Лидия Чарская - Волшебная сказка

• Название: Волшебная сказка
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Детская проза

В начале XX века произведения Л. Чарской (1875–1937) пользовались необычайной популярностью у молодежи. Ее многочисленные повести и романы воспевали возвышенную любовь, живописали романтику повседневности гимназические и институтские интересы страсти, столкновение характеров. О чем бы ни писала Л. Чарская, она всегда стремилась воспитать в читателе возвышенные чувства и твердые моральные принципы.

---

Ее тон сразу протрезвил расходившуюся девочку. Так сурово говорил с нею только отец и сейчас вот она, Клавдия. Кто дал ей право на это? Наде страшно хотелось «надерзить» как следует непрошеной заступнице, но, взглянув на приоткрывшуюся дверь темной, она не рискнула отвечать старшей сестре.

— Обедать! — лаконически бросил Иван Яковлевич, успевший уже сменить свой служебный выходной сюртук на домашний старенький пиджак, порыжевший от времени, и вся семья разместилась вокруг круглого стола, очень бедно, но чисто сервированного.

Шурка внесла дымящуюся миску с горячими щами и поставила ее на стол. Тетя Таша — сковородку с хорошо промасленной гречневой кашей. Надя, севшая между теткой и братом, не притронулась ни к тому, ни к другому, в то время как все остальные члены семьи, кроме тети Таши разве, с аппетитом уничтожали обед.

— В чем дело? Почему ты не ешь? — утирая губы салфеткой, осведомился Иван Яковлевич у средней дочери, — и почему надута опять? А?

— Я никогда не ем щей и каши, — брезгливо глядя на поставленную ей теткой тарелку, произнесла Надя.

— Не ешь щей и каши? А что же ты изволишь кушать, позволь спросить? Рябчики и фазаны, пломбиры да кремы разные? А? — снова закипая гневом, хмурясь, спросил Иван Яковлевич.

Надя молчала.

— У нас в институте… — начала, было, уже робея, девочка.

— Э, матушка, о чем вспомнила! Теперь институтские замашки пора бросить и мысли о разных яствах тоже. А вот я слышал, ты сейчас сказала, что служить хочешь, так это дельно. Умные речи приятно и слушать. Конечно, в служанки я тебя не пущу, а если портнихе понадобится девочка для посылок и мелкой работы, тогда — другое дело. Отдам без всякого колебания.

Ах! Сердце Нади упало… Если бы она знала, что отец слышал ее запальчивую речь, разве бы она решилась сказать то, что сейчас говорила? Ведь она только хотела попугать тетку и Клавдию!.. А что вышло из этого, сохрани Бог! Впервые за всю свою еще коротенькую жизнь Надя была искренно испугана. Она поняла, что грезам и розовым мечтам ее настал конец, и жизнь стучалась к ней в дверь со всею ее беспощадною правдой.

Как на горячих угольях просидела девочка конец обеда. После разварного супового мяса с картофелем пили чай с сахаром вприкуску. Потом встали из-за стола, и началась уборка. За неимением прислуги, ее производили сами: тетя Таша, Клавдия и Шурка с подвязанными пестрыми передниками убрали со стола и вымыли посуду. Затем Шурке, как самой младшей из семьи, пришлось вымыть кухонный пол. К шести часам все было кончено. Отец семейства ушел из дому на вечерние занятия, которые имел по временам в банке. Сережа побежал давать урок какому-то засидевшемуся второгоднику-гимназисту. Пользуясь светлым летним вечером, Клавденька устроилась за свои пяльцы. Тетя Таша, ежедневно занимавшаяся с Шуркой, раскрыла учебник и начала диктовку на правила. В квартире постепенно наступала полная тишина, прерываемая лишь негромким голосом тети Таши, раздельно и четко нанизывающей фразу за фразой, да редкие вздохи Клавденьки, пригнувшейся над работой.

Предоставленная самой себе, Надя прошла в кухню за ширму и села здесь у окна. Из их третьего этажа ей был отлично виден узенький двор с неизбежными дровяными сараями. Какие-то дурно одетые люди сновали по двору… Голодные кошки пробирались к лестнице… Эта печальная серенькая картина обстановки уголка беднейшего петроградского квартала заставила болезненно поморщиться Надю. Вот где придется ей провести всю жизнь, может быть, начиная с этого дня! Среди этих серых будней, этой прозы, мелких интересов, ничтожных требований от жизни. Какая мука! Какая тоска!

Почти с ужасом девочка отвернулась от окна и, бросившись ничком в постель, зарылась головою в подушки. Так пролежала она весь вечер, ссылаясь на головную боль. К ней заходила тетя Таша, прибежала Шурка, заглянул к ней в уголок и вернувшийся с урока Сережа. Но на все вопросы их Надя отвечала отрывисто, недоброжелательно и враждебно одно и то же: у нее болит голова, она устала и просит оставить ее в покое.

В эту ночь девочка уснула поздно. Уже солнце заглянуло в окно кухоньки, а Надя все еще не спала. С той минуты, как уснули ее домашние и полное спокойствие воцарилось в квартирке, Надя снова погрузилась в обычный мир своих грез, которым жила исключительно все последнее время.

Глава IV Дома

Жизнь в семье Таировых начинается рано. Прежде всех поднимается с постели тетя Таша. Еще нет и семи часов, а ее миниатюрная, худенькая фигура в ситцевом полинявшем капоте уже маячит на кухне. К восьми она возвращается с рынка и будит детей. Сергей, напившись чая, отправляется в гимназию. Клавдия, если не идет к заказчикам, то, убрав комнату, сразу садится за пяльцы у окна. В девять встает глава семейства, которому надо поспеть на службу к десяти. Лишь только Иван Яковлевич уходит из дому, женский персонал приступает к готовке несложного обеда, мелкой стирке тут же на кухне, починке носильного белья и платья. Словом, жизнь маленького семейства кипит, как в котле. Тетя Таша, Клавденька и Шурка дружно делят между собою труд и заботы по дому.

Но все эти хлопоты не касаются Нади. Она или спит до двенадцати, или валяется в постели до позднего часа с книжкой в руках. Тетя Таша сумела убедить своих, что Надя слаба здоровьем, малокровна и ввиду этого девочке необходимо хорошенько отдохнуть, а главное, хорошенько отоспаться.

— Пусть окрепнет первое время дома, потом придется и ей вставать с петухами, суетиться и хлопотать.

Впрочем, от главы семейства тщательно скрывают несвоевременное вставанье Нади с постели. Иван Яковлевич органически не переносит такого лентяйничанья и сибаритства.

Целыми часами Надя просиживает у себя за ширмами, жадно проглатывая страницу за страницей. Как досадно девочке, что нет новых книжек под рукою! Еще спасибо Нюте Беляевой, что она не взяла обратно тех, что давала читать в институте. Надя тщательно прячет их от отца в изголовьях кровати под жиденьким матрацем. Сохрани Бог, увидит, найдет их папаша! Теперь, прожив уже неделю дома, девочка меньше грезит о похождениях принцев, принцесс, герцогинь и герцогов, об их жизни с волшебно-прекрасными случайностями. Постоянная «проза», как называет Надя борьбу за существование, недохватки и лишения, которые видит вокруг себя, дают совсем новое направление ее мыслям. Теперь Надя грезит больше, чем когда-либо, богатством, роскошью и житейским комфортом. Она жадно и сотни раз перечитывает те страницы, где описывают богатые наряды, роскошные обеды и пышно обставленные празднества. Как далеки они все от действительной жизни, как ужасно далеки!

С возвращением домой Нади в семье Таировых, как на горе, жизнь еще больше осложнилась. Иван Яковлевич, простудившийся еще зимой, теперь чувствует постоянное недомогание и с трудом ходит на службу. Его сухой кашель терзает уши, а постоянная раздражительность угнетает всех. Вечерние занятия пришлось бросить из боязни окончательного переутомления. Таким образом, бюджет семьи сократился на несколько рублей, пришлось урезать себя во всем. Стали пить чай с ситным хлебом вместо булок, совершенно исключили мясное блюдо из обеденного стола. К довершению всего и Сережа потерял уроки, так как его ученики разъехались на летнее время из столицы. Крошечная пенсия тети Таши и еще более мизерный заработок Клавдии шли теперь жалким добавлением к жалованью отца, из которого, за обязательным вычетом на службе, Иван Яковлевич получал весьма немного. Приходилось сокращаться поелику возможно и все это не могло не отразиться на душевном равновесии членов семьи. Заботы угнетали. Вопросы самых насущных требований заслоняли собою весь остальной мир.

— Ты еще спишь? Господи, она еще спит! А у нас новость, да еще какая. Что дашь, если скажу? — и остренькая лисья мордочка Шурки просунулась между ребром ширмы и стеною в уголок Нади.

Шурка ошиблась, Надя не спит. Она лежит, разметавшись на своей убогой постели. Глаза ее прижмурены, рот улыбается. Ах, какой сон она видела сейчас! Волшебно-прекрасный сон! Суждено ли ему когда-нибудь сбыться? Она шла по какой-то длинной-предлинной и узкой улице и вдруг видит — посреди тротуара лежит кошелек. Она наклонилась, подняла его, раскрыла… Боже, сколько денег! Бумажки цветные, радужные, пестрые так и замелькали перед нею. Она тотчас же взяла извозчика, поехала в магазин, накупила себе нарядов, платьев, золотых украшений, надела их на себя и стала перед зеркалом. Бархат, шелк, золото! Как все это идет к ее тонкому личику, к ее белокурым волосам!

И вдруг эта Шурка со своим неизбежным: «Ты еще спишь, Надя?» Ах, как все они надоели здесь ей. Наде! О!

— Ну вот ты, слава Богу, не спишь! — присаживаясь на кончик кровати, затрещала Шурка. — А у нас, повторяю, новость: вчера вечером папаша от доктора как вернулся — ты уже спала, а я все решительно, все слыхала, как он тете Таше и Сергею говорил: — Доктор, говорит, нашел какое-то серьезное осложнение в легком, говорит, в Петрограде вредно с такою болезнью лето проводить, необходимо в деревню, понимаешь? Хоть до осени прожить на свежем воздухе, попить молока где-нибудь среди коров, коз, баранов. Папаша согласен. Не столько, говорит, за себя хлопочу, сколько за Клавденьку. Ей свежий воздух и деревня нужнее, чем мне. С утра до ночи трудится, позеленела даже, одни кости торчат. И вот решили — ехать тете Таше с Сережей искать дачу, где-нибудь неподалеку от Петрограда, чтобы папаше, когда кончится отпуск, можно было бы на службу ездить оттуда каждый день. Ты рада, Надя? А? Ведь на дачу поедем, на дачу! А?