Джин Рис - Антуанетта

• Название: Антуанетта
• Автор: Джин Рис
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0003-7

---

Ночью я нередко просыпался от шума дождя. Это мог быть легкий быстрый ливень, пляшущий дождик или глухой, более настойчивый, нарастающий звук, но всегда это казалось мне музыкой, которую я до этого никогда не слышал.

Затем я долго смотрел на ее лицо в бликах пламени свечи и думал, почему, когда она спит, у нее такой грустный вид, проклинал лихорадку, которая сделала меня таким слабым, нерешительным, слепым. Я вспоминал, как она пыталась мне отказать («Нет, нет, простите, но я вовсе не хочу выходить за вас замуж»). Уступила ли она увещеваниям, а может, даже и угрозам этого самого Ричарда – с него станется! – или моим полусерьезным уговорам и обещаниям? Так или иначе, она уступила, но холодно, неохотно, пытаясь защититься молчанием, непроницаемым выражением лица. Все это не Бог весь какое оружие, и ей оно плохо помогло и не долго прослужило. Если я оставил осторожность, она позабыла молчание и холод.

Я бужу ее и слушаю ее шепот, она рассказывает мне вещи, в которых не решается признаться днем.

– Пока я не встретила тебя, я не хотела жить. Мне всегда казалось, что будет лучше, если я умру. И чем скорее, тем лучше.

– Ты кому-нибудь об этом говорила?

– Кому? Меня никто бы не стал слушать. О, ты не знаешь, что такое Кулибри.

– Но потом, после Кулибри?

– Потом уже было поздно.

Днем она вела себя как самая обыкновенная молодая женщина: вертелась перед зеркалом, спрашивала, нравятся ли мне эти духи, учила меня каким-то своим песням, которые не давали ей покоя.

– Нет, нет, не так, – говорила она. – Вот как надо…

Потом вдруг без видимых причин она делалась молчаливой или сердитой и говорила только с Кристофиной на патуа.

– Почему ты все время целуешь и обнимаешь Кристофину? – как-то спросил я.

– А почему бы и нет?

– Я бы не стал с ними целоваться и обниматься. Я просто не мог бы заставить себя сделать это.

Тут она расхохоталась и хохотала долго, так и не объяснив мне, в чем, собственно, дело.

Но когда наступали вечер, ночь, она менялась. Она говорила каким-то другим голосом. Говорила о смерти. Может, она хотела рассказать мне тайну этого дома? Сказать, что иного пути отсюда нет? Она, наверное, знает… Кому как не ей знать об этом…

– Зачем ты вселил в меня желание жить? Зачем ты так со мной поступил?

– Потому что мне этого хотелось. Разве это недостаточная причина?

– Нет, конечно, этого достаточно. Только в один прекрасный день ты вдруг утратишь это желание, и что мне тогда делать? А вдруг однажды ты отберешь у меня это счастье, когда я зазеваюсь?..

– Зачем? Чтобы потерять свое собственное счастье? Но это же просто глупо!

– Я не привыкла быть счастливой, – призналась Антуанетта. – Я боюсь…

– Не надо бояться. И даже если тебе вдруг делается страшно, не говори об этом никому.

– Я пытаюсь. Но у меня плохо получается. Старанием делу не помочь.

– Чем же тогда можно помочь? – спрашивал я, но не получал ответа. Не получил я его и в тот раз. Но однажды ночью она прошептала:

– Если бы умереть сейчас! Когда я так счастлива. Тебе даже не придется меня убивать. Просто скажи: «Умри!» – и я умру. А ты смотри, как я буду умирать. Ты мне не веришь? Ну так скажи: «Умри!» – и посмотри, что из этого получится.

– Умри же!

Я много раз наблюдал, как она умирает. Но только в том смысле, который вкладывал в это слово я, не она. На солнце и в тени, при луне и при свече. В долгие послеполуденные часы, когда никого, кроме нас, в доме не было. Мы были одни, не считая солнца, но мы его к себе не пускали. Умирать так умирать. Вскоре она не меньше моего получала удовольствие от этих умираний.

– Здесь я могу делать все, что мне хочется, – говорила она. Я так не думал, но соглашался с ней. Именно так и следовало вести себя в этом уединенном месте. Делать все, что душе угодно.

Когда мы покидали пределы усадьбы, то редко кого-либо встречали. Но если даже нам и попадались какие-то люди, они здоровались и проходили своей дорогой.

Мне стали нравиться обитатели этих гор: спокойные, сдержанные, молчаливые, лишенные любопытства – так мне по крайней мере тогда казалось, хоть их быстрые взгляды позволяли им узнать все, что их интересовало.

И только по ночам я вдруг начинал испытывать чувство опасности и делал все, чтобы его заглушить.

– С тобой ничего не случится, – говорил я, касаясь рукой лица Антуанетты. Ей это нравилось слышать. Но иногда, касаясь ее щеки, я обнаруживал слезы. Слезы – это пустяки. Слова – это и вовсе ничто. Но что же касается счастья, которое я приносил ей, это было гораздо хуже, чем ничего. Я не любил ее. Я жаждал ее, но это была не любовь. Я не испытывал к ней никакой нежности. Она была для меня совершенно чужим человеком, который думал и чувствовал вовсе не так, как я сам.

Однажды днем, увидев платье, которое она бросила на пол, я преисполнился неистовым желанием. Когда мои силы иссякли, я отвернулся от нее и уснул, так и не сказав ни слова, ни разу не приласкав ее. Я проснулся оттого, что она целовала меня. Осыпала легкими нежными поцелуями.

– Уже поздно, – сказала она с улыбкой. – Разреши, я тебя укрою чем-нибудь. Ветер с гор бывает очень холодным.

– А ты не замерзнешь сама?

– Я сейчас оденусь. Я надену сегодня то платье, которое тебе так нравится.

– Да, да, надень его.

На полу валялась одежда – и ее, и моя. Она преспокойно прошла по ней к шкафу, где висели ее туалеты.

– Пожалуй, я закажу себе еще одно такое же, – весело прощебетала Антуанетта. – Тебе будет приятно?

– Конечно.

Если она и была ребенком, то не глупым, но очень упрямым. Она часто расспрашивала меня об Англии, внимательно выслушивала ответы на свои вопросы, но я не сомневался, что мои слова не производили на нее особого впечатления. В ее сознании все уже сложилось окончательно и бесповоротно. Романтическая повесть, случайная, не запавшая в память реплика, набросок, картина, песня, мелодия вальса, – и образ принимал окончательную форму. Она твердо знала, что такое Англия и что такое Европа, не побывав ни там, ни там. Мои слова не могли переубедить ее – и вообще ничто на свете не было на это способно. Действительность могла сбивать ее с толку, пугать, причинять боль, но для нее это была в таком случае не действительность. Она объясняла это тем, что случилась ошибка, невезение, она неверно выбрала дорогу. Ее представления о мире не менялись.

Мои слова не оказывали на нее ровно никакого воздействия.

Умри же. Засни…

Это все, что я могу тебе дать… Уж не знаю, приходило ли ей когда-нибудь в голову, как близка была она от смерти. В ее, не моем, понимании этого слова. В таком месте, как Гранбуа, играть со смертью было опасно. В темноте. Желание. Ненависть. Жизнь и Смерть могли оказаться рядом. Совсем рядом.

– Тебе ничто не угрожает, – говорил я Антуанетте, а себе внушал: «Закрой глаза. Дай себе отдых».

Я лежал и слушал шум дождя, эту убаюкивающую музыку. Казалось, она будет играть вечно. Дождь, дождь, дождь… Убаюкай меня поскорей.

Но утром мало что напоминало об этих ночных дождях. И если одни цветы оказывались помяты и раздавлены, другие пахли еще слаще, воздух снова удивлял голубизной, искрящейся свежестью. Только глинистая тропинка под моим окном совсем раскисала. Маленькие лужицы сверкали на жарком солнце. Краснозем высыхает медленно.

– Вам его доставили сегодня рано утром, хозяин, – говорила Амелия. – Хильда, давай его сюда.

Хильда подала мне увесистый конверт, на котором каллиграфическим почерком был написан адрес. В углу была приписка: «Срочно».

«Наверно, кто-то из наших соседей-отшельников, – подумал я. – И наверное, письмо для Антуанетты». Но увидев, что возле ступенек веранды стоит Батист, я не стал открывать конверт, а сунул его в карман и забыл о его существовании.

Этим утром я вышел из дома позднее обычного. Но когда я наконец оделся и вышел, то долго сидел у водопада, прикрыв глаза, испытывая дремоту, умиротворение. Сунув руку в карман за часами, я вдруг натолкнулся на конверт, вынул его и распечатал письмо.

«Дорогой сэр!

Я долго думал, прежде чем взяться за перо, но все же правда, как мне кажется, нужнее, чем утешительный обман. Вот что я считаю своим долгом сообщить вам.

Вам, конечно, говорили, что ваша жена родом из семейства Косвеев, а мистер Мейсон ее отчим. Но вы, наверное, не знаете, что за люди были эти самые Косвеи! Злобные, противные рабовладельцы из поколения в поколение. На Ямайке их все терпеть не могут! И на этом прекрасном острове, где, я надеюсь, вы приятно и с пользой проведете немало времени, их тоже не больно жалуют. Но, разумеется, вам не следует огорчаться из-за этого. Впрочем, их злобность не самое худшее. В этом семействе живет безумие – и передается по наследству. Старый Косвей умер, предварительно сойдя с ума, как в свое время и его отец.

Вы, естественно, зададитесь вопросами – во-первых, какие у меня могут быть на этот счет доказательства, и во-вторых, почему я, собственно, сую нос в ваши дела. Отвечаю. Я брат вашей жены. Сводный брат – у нас один отец, но разные матери. Наш папаша был бессовестный человек, и из всех его побочных отпрысков я самый нищий и самый несчастный.