Эрнест Хемингуэй - Прощай, оружие!

• Название: Прощай, оружие!
• Автор: Эрнест Хемингуэй
• Жанр: Классическая проза

После окончания учебы в 1917 г. Хемингуэй хотел вступить в армию, чтобы участвовать в первой мировой войне, однако из-за травмы глаза призван не был и вместо этого в 1917–1918 гг. работал корреспондентом в канзасской газете «Star». Шесть месяцев спустя он уезжает добровольцем в воюющую Европу и становится шофером американского отряда Красного Креста на итало-австрийском фронте, где в июле 1918 г. получает серьезное ранение в ногу, несмотря на которое сумел доставить раненого итальянского солдата в безопасное место. За воинскую доблесть Х. дважды награждался итальянскими орденами. Находясь на излечении в госпитале, Х. влюбляется в американскую сестру милосердия; через десять лет эта любовная история, а также военный опыт легли в основу его романа «Прощай, оружие» («A Farewell to Arms», 1929).

Одна из самых удачных работ Хемингуэя, роман «Прощай, оружие!» – история любви на уровне отдельно взятых судеб, но также и повествование о поиске смысла и уверенности в мире.

---

– Я к вам пришлю мисс Баркли. Без меня вам с ней лучше. Вы чище и нежнее.

– Ну вас к черту!

– Я ее пришлю. Вашу прекрасную холодную богиню. Английскую богиню. Господи, да что еще делать с такой женщиной, если не поклоняться ей? На что еще может годиться англичанка?

– Вы просто невежественный брехливый даго.

– Кто?

– Невежественный макаронник.

– Макаронник. Сами вы макаронник… с мороженой рожей.

– Невежественный. Тупой. – Я видел, что это слово кольнуло его, и продолжал: – Некультурный. Безграмотный. Безграмотный тупица.

– Ах, так? Я вот вам кое-что скажу о ваших невинных девушках. О ваших богинях. Между невинной девушкой и женщиной разница только одна. Когда берешь девушку, ей больно. Вот и все. – Он хлопнул перчаткой по кровати. – И еще с девушкой никогда не знаешь, как это ей понравится.

– Не злитесь.

– Я не злюсь. Я просто говорю вам это, бэби, для вашей же пользы. Чтобы избавить вас от лишних хлопот.

– В этом вся разница?

– Да. Но миллионы таких дураков, как вы, этого не знают.

– Очень мило с вашей стороны, что вы мне сказали.

– Не стоит ссориться, бэби. Я вас слишком люблю. Но не будьте дураком.

– Нет. Я буду таким умным, как вы.

– Не злитесь, бэби. Засмейтесь. Выпейте еще. Мне пора идти.

– Вы все-таки славный малый.

– Вот видите. В душе вы такой же, как я. Мы – братья по войне. Поцелуйте меня на прощанье.

– Вы слюнтяй.

– Нет. Просто во мне больше крепости.

Я почувствовал его дыхание у своего лица.

– До свидания. Я скоро к вам еще приду. – Его дыхание отодвинулось. – Не хотите целоваться, не надо. Я к вам пришлю вашу англичанку. До свидания, бэби. Коньяк под кроватью. Поправляйтесь скорее.

Он исчез.

Глава одиннадцатая

Уже смеркалось, когда вошел священник. Приносили суп, потом убрали тарелки, и я лежал, глядя на ряды коек и на верхушку дерева за окном, слегка качающуюся от легкого вечернего ветра. Ветер проникал в окно, и с приближением ночи стало прохладнее. Мухи облепили теперь потолок и висевшие на шнурах электрические лампочки. Свет зажигали, только если ночью приносили раненого или когда что-нибудь делали в палате. Оттого что после сумерек сразу наступала темнота и уже до утра было темно, мне казалось, что я опять стал маленьким. Похоже было, как будто сейчас же после ужина тебя укладывают спать. Вестовой прошел между койками и остановился. С ним был еще кто-то. Это был священник. Он стоял передо мной, смуглый, невысокий и смущенный.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он. На полу у постели он положил какие-то свертки.

– Хорошо, отец мой.

Он сел на стул, принесенный для Ринальди, и смущенно поглядел в окно. Я заметил, что у него очень усталый вид.

– Я только на минутку, – сказал он. – Уже поздно.

– Еще не поздно. Как там у нас?

Он улыбнулся.

– Потешаются надо мной по-прежнему. – Голос у него тоже звучал устало. – Все, слава богу, здоровы. Я так рад, что у вас все обошлось, – сказал он. – Вам не очень больно?

Он казался очень усталым, а я не привык видеть его усталым.

– Теперь уже нет.

– Мне очень скучно без вас за столом.

– Я и сам хотел бы вернуться поскорее. Мне всегда приятно было беседовать с вами.

– Я вам тут кое-что принес, – сказал он. Он поднял с пола свертки. – Вот сетка от москитов. Вот бутылка вермута. Вы любите вермут? Вот английские газеты.

– Пожалуйста, разверните их.

Он обрадовался и стал вскрывать бандероли. Я взял в руки сетку от москитов. Вермут он приподнял, чтобы показать мне, а потом поставил опять на стол у постели. Я взял одну газету из пачки. Мне удалось прочитать заголовок, повернув газету так, чтобы на нее падал слабый свет из окна. Это была «Ньюс оф уорлд».

– Остальное – иллюстрированные листки, – сказал он.

– С большим удовольствием прочитаю их. Откуда они у вас?

– Я посылал за ними в Местре. Я достану еще.

– Вы очень добры, что навестили меня, отец мой. Выпьете стакан вермута?

– Спасибо, не стоит. Это вам.

– Нет, выпейте стаканчик.

– Ну, хорошо. В следующий раз я вам принесу еще.

Вестовой принес стаканы и откупорил бутылку. Пробка раскрошилась, и пришлось протолкнуть кусочек в бутылку. Я видел, что священника это огорчило, но он сказал:

– Ну, ничего. Не важно.

– За ваше здоровье, отец мой.

– За ваше здоровье.

Потом он держал стакан в руке, и мы глядели друг на друга. Время от времени мы пытались завести дружеский разговор, но это сегодня как-то не удавалось.

– Что с вами, отец мой? У вас очень усталый вид.

– Я устал, но я не имею на это права.

– Это от жары.

– Нет. Ведь еще только весна. На душе у меня тяжело.

– Вам опротивела война?

– Нет. Но я ненавижу войну.

– Я тоже не нахожу в ней удовольствия, – сказал я.

Он покачал головой и посмотрел в окно.

– Вам она не мешает. Вам она не видна. Простите. Я знаю, вы ранены.

– Это случайность.

– И все-таки, даже раненный, вы не видите ее. Я убежден в этом. Я сам не вижу ее, но я ее чувствую немного.

– Когда меня ранило, мы как раз говорили о войне. Пассини говорил.

Священник поставил стакан. Он думал о чем-то другом.

– Я их понимаю, потому что я сам такой, как они, – сказал он.

– Но вы совсем другой.

– А на самом деле я такой же, как они.

– Офицеры ничего не видят.

– Не все. Есть очень чуткие, им еще хуже, чем нам.

– Таких немного.

– Здесь дело не в образовании и не в деньгах. Здесь что-то другое. Такие люди, как Пассини, даже имея образование и деньги, не захотели бы быть офицерами. Я бы не хотел быть офицером.

– По чину вы все равно что офицер. И я офицер.

– Нет, это не все равно. А вы даже не итальянец. Вы иностранный подданный. Но вы ближе к офицерам, чем к рядовым.

– В чем же разница?

– Мне трудно объяснить. Есть люди, которые хотят воевать. В нашей стране много таких. Есть другие люди, которые не хотят воевать.

– Но первые заставляют их.

– Да.

– А я помогаю этому.

– Вы иностранец. Вы патриот.

– А те, что не хотят воевать? Могут они помешать войне?

– Не знаю.

Он снова посмотрел в окно. Я следил за выражением его лица.

– Разве они когда-нибудь могли помешать?

– Они не организованы и поэтому не могут помешать ничему, а когда они организуются, их вожди предают их.

– Значит, это безнадежно?

– Нет ничего безнадежного. Но бывает, что я не могу надеяться. Я всегда стараюсь надеяться, но бывает, что не могу.

– Но война кончится же когда-нибудь?

– Надеюсь.

– Что вы тогда будете делать?

– Если можно будет, вернусь в Абруццы.

Его смуглое лицо вдруг осветилось радостью.

– Вы любите Абруццы?

– Да, очень люблю.

– Вот и поезжайте туда.

– Это было бы большое счастье. Жить там и любить бога и служить ему.

– И пользоваться уважением, – сказал я.

– Да, и пользоваться уважением. А что?

– Ничего. У вас для этого есть все основания.

– Не в том дело. Там, на моей родине, считается естественным, что человек может любить бога. Это не гнусная комедия.

– Понимаю.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Вы понимаете, но вы не любите бога.

– Нет.

– Совсем не любите? – спросил он.

– Иногда по ночам я боюсь его.

– Лучше бы вы любили его.

– Я мало кого люблю.

– Нет, – сказал он. – Неправда. Те ночи, о которых вы мне рассказывали. Это не любовь. Это только похоть и страсть. Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить.

– Я никого не люблю.

– Вы полюбите. Я знаю, что полюбите. И тогда вы будете счастливы.

– Я и так счастлив. Всегда счастлив.

– Это совсем другое. Вы не можете понять, что это, пока не испытаете.

– Хорошо, – сказал я, – если когда-нибудь я пойму, я скажу вам.

– Я слишком долго сижу с вами и слишком много болтаю. – Он искренне забеспокоился.

– Нет. Не уходите. А любовь к женщине? Если б я в самом деле полюбил женщину, тоже было бы так?

– Этого я не знаю. Я не любил ни одной женщины.

– А свою мать?

– Да, мать я, вероятно, любил.

– Вы всегда любили бога?

– С самого детства.

– Так, – сказал я. Я не знал, что сказать. – Вы совсем еще молоды.

– Я молод, – сказал он. – Но вы зовете меня отцом.

– Это из вежливости.

Он улыбнулся.

– Правда, мне пора идти, – сказал он. – Вам от меня ничего не нужно? – спросил он с надеждой.

– Нет. Только разговаривать с вами.

– Я передам от вас привет всем нашим.

– Спасибо за подарки.

– Не стоит.

– Приходите еще навестить меня.