Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства

• Название: Белые птицы детства
• Автор: Вячеслав Сукачев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1984

Книга о том, как формируется характер мальчика в верные послевоенные годы, о его родителях сельских тружениках. Большое место занимает в повести тема дружбы и тема общении мальчика с природой.

---

— Ну вот... — В руках у деда последняя гильза. — А это будет твой патрон. Мы его специально для тебя зарядим.

И все остальные патроны перестают существовать для Серёжи, потому что есть на свете один-разъединственный патрон, который принадлежит только ему.

— Держи, — протягивает дед запыжованный и готовый к бою патрон, — да не потеряй где-нибудь.

Потерять?! Серёжа обеими руками принимает патрон и бестолково кружится по кухне, не зная куда с ним деться. Наконец он бежит в горницу и прячет патрон под подушку. Он едва лишь дожидается бабушку с вечерним парным молоком, быстро выпивает полную кружку и тут же идёт укладываться спать.

— Это что с нашим парнем случилось? — удивляется бабушка. — В такую светорань спать засобирался.

— Пусть отдохнёт, — улыбается дед, убирая со стола охотничьи припасы, — завтра на Ванькину протоку поедем. Сегодня Мефодий сказывал, что ночью гусь пошёл.

— Так я корову доила и то слышала, как твои гуси курлыкают, — зашумела сепаратором бабушка. — Пока вы соберётесь, он весь и пройдёт.

— Ничего, и на нашу долю останется, спокойно отвечает дед и, свернув новую цигарку, выходит покурить на крыльцо.

2

— Вставай, Серёжа, на дворе уже развиднять начинает.

Дед легонько трогает внука за плечо. Серёжа сладко жмурится, потягивается, но, вспомнив, зачем его будит дед, мгновенно вскакивает с постели. На кухне, даже не присаживаясь к столу, они выпивают по кружке молока, дед туго затягивает рюкзак, снимает с гвоздя двустволку и спрашивает Серёжу:

— Патрон-то не забыл?

— Нет. — Серёжа разжимает кулак и показывает тяжело блестящий в рассветных сумерках патрон.

— Тогда пошли. Нам, Серёга, до восхода солнца поспеть надобно.

Они выходят из дома, спускаются к Ванькиной протоке, сталкивают лодку на воду, и дед, взявшись за вёсла, сильно и быстро гребёт. Серёжа, устроившись в носовой части плоскодонки, тревожно и вопросительно смотрит поверх леса в ту сторону, где должно показаться солнце. Пока его нет, но редкие облака уже подкрашены розовым светом, и Серёжа мысленно торопит деда. А Ванькина протока знай себе петляет по широкой луговине, уворачиваясь то от правого, то от левого берегов, пышно поросших осокой, купальницей и чемерицей Изредка над головой Серёжи пронзительно свистят чьи-то невидимые крылья, а один раз в стороне от протоки, возле самого леса, звонко рассыпался громкий крик: «Ку-ку-куак! Ку-ку-куак! Ку-ку-куак!» Серёжа даже вздрогнул от неожиданности и вопросительно посмотрел на деда.

— Гагара кричит, — пояснил дедушка. — Там озерко, вот она и зорюется, подружкам о себе знать даёт.

А над протокой и лугом вновь раздался серебристо-чистый крик: «Ку-ку-куак! Ку-ку-куак!»

Серёжа пытается представить гагару, но вместо птицы ему почему-то представляется большой, очень большой заяц. Он сидит на задних лапах и оказывается выше Серёжи, а если мерить вместе с длинными, похожими на листья ландыша, ушами, то даже выше деда. Серёжа удивляется и хочет спросить у дедушки, почему заяц такой большой, но в это время странный и непонятный заяц сильно ударяет лапой по дереву, и с листьев на Серёжу падают крупные и холодные капли...

— Проснись, Серёжа, — толкает его дед, — добрались.

Они вытаскивают лодку подальше на берег и быстро идут вдоль Ванькиной протоки, по пояс и выше скрываясь в жёстко шелестящей траве. Ровное и надоедливое зудение постоянно окружает их, и Серёжа, часто спотыкаясь о невидимые в траве кочки, отчаянно машет руками. Но комары ещё сильнее и упрямее загудели перед лицом.

— Ничего, Серёжа, потерпи, — оглядывается дед, — вот придём на место, там намажемся репудином.

— А скоро мы придём на место? — спрашивает Серёжа.

— Да считай, уже пришли. Вон тот стожок сена видишь?

— Вижу, — отвечает Серёжа, смутно различая под самым лесом что-то высокое и тёмное.

— Туда нам с тобой и надо.

Но до стожка сена они идут довольно долго, и за это время Серёже кажется, что лицо у него распухло от укусов, глаза стали узкие, как у Баяна Киле.

— Деда, а в Крыму комаров совсем нет, — чуть не плача, сообщает он.

— Да ну? — удивляется дед. — Это какая же благодать людям без этакой твари. Да с тех, кто в Крыму живёт, надо налог дополнительный брать за то, что их комары не кусают.

— Зато там змей много, — почему-то встаёт на защиту крымских Серёжа.

3

Рядом со стожком сена оказался просторный уютный шалаш, в котором густо пахло разнотравьем и самую малость болотной тиной.

— Ну, кажется, поспели, — облегчённо вздыхает дед, устраиваясь в шалаше. — Сейчас ободняет [4], и он пойдёт.

— Кто, деда?

— Гусь.

— Куда, деда?

— А это куда кому надобно, — степенно отвечает дед, под правую руку укладывая ружьё и патронташ, под левую — рюкзак. — Жалко, покурить нельзя будет.

— Деда, давай помажемся?

— Погодь ещё немного, пусть кожа хорошенько просохнет, а то щипать будет.

— А как они пойдут, гуси?

— Ну, не пешком, конечно. — Дед улыбается и смотрит на Серёжу.

— Почему же тогда они пойдут?

— Кто его знает, — пожимает дед плечами, — так говорят... На вот, мажься. Да только глаза береги.

Серёжа берёт бутылочку с репудином, и в это время бледно-розовые лучи восходящего солнца осветили зубчатую кромку леса, вершины дальних сопок и быстро поползли вниз, к Ванькиной протоке. И тут же в воздухе, ещё где-то далеко за лугами, раздалось звучное мелодичное гоготание. Было оно долгим, протяжным и таким глубоким, что тоскливо становилось слушать.

— Тс-с! — быстро приложил дед палец к губам и замер с ружьём у выхода из скрадка.

Серёжа перестал дышать, заворожённо следя за тем, как стволы дробовика плавно поползли вверх и замерли на мгновение, кого-то там, вверху, обнаружив. А в следующую секунду блеснуло пламя, Серёжу оглушило, и через плечо деда он увидел, как серый гусь, сбитый с крыла, наискось стал падать в лес. И тут же громыхнуло ещё раз, и в наступившей затем тишине Серёже показалось, что от удара тяжёлого тела легонько вздрогнула земля.

— Так, Сергунок, — обернулся довольный дед, — почин у нас есть.

А чуть погодя гортанные крики вновь раздались над шалашом, и вновь сильно оглушило Серёжу, и вздрогнула земля от упавшего гуменника, навсегда потерявшего небо. И так было до той поры, пока над лесом не всплыло большое и горячее солнце. Тут сразу же стихло, лишь в стороне в последний раз прошелестели чьи-то крылья.

4

Четыре гуся-гуменника лежат на обсыхающей под солнцем траве. Они всё ещё красивы, эти птицы, их перья отливают серебром, а на брюшках, приглаженных встречными ветрами, уложены так плотно, словно и не перья это вовсе, а бархатистая прочная ткань. Они пока ещё так похожи на живых гусей, что невольно хочется крикнуть на них, чтобы поскорее улетали отсюда. Но все четыре гуся уже давно и безнадёжно мёртвые. Серёжа это знает и поэтому не кричит на них, а смотрит и смотрит на безвольно вытянутые красноклювые головы. Особенно притягивает взгляд фиолетовая бусинка глаза, такая крохотная и беспомощная, слепо смотрящая в пустое и глубокое небо. И Серёжа впервые задумывается о том, что такое есть смерть? Как это может быть, что гуси родились и выросли, плавали по озеру и ловили мух, потом учились плавать по воздуху, помогая себе широкими и упругими крыльями, и когда они всему этому научились, вдруг внизу, под ними, что-то разорвалось, окуталось дымом, и они тяжело рухнули на ту землю, с которой совсем недавно научились взлетать. И всё это случилось потому, что вчера вечером они с дедушкой насыпали в золотистые гильзы порох и круглую мутно-серую дробь.

— Славно мы с тобой поохотились, — говорит дед, отдыхая на солнышке и дымя самокруткой. — Теперь нам бабушка такую лапшу приготовит, что пальчики оближешь. Гусь-то, окаянный, вон какой плотный да тугой, нажировался за осень на колхозных полях.

«Ни за что не буду есть вашу лапшу, — думает Серёжа, стараясь не смотреть на гусей. — Ешьте сами».

— Ты чего это загрустил? — вдруг спрашивает дед и, по-своему поняв настроение внука, добродушно утешает: — Ничего, Сергунок, сейчас на озеро сходим, там и для тебя добыча найдётся. Вот докурю только, и пойдём потихоньку, пока зорька совсем не окончилась.

И минут через двадцать они идут на озеро, желтеющее впереди высоким камышом. Там, на озере, стоит многоголосый гвалт, то и дело стремительно проносятся утки, косо, на крыло, падают чайки, как бы скользя по невидимой наклонной доске.

— К озеру надо подходить с подветренной стороны,— тихо поучает Серёжу дед,— чтобы утка тебя не услышала. И чем крепче ветер, тем смелее можешь подходить, потому как шумит камыш, плещут волны и где ей тебя услыхать... А теперь пригнись, вот так, и вон до той кучки! —- вдруг шепчет дед и, низко пригнувшись, бежит вперёд.