриппинову колонию. Алчность и природная жестокость толкали их к тому, чтобы расправиться с этим городом, но в то же время они понимали, что на первых порах им выгодно прослыть великодушными властителями, и желание добиться подобной репутации вместе со стратегическими соображениями удерживали их от этого шага. Цивилис, кроме того, не забывал о благодеянии, оказанном ему агриппинцами: они мягко и почтительно обращались с его сыном, который был схвачен в этой колонии в начале мятежа и содержался здесь под почетным арестом[170]. У зарейнских племен, однако, этот большой и богатый город вызывал слепую ненависть, и они считали, что война будет кончена только тогда, когда германцы любого племени получат право селиться здесь; если же нет, говорили они, город следует уничтожить, а убиев расселить по другим землям[171].

64. Тенктеры, обитавшие на другом берегу Рейна, послали своих представителей в совет колонии, и самый свирепый из них передал решение своего племени в следующих словах: «Мы благодарим наших общих богов и величайшего среди них — Марса[172] за то, что они вернули вас в семью германских народов и разрешили снова называться германским именем. Мы поздравляем вас, — отныне вы будете свободными среди свободных. Прежде реки и земли были в руках римлян, они ухитрились отнять у нас даже самое небо; они не давали нам собираться для обсуждения наших дел, а если и разрешали, то на условиях, невыносимых для людей, живущих ради войны, — безоружными, полуголыми, под наблюдением конвоиров и за деньги[173]. Но чтобы союз и дружба наши были вечны, мы требуем от вас срыть стены колонии; эта ограда — оплот рабства; даже дикие звери, если их долго держать взаперти, отвыкают быть храбрыми. Вы должны убить всех римлян, находящихся в ваших землях: трудно, став свободными, терпеть у себя господ. Имущество убитых будет отдано в общее пользование, и пусть никто не пытается что-нибудь скрыть или заботиться только о своей выгоде. И мы, и вы будем обрабатывать земли по обоим берегам реки, как в старину это делали наши предки. Земля, как воздух и свет, не может быть достоянием одного человека — воздух и свет принадлежат всем, земля доблестным воинам[174]. Вернитесь к установлениям предков, к нашим древним верованиям, откажитесь от удовольствий, с помощью которых римляне вернее, чем оружием, удерживают людей в подчинении. Забудьте о рабстве, станьте опять прямыми и честными, и вы будете равны другим народам, а может быть, даже добьетесь власти над ними».

65. Страх перед будущим мешал жителям колонии согласиться на предъявленные условия; отвергнуть требования тенктеров в положении, в котором колония находилась теперь, было тоже невозможно. Колонисты думали долго и, наконец, дали следующий ответ. «Едва обретя свободу, мы нетерпеливо, не думая об осторожности, воспользовались первой же возможностью, чтобы воссоединиться с нашими соплеменниками — с вами и другими германскими народами. И сейчас, когда на нас со всех сторон движутся римские войска, нам надо не срывать стены города, а напротив, укреплять их. Если в наших землях и находился кто-нибудь из жителей Италии или из провинциалов, не родственных германцам, они либо погибли на войне, либо вернулись на родину. Те римляне, которые были когда-то переселены сюда, издавна женятся на наших женщинах, они породнились с нами, здесь — их родина и родина их детей. Неужели вы будете столь жестоки и потребуете от нас, чтобы мы собственными руками убивали своих родителей, своих детей и братьев? Мы отменяем пошлины и другие ограничения торговли, пусть каждый без всякой охраны входит в колонию и выходит из нее, но пока это новое правило не станет старым и привычным, вход будет разрешен только безоружным и только днем. Посредниками мы выбираем Цивилиса и Веледу, пусть они утвердят наш договор». Успокоив таким образом тенктеров, агриппинцы отправили к Цивилису и Веледе послов, которые поднесли им дары и сумели уладить все дело к выгоде колонистов. К Веледе, однако, их не допустили и говорить с ней не дали: ее скрывают от людских взоров, дабы она внушала еще большее благоговение; живет она в высокой башне, задавать ей вопросы и получать от нее ответы можно только через одного из родственников, который передает также ее пророчества.

66. После того как жители колонии заключили с Цивилисом союз, его влияние возросло еще больше, он решил захватить власть также над окрестными племенами, а тех, кто станет сопротивляться, подчинить силой оружия. Он занял земли сунуков[175], сформировал несколько когорт из молодых людей этого племени и намеревался двинуться дальше, но дорогу ему преградил Клавдий Лабеон[176]. Он еще раньше захватил мост через реку Мозу[177] и, наскоро собрав отряд из бетазиев, тунгров и нервиев, решил встретить здесь Цивилиса, так как считал, что мост этот образует важную позицию и что его особенно удобно оборонять. Сражение развернулось в узких горных проходах и продолжалось с переменным успехом до тех пор, пока германцы, переправившись через реку вплавь, не зашли Лабеону в тыл. В этот момент Цивилис, то ли заранее все рассчитав, то ли следуя внезапному порыву, бросился в гущу сражавшихся тунгров и громко крикнул: «Не для того мы начинали войну, чтобы батавы и тревиры повелевали остальными племенами. Нет и не было у нас таких намерений. Давайте заключим союз, я перехожу к вам и готов быть у вас вождем или рядовым бойцом, как вы захотите». Обращение это ошеломило тунгров, они убрали мечи, а вожди их, Кампан и Ювенал, уступили Цивилису главенство над племенем. Лабеон бежал, не дожидаясь, пока его окружат. Бетазии и нервии также присягнули победителю, и он включил их в свою армию. Дела Цивилиса шли блестяще, и многие племена, либо напуганные его успехами, либо по доброй воле, переходили на его сторону.

67. Тем временем Юлий Сабин[178] уничтожил официальные свидетельства союзных отношений между лингонами и римлянами, велел провозгласить себя Цезарем и во главе огромной беспорядочной толпы своих соплеменников напал на секванов[179], живших рядом с лингонами и сохранявших верность Риму. Секваны выступили навстречу врагу, судьба встала на сторону достойных, лингоны были разбиты. Сабин бежал с поля боя так же стремительно, как ринулся в сражение. Он постарался распустить слух, будто его больше нет в живых, и с этой целью сжег виллу, где скрывался после поражения; все действительно поверили, что он искал смерти и погиб в пожаре. Позже я расскажу о хитростях, с помощью которых он сумел, скрываясь по разным тайникам, прожить еще девять лет, поведаю о мужественной преданности его друзей и достойном поведении жены его Эппонины[180]. Победа секванов положила предел дальнейшему распространению войны; галлы мало-помалу опомнились, стали соблюдать законы и выполнять союзнические обязательства. Зачинщиками выступили ремии[181], которые обратились к остальным племенам с предложением прислать своих представителей и всем вместе решить, что предпочесть — свободу или мир.

68. Из Рима положение представлялось еще более мрачным, чем оно было на самом деле, и Муциан встревожился не на шутку. Он назначил Галла Анния и Петилия Цериала командовать отправляемой в Галлию армией, но не был уверен, что даже эти выдающиеся полководцы сумеют справиться со столь трудным поручением. В то же время Муциан не хотел оставлять столицу без надежного руководителя, боялся Домициана с его бешеными страстями, не доверял, как я уже говорил, Приму Антонию и Вару Аррию. Командуя преторианцами, Вар располагал людьми и оружием[182], и Муциан счел за благо сместить его, предоставив в утешение должность префекта, ответственного за подвоз зерна в Рим. Вар пользовался расположением Домициана, и чтобы привлечь последнего на свою сторону, Муциан назначил префектом претория Аррецина Клемента, весьма близкого Домициану и родственника Веспасиана. «Отец Клемента, — объяснял Муциан, — в правление Гая Цезаря с большим успехом командовал преторием, и солдаты хорошо относятся к этой семье; что же касается обязанностей сенатора, то он прекрасно сумеет совместить их с руководством преторианцами»[183]. Все наиболее видные жители столицы получили назначения в армию, многие сами присоединились к войску из честолюбия. Домициан и Муциан тоже собрались в поход, но настроение их было весьма различно: один, полный молодого задора, мечтал отличиться, другой старался охладить его, придумывая все новые и новые проволочки: Муциан опасался, что, получив власть над армией, Домициан под влиянием молодости, собственных страстей и дурных советчиков наделает ошибок и в политике, и в военном искусстве. Победоносные восьмой, одиннадцатый и тринадцатый легионы[184], двадцать первый, состоявший из вителлианцев, и недавно сформированный второй[185] двинулись через Пеннинские и Коттианские Альпы, часть войска пошла Грайскими горами. Из Британии был вызван четырнадцатый легион, из Испании — шестой и первый.