Вокруг Света - Журнал Вокруг Света № 3 за 2005 год (№ 2774)

• Название: Журнал Вокруг Света № 3 за 2005 год (№ 2774)
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Итак, занавес бальной залы задернут. Что ждет ее? Все прелести большого света, огни и музыка, оживление блестящей толпы вытесняются из души желанием тишины, покоя и творчества. Она уже другая, не та тоненькая Додо, не обольстительная Евдокия Петровна. Под пером почти набело ложатся на бумагу строки о счастливом воронежском «изгнанье», о благословенной деревеньке с прелестным именем Анна:

Там ум сдружился мой
С отрадой тихою спокойных размышлений…

Как действительно много в России мест, на дорогах к которым можно было бы поставить знак: «Здесь создавалась русская литература». Карабиха, Михайловское, Болдино, Красный Рог и Овстуг, Ясная Поляна, Щелыково, Мелехово и еще Бог весть сколько, немудрено называемых «селами» и когда-то отрезанных от столиц бездорожьем. Кажется, что здесь сама природа оставляла таланту только одну собеседницу – музу.

Вот и Ростопчина без малого три «аннинских» года работала усиленно и плодотворно как над стихами, так и над прозой. В 1839-м две ее повести «Чины и деньги» и «Поединок» вышли отдельной книжкой под общим названием «Очерки большого света». Их главная тема – право женщины на любовь по собственному выбору. Вся сознательная жизнь Ростопчиной доказывает, насколько эта тема оставалась для нее актуальной. Ее героини, их болезненные семейные драмы во многом явились отражением личного неблагополучия поэтессы, страстной, никогда не умиравшей в ней надежды на взаимное чувство.

Одной мольбою

Семейная жизнь Ростопчиной, по признанию Евдокии Петровны, была «лишена первого счастья – домашней теплоты». Она пыталась свыкнуться с душевным одиночеством и сознательно уходила от привязанностей, которые могли бы украсить ее жизнь. Много прекрасных строк выплеснулось на бумагу от избытка неутолимой тоски. Боюсь, боюсь!.. Я не привыкла к счастью! Всегда за радостью встречала горе я… И все-таки слишком велико было искушение почувствовать себя влюбленной и любимой. Долгий и мучительный под конец роман связывал Ростопчину с Андреем Карамзиным, младшим сыном известного историографа, добрым знакомым Пушкина и приятелем Лермонтова. Этот роман обсуждался в свете, но Ростопчина была безоглядной в своем чувстве, хотя и понимала, что у него нет будущего. От этой связи она родила двоих дочерей, которые воспитывались в Женеве и носили фамилию Андреевы. Дальнейшее подтвердило справедливость предвидения Ростопчиной «всегда за радостью встречала горе я».

Охлаждение Карамзина, а вслед за тем известие о его предстоящей женитьбе на красавице Авроре Демидовой Ростопчина восприняла с мужеством и великодушием искренне любящей женщины.

Прости, прости!.. Одной мольбою.
Одним желаньем о тебе
Я буду докучать судьбе:
Чтобы избранная тобою
Любить умела бы, как я…

Трагическая гибель Карамзина, который добровольцем ушел на Крымскую войну, потрясла Ростопчину.

В феврале 1841-го в Петербурге появился прибывший в отпуск Михаил Лермонтов. Он и выросшая девочка с Чистых прудов никогда не теряли друг друга из виду. И Лермонтов снова у Додо. Для него она не столичная знаменитость в полном расцвете женской красоты и литературной славы, а та близкая душа, которую можно найти только в юности.

И Додо, и Мишелю было о чем поговорить, на что пожаловаться и чем утешить друг друга. Они – свои. Мишель узнал, что этот год у Додо особенный: выходит первый том ее сочинений, подготовленный братом Сергеем Сушковым. Позже Михаил Юрьевич попросит свою бабушку прислать ему в Пятигорск этот томик с именем автора на обложке, именем, говорившим ему так много.

Во время следующей встречи с Додо Мишель признался ей, что его мучают тяжелые предчувствия. У Ростопчиной сжалось сердце, но она не подала вида и даже пыталась подтрунивать над мнительностью друга. Стараясь отвлечь его, она протянула Мишелю альбом – несколько строк на память. Потом под впечатлением этой встречи Додо написала стихотворение, где одна строчка звучит как заклинание: «Он вернется невредим…»

Вспоминая покидающего ее дом Лермонтова, Ростопчина писала: «Я одна из последних пожала ему руку». Думала – до встречи. Оказалось – на вечную разлуку…

Терпимость во всем

В 1847 году Ростопчиными был куплен дом на Садовой, куда граф Андрей Федорович перевез богатейшую картинную галерею, собранную его отцом. Здесь было около трех сотен картин: Рембрандт, Рубенс, Тициан, Доу… Великолепная отделка, мраморные статуи, работы итальянских мастеров, громадная библиотека – особняк на Садовой стал жемчужиной Москвы, а с 1850 года – музеем. Супруги открыли двери для всех желающих. «Толпы хлынули на Садовую, несмотря на морозы», – вспоминали старожилы.

Евдокия Петровна старалась с головой окунуться в московскую жизнь. Притягательность ее личности была огромна: «Все глаза смотрели только на нее…» Начинающие таланты всегда находили у Ростопчиной горячую поддержку. На ее «субботах» молодой драматург Александр Островский читал своего «Банкрота», так первоначально называлась пьеса «Свои люди – сочтемся».

«Что за прелесть „Банкрот“! Это наш русский „Тартюф“, и он не уступит своему старшему брату в достоинстве правды, силы и энергии. Ура! У нас рождается своя театральная литература», – с восторгом пишет Ростопчина. Она щедра на похвалу. Все, что идет на пользу русскому искусству, литературе, встречается ею с горячим энтузиазмом и защищается от несправедливых нападок. «Я не понимаю вообще, как люди могут питать вражду или досаду друг на друга за то, что не все видят, чувствуют, мыслят и верят одинаково. Терпимость во всем, особенно в области искусства, – вот для меня главное и необходимое условие сближения, приязни, дружбы…»

Не только в творчестве, но и во взглядах на пути развития России, вызывавших в 1850-х годах настоящие баталии между славянофилами и западниками, Ростопчиной претили крайности и словесный экстремизм.

Другая

Последний, московский, период жизни Евдокии Петровны был заполнен интенсивной работой. Определяя свою лирику как «истинную повесть», она продолжала размышлять и признаваться, любить и разочаровываться. Ее произведения – роман в стихах, пьесы, проза – печатались практически в каждом журнале и альманахе. В 1856 году вышел в свет первый том собраний ее сочинений, предпосланный такими словами критика: «Имя графини Ростопчиной перейдет к потомству как одно из светлых явлений нашего времени… В настоящую минуту она принадлежит к числу даровитейших наших поэтов».

Между тем это был последний радующий автора отзыв. Наступали иные времена. Ростопчина не могла не чувствовать сначала снижения интереса к своему творчеству, а потом неприкрытой враждебности. В том самом «Современнике», где Ростопчина знала лучшие времена, теперь Добролюбов зло издевался над ее новым романом.

Чернышевский называл писательницу салонной ретроградкой. «Бранили меня аристократкою», – как будто не понимая в чем дело, огорчалась графиня. Она была другая. Она была плоть от плоти того века, который страстно ненавидели выпускники семинарий, века, в котором барышни из чистопрудненских усадеб говорили на пяти языках, а поэты женились на первых красавицах империи. От Ростопчиной напрасно было ждать обличений «мерзостей российской жизни», так быстро входивших в моду. Природа ее таланта являлась совершенно иной. И конец Ростопчиной как поэтессы, писательницы был предрешен.

…Летом 1857 года Ростопчины, отдыхая в своей подмосковной усадьбе Вороново, навестили соседей. За ужином домашний врач хозяев, сидевший напротив Евдокии Петровны, обратил на нее особое внимание, а по окончании вечера просил кого-нибудь из близких людей предупредить Ростопчина: «Его жена опасно больна. У нее все признаки рака».

Вероятно, и сама Евдокия Петровна предчувствовала приближение конца. Она вызвала в Вороново, чтобы сделать соответствующие распоряжения, своего дядю, писателя Николая Сушкова.

– Я умираю, – сказала она ему. – Вот скоро перееду в город, стану говеть, готовиться…

Пережив свою славу, хлебнув насмешек и хулы, Ростопчина стояла на пороге последнего акта своей житейской драмы.

В Вороново свекровь открыла католическую школу для местных девочек. Ростопчина не могла смириться с этим. Страсти накалялись. Но здесь был громадный парк, прекрасная природа вокруг – и это умиротворяло душу Евдокии Петровны. В Москве же, где она думала с помощью медицины хоть немного продлить свои дни, ей предстояло снова жить в ростопчинском доме на Старой Басманной. Жить в обстановке вечной вражды со свекровью.

Знаменитый дом на Садовой, все его дивные коллекции граф Андрей Федорович продал, движимый какой-то маниакальной страстью к финансовым операциям, неизменно кончавшимся крахом. Колоссальное отцовское состояние утекало как песок сквозь пальцы. Евдокия Петровна всегда сторонилась материальных дел. Сейчас тем более не хватало на это сил. Тютчев, навестивший больную, пришел в ужас от того, что осталось от совсем недавно сиявшей здоровьем женщины. Она, по его словам, выглядела «слабеющей и угасающей». Но дух Ростопчиной был неукротим. Разговор с ней заставлял забыть, что перед ним человек, дни которого сочтены.