Уильям Ирвин - "Матрица" как философия

• Название: "Матрица" как философия
• Автор: Уильям Ирвин
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005

Фильм «Матрица», вышедший на экраны в 1999 г., неожиданно ввел в поле массовой культуры разнообразные философские вопросы, заставив каждого зрителя потратить некоторое время на обдумывание мировоззренческих проблем. Среди этих зрителей были и преподаватели философии американских университетов, чьи эссе об этических, гносеологических, теологических, метафизических и иных вопросах, поставленных в картине, собраны в этой книге. Кроме того, впервые на русском языке в полном варианте публикуется выступление на конференции, посвященной «Матрице» (Карлсруэ, 1999), выдающегося современного мыслителя Славоя Жижека.

---

Представим себе на минуту, что Возможность Матрицы существует (она имеет смысл и ненулевую вероятность), поэтому многие мои убеждения могут оказаться ложными. Люди обычно реагируют на то, что масса их убеждений оказывается неверными, двумя способами.

Первый способ такой: «Если есть вероятность, что твое убеждение неверно, значит, ты не можешь сказать, что действительно это знаешь». Например, вы можете верить, что ядро Луны — это не пустая полость, где живут лунные гоблины, но так как на Луне вы ни разу не были, возможно, гоблины действительно там живут, каким бы невероятным это ни казалось. Выходит, вы не можете точно знать, что гоблинов на Луне нет. Я, разумеется, не пытаюсь вас убедить в том, что вы должны отказаться от своих взглядов. В конце концов, должны же вы во что-то верить, так что можете верить в то, что кажется вам наиболее похожим на правду. Но не думайте, что вы действительно это знаете. Это похоже на методологический скептицизм Декарта. Чтобы найти абсолютно верное знание, Декарт использовал метод, согласно которому все, что хотя бы теоретически можно поставить под сомнение, не должно приниматься во внимание. Декарт не смотрел «Матрицу», у него была своя страшная история. В своей истории Декарт играет с возможностью, что «какой-то злокозненный гений, очень могущественный и склонный к обману, приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение».[44] Декарту было достаточно одной возможности, что такой демон может его обманывать, чтобы усомниться в своих знаниях, по крайней мере в тех, которые могут быть следствием обмана демоном.

Второй способ ответа обычно бывает таким: «Если вы задумаетесь над тем, как мы используем слово «знать» в реальном мире, то обнаружите, что во многих ситуациях, когда знания могут оказаться ложными, мы все равно называем их знаниями». В реальном мире (если мы не строим из себя философов) мы почти никогда не требуем от знания тождественной истинности, прежде чем назвать его точным. Например, если на автобусной остановке кто-то спрашивает меня: «Вы не знаете, который час?» — я смотрю на свои часы и отвечаю: «Знаю, сейчас 12:30». Я допускаю возможность того, что мои часы могут остановиться, но когда я не ношу шапочку философа, этот факт не мешает мне сказать, что я знаю, сколько сейчас времени. Разве что-то могло бы оправдать философов, особенно снявших академические шапочки, если бы они внезапно установили такие высокие стандарты знания, которых сами не всегда придерживаются? Если кто-то скажет, что мое убеждение неверно, я резонно отвечу: «Что с того?» Важна не возможность, а вероятность. Поэтому пока вы не назовете мне убедительную причину, по которой мои взгляды не возможно неверны, а вероятно неверны, я не поменяю своих взглядов.

Лично я склоняюсь ко второму ответу. Но, может быть, нам удастся примирить обе точки зрения, показав, что они подразумевают разные толкования слова «знание». Первая имеет дело с неким суперзнанием, так что вы не можете утверждать, что суперзнаете что-то, пока существует вероятность ошибки. Такое знание, применяя методологический скептицизм, искал Декарт, чтобы использовать его как основу всех остальных знаний. Вторая точка зрения подразумевает обыденное знание, когда вы можете говорить о знании чего-то, невзирая на возможность ошибки. В то же время нельзя сказать, что вы обладаете обыденным знанием, если вероятность того, что вы ошибаетесь, велика. Обе стороны согласятся — Возможность Матрицы предполагает, что мы владеем очень небольшим объемом суперзнания (если вообще владеем им), но она не мешает нам владеть обыденными знаниями. Будучи поставлен таким образом, вопрос «Знаем ли мы вообще что-нибудь?», похоже, теряет свою «изюминку». А может, и нет.

ЗНАЕТ ЛИ НЕО, ЧТО БЫЛ В МАТРИЦЕ?

А сейчас я хочу сменить тему и поговорить о том, как Нео выясняет, что находится в Матрице. Фильм наталкивает нас на мысль, что Нео узнает (я ограничусь менее строгим, обыденным смыслом этого слова) то, чего раньше не знал, — а именно, что он провел большую часть своей жизни в Матрице в качестве тела, плавающего в коконе с гелем и черпающего свой опыт из суперкомпьютера. Как же Нео об этом узнает, если вообще узнает?

Прежде чем предложить Нео синюю и красную таблетки, Морфеус говорит: «Невозможно объяснить, что такое Матрица. Тебе придется увидеть ее самому». Морфеус не говорит почему, но я осмелюсь предположить, что, если бы он сказал, никто бы ему не поверил. Поверить ему могли бы только самые легковерные и глупые люди, которых можно убедить в чем угодно. Но эти люди не принадлежат к тем, кто владеет большими знаниями, хотя временами они и могут делать правильные выводы. Поэтому со слов Морфеуса Нео не может узнать, что такое Матрица, так как было бы безрассудством поверить в такую историю, а глупое мнение (даже если оно случайно оказывается верным) не является знанием. Для того чтобы убеждение можно было считать знанием, оно должно быть доказано. Ведь в традиционном представлении знание — это доказанное верное суждение. В традиционном представлении лишь тогда вы можете сказать, что знаете нечто, если ваше убеждение верно и обоснованно. Хотя многие находят это проверенное веками представление неточным, оно справедливо по меньшей мере в том, что, требуя доказательства, не позволяет счесть глупые мнения и счастливые догадки знанием.

Нео выбирает красную таблетку, чтобы посмотреть, «насколько глубока кроличья нора». И в течение минуты он переживает самый странный опыт, который у него когда-либо был, — видит, как разбитое зеркало превращается в целое. Он прикасается к зеркалу, и то растекается по его телу вязкой отражающей субстанцией. Внезапно он оказывается в коконе розового геля с проводами, подключенными к его рукам, ногам, спине и голове. Он видит вокруг себя миллионы таких же коконов. Похожий на паука робот хватает его за шею, отключает кабель, идущий к голове Нео, и улетает. Из кокона сливается гель, Нео скользит по трубе, падая в бассейн, похожий на канализационный коллектор, чтобы в следующую минуту быть извлеченным оттуда гигантским краном. Он то приходит в себя, то впадает в беспамятство. В конце концов он набирается сил осмотреть корабль, на котором находится. К его голове подключается провод, и он оказывается в «конструкторе» — «загрузочной программе», где Морфеус наконец рассказывает ему историю Матрицы.

В эту историю трудно поверить. И Нео поначалу не верит. Этот опыт оказывается для него настолько болезненным, что его рвет. И я не могут его в этом упрекнуть. Когда узнаешь, что вся твоя жизнь до настоящего момента проходила в фальшивом, созданном компьютерами мире иллюзий, голова, мягко говоря, идет кругом. Но меня не интересует вопрос, насколько сложно с эмоциональной точки зрения в это поверить, меня интересует, насколько разумно верить в это, учитывая недавний опыт Нео. Может ли мучительный опыт дать то, чего не мог дать рассказ Морфеуса, — прочное основание полагать, что его жизнь вплоть до недавнего времени протекала в Матрице? Или даже перенесенный необычный опыт не одолеет предубеждения, что глупо верить в эту удивительную историю?

Заметьте, я не задаюсь вопросом, возможно ли, что новые представления Нео о том, что он провел свою жизнь в Матрице, а сейчас освободился от нее, окажутся ложными. Очевидно, что это возможно. Может статься, что не существует никакой Матрицы, Нео всегда жил в обычном мире и был введен в заблуждение после того, как принял красную таблетку, которая на самом деле оказалась сильным галлюциногеном, и т. п. (Подозреваю, такой поворот сюжета разочаровал бы зрителей.)

Очевидно, это возможно. Но у нас нет веских оснований считать, что все возможное реально. Крометого, следует помнить о разнице между возможным и вероятным: у нас есть причины верить только в то, что вероятно.

Итак, есть ли у Нео серьезные причины верить в то, во что он теперь верит, а именно в то, что он был в Матрице, но сумел из нее освободиться? Если есть, то мы также можем пожелать убедиться, что он не только в это верит, но и знает это. (Так как существует вероятность ошибки, речь идет об обыденном знании.)

Я хочу детально рассмотреть версию, что у Нео, быть может, нет серьезных оснований верить в историю с Матрицей, даже несмотря на недавний необычный опыт. Нео выглядит примерно на 25 лет. В этом случае, чтобы поверить в историю с Матрицей, ему необходимо обменять 25 лет совершенно нормального опыта на несколько дней очень странного опыта, которому он должен довериться. Его выводы могут оказаться слишком поспешными, особенно если учесть, что причудливый новый опыт последовал за принятием странной красной таблетки.