Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

Вот несколько:

1. Одна армия выходила из окружения. Осталось там хозяйство военторга. Надо выручать, никто не идет. «Довольно мы с ними настрадались, пусть теперь немцы помучаются».

2. В Сталинграде обсуждаются условия сдачи немцев. Паулюс спрашивает: «А где нас будут кормить?» — «В столовой Военторга.» — «Тогда мы будем драться до последнего!»

3. В часть прибыл самолет, построенный на средства работников Военторга. По фюзеляжу надпись «Военторг». Ни один летчик не соглашается лететь… «Свои собьют!».

Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова — между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии., бывший в ту пору зав. местной сетью Степа Зенушкин съел его. Горбунов сейчас не в обиде.

Скромный кабинет. На столе — стенографические записи лекций ВПШ (ух, если буду там — столько учить!).

— Прислал Александров. Я ведь доцент по истории при Белорусском университете.

Высокий, толстый, пухлое лицо, светлые волосы, лысина. В приемной — два секретаря, скучают до обалдения, одна читает «Хождение по мукам», вторая отрывной календарь на 1944 г. Аккуратно записали нас в тетрадочку посещений: кто, куда, должность.

Беседовали два часа. Интересно, вкусно. Сначала он рассказал нам историю со сценарием Довженко «Украина в огне». Это фильм должен был сниматься, а сценарий представили к печати. Украинские товарищи читали его, одобрили, назвали смелым, правильным и прочее. Долматовский, вернувшись с пленума Союза писателей, рассказывал мне, что на заседании пленума выступил Александров, подверг жестокой критике сценарий и читал отрывки из него. Как остроумно заметил Долматовский — в 37 году за эти отрывки посадили бы не только Довженко, но и Александрова — за их чтение.

Горбунов рассказал — со слов Пономаренко — о беседе, состоявшейся у т. Сталина по поводу этого сценария. Присутствовали: Хрущев, Бажан, Корнейчук, еще кто-то их украинцев (Богомолец и не помню кто), Пономаренко, Довженко.

— Вы интеллигент, — говорил т. Сталин, — и притом не умеющий подняться до правильных обобщений. Вы видели только одну сторону и на этом основании считали возможным думать о целом. И не заметили основного — роли партии и государства. Известно, что Япония только и ждала момента, что бы напасть на нас. Но этого не случилось, и до сих пор она придерживается политики строгого нейтралитета. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? Известно, что ни Англия, ни США не были восторженными поклонниками Советского Союза. Но они стали нашими союзниками. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? А перелом, который произошел в войне — разве он случаен? Почему Франция, сильное государство, с сильной армией, свободолюбивым народом — развалилась под ударами в несколько дней? Там не было крепкого, уверенного в своей силе правительства, которое сумело бы поднять весь народ, все силы против врага. В своем сценарии Вы пытались ревизовать учение Ленина. Этого мы никому никогда не позволим. При одном упоминании имени Ленина вы должны шапку снять и в ножки поклониться. Когда наступили крутые времена, вам, интеллигенту, пытающемуся вобрать в себя ощущения других таких интеллигентов, показалось, что всё рушится. Мелочи заели, из-за мелочей вы не видели основного.

Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса «Интервенция». Жил в общежитии обкома, в одной комнате с товарищем, инструктором ЦК. В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. «Вот, дураки, переложили аммонала», и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла и осколком стекла обожгло нос.

— Война! — сказал он инструктору и начал поспешно надевать штаны. Позвонили секретарю обкома, тот был у себя. Приехали. Связь с Минском порвана, в Брест — порвана. Это старались поляки. Немедленно связались с пограничниками. Они спрашивают: как быть, немцы наступают. Инструкций никаких нет. Везде полный бардак. Отбомбившись по городу, немцы повернули на аэродром и начали садить. Там было 200 самолетов. Пламя, горят. Те, которые успели подняться — сбиты. Зарево освещает весь город. Горбунов все-таки секретарь ЦК — командует драться, не пускать через границу. Сколько тогда погибло славных пограничников! Они стояли, действительно, насмерть. Между прочим, я только сейчас узнал, что гарнизон Бреста дрался отчаянно, весь город был уже занят, немцы вошли в Минск, а он еще продолжал сражаться в крепости до 6 июля! Вот эпопея, о которой еще ни слова на сказано!

Ранним утром Горбунов сам выехал на восстановление связи с Минском. Проложили километров 14 (??) провода, соединились. Пономаренко сказал: «Вы человек ответственный, принимайте решения на месте. Вам поручается порядок в двух областях».

Горбунов выехал в Волковыск. Там — полная растерянность. Дал приказ секретарю райкома: немедля эвакуировать партийные документы, банк, семьи коммунистов. Выехал в дивизию Зыбина. Тот обрадовался: «У меня орлы, а приказов — никаких. Я думаю, что немцы берут в клещи Белосток. Пойду рубить одну клешню». Ладно. Зыбин ушел с дивизией. Вскоре звонит: «В тылу дивизии высадился немецкий десант, 200 человек. Все изрублены. Документы соберите сами, мне некогда». Горбунов выехал. 14 км. от Волковыска. Все поле в трупах. Собрал несколько документов, обыскал несколько трупов и назад (их рубили конники приданного дивизии эскадрона еще на весу, при посадке).

Вскоре, в кабинет секретаря райкома, где сидел Горбунов привели двух пленных парашютистов. Пойманы работниками на станции. Один — высокий, дылда, второй — поменьше.

— Когда сброшены, откуда, кто такие?

Молчат. Горбунов — в штатском костюме, с галстуком.

— Я интеллигент, — говорит Горбунов. — Воспитан мягкотело. Дрался только в детстве. Но тут подошел, все кипело во мне, и изо всей силы дал дылде по морде. Он свалился на диван, кровь.

— Буду говорить, — отвечает по-русски.

(Любопытно, инструктор 7-го отдела ПУ майор Шемякин, в прошлом профессор психологии МГУ, тоже говорил, что первый его немец молчал, пока он, профессор, не дал ему в ухо. «Немец тогда становится человеком, говорил Шемякин, — когда почувствует себя рабом». Он проводил любопытную дифференциацию: а) немец 1941-42 года — полное молчание в плену, горделивый, высокомерный, говорит только после оплеухи. б) немец 1943 года — периода Сталинграда — Ефрейтор, построить мне пленных! — Как вы построили, еб вашу мать, подравнять! — И тот не только выравнивает, но у левофлангового становится на корточки, высматривает линию и рукой подравнивает выпятившихся. в) немец 1943-44 годов — полное безразличие, апатия).

Немного погодя на некоторые вопросы опять ответил молчанием. Снова в морду (с участием уполномоченного по безопасности). Заговорил. Закончив допрос Горбунов вызвал караул из истребительного батальона и приказал отвести пленных в сарай и закончить дело. Караул в полном составе собирался минут десять. Увели. Вскоре Горбунов услышал десятка полтора выстрелов. Что они там возятся? Пошел. Оказывается, пленные легли с испугу на пол, а истребители палят в окошки. Горбунов приказал немцам встать, пойти вперед и двумя выстрелами из «маузера» закончил дело. Истребители остолбенели. Пришлось выступить тут же с речью, сказать, что это не митинг, а война, что но дорогах лежат убитые бомбежкой женщины и дети и т. п. Впрочем, волковычане вскоре и сами убедились, что такое война. Последовала бомбежка, одна бомба попала в дом районного отдела НКВД, где собрали совещание — «что делать?» и убили сразу 40 человек.

Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба Горбунов не помнит, но горючего — 150 тыс. тонн. Он приехал в райком — света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Немедля дать свет, завесить окна! Сделали.

Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку. Тут встал уполномоченный наркомата заготовок: — Я не позволю, это антигосударственное дело! Горбунов пригрозил арестом и расстрелом. — Дайте мне письменное распоряжение, — кричал тот. — Я никакого распоряжения писать не буду, ответил Горбунов, — а вы мое запишите. И продиктовал ему приказ сжечь в течении часа склады, причем ответственность возложил на него (его фамилию первой) и секретаря райкома. Тот понял, что шутки плохи. Уходит, документ на столе, и хочется и колется взять.

— Возьмите распоряжение, — приказал Горбунов. — Я вам его продиктовал не для отчетности, а для того, чтобы вы выполнили и доложили об исполнении.

Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.