Катарина Причард - Девяностые годы

• Название: Девяностые годы
• Автор: Катарина Причард
• Издательство: Правда
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Роман «Девяностые годы» современной австралийской писательницы К. Причард (1884–1969) — первая часть трилогии, в которой показана Австралия конца XIX — середины XX века.

_{Иллюстрации художника А. Кокорина}

---

— Лавочник почуял неладное. И рассказал Буйволу про самородок. Буйвол, конечно, спрашивает Уинтерботома, и эта старая лисица заявила ему, что он-де лодырничает на работе и потому ему ничего не причитается из денег, полученных за самородок.

Слушатели дружно выразили свое негодование. Это было тяжкое преступление. Оно нарушало основной принцип золотых приисков — принцип товарищества.

На Курналпи сейчас около двух тысяч человек, и если бы вы видели, сколько народу повалило на собрание, услышав, что бьют в тазы! Ребята прямо взбесились, когда узнали историю с Буйволом.

Ну ладно, выбрали судью, а сами были присяжными, как всегда. Уинтерботома поставили в повозку, а на шею надели петлю и конец перекинули через перила на веранде лавки. Некоторые были так разъярены, что чуть не удавили Бэма этой веревкой, когда он заявил, что не признает себя виновным. Лавочник и тот парень, которого Бэм уговаривал работать с ним, дали свидетельские показания. Судья все это подытожил и спросил ребят, какой они вынесут приговор.

«Виновен!»

«Виновен, дьявол его возьми!» — заорали мы. И все подняли руки, голосуя. А особенно горячие парни кричали:

«Повесить его!»

«Повесить негодяя!»

Святой Иегосафат! Я никогда не видел, чтобы люди на общем собрании так горячились! Они бросились к повозке, в которой стоял Уинтерботом, и если бы им удалось схватить его, они наверняка бы его задушили. А он трясся с головы до ног. На себя стал непохож, бледен, как привидение. Несдобровать бы ему, если бы мы не окружили повозку и не заставили ребят одуматься.

Ну, сначала немного поработали кулаками, а потом Эд Джошуа и Джонни Маршалл встали и начали уговаривать старателей. «Ведь никогда еще, — сказали они, — на этом прииске не было самосуда. Мы, старатели, всегда гордились тем, что блюдем справедливость. Мы не хотим, чтобы о Курналпи пошла дурная слава». Немного погодя народ успокоился. Было постановлено, чтобы Уинтерботом отдал Буйволу то, что ему полагалось. Затем парни выпроводили его из лагеря, снабдив водой и пищей на сутки, и так орали и свистели ему вслед, что за несколько миль было слышно.

— Пусть теперь кто-нибудь в Курналпи посмеет надуть своего товарища, — сказал Билл усмехаясь.

Он намеревался поехать в Кулгарди, чтобы купить верблюдов и вместе с Крупинкой отправиться на юго-восток от Курналпи; но не успели они пуститься в путь, как лагерь забурлил — всюду шли разговоры о том, что Джек Дан нашел новые месторождения в пятнадцати милях к северо-западу от Сорок Пятой Мили.

— Говорят — богатое, как на Лондондерри, — закончил Билл. — Золотые самородки так везде и лезут из земли.

Они с Крупинкой решили идти по следам Дана. Уложили свои пожитки и отправились закупать припасы. Большой Джим и Клери Мак-Клерен побежали в заросли ловить своих верблюдов. Джеймс, Динамит и с десяток других бастующих шахтеров не теряя времени сложили вещи и приготовились следовать за Крупинкой и Биллом. Моррис горел желанием присоединиться к походу, но Фриско был против. Ведь не успеем мы дойти, говорил Фриско, как все уже будет занято на много миль вокруг, а нам нужно сохранить свой участок. Теперь вошло в моду с налета захватывать чужие участки. Инспектор Финнерти уже разбирал сотни подобных дел, а участок на Хэннане будет стоить больше, чем какая-то яма, вырытая во время этой горячки.

Через два-три дня дошли слухи о волнениях на участке Дана. Будто бы, когда старатели, искавшие россыпное золото, явились на участок Джека Дана, тот даже стрелял в них, а потом призвал солдат, чтобы они охраняли его собственность.

— И что этот Джек Дан о себе воображает! — возмущались старатели. — Разве он не знает законов? Каждый старатель, добывающий россыпное золото, имеет право застолбить участок в двадцати футах от жилы.

Эли сплюнул и задумчиво затянулся табачным дымом.

— Но если кто-нибудь начал ковырять жилу, как утверждает солдат Райен, то Джек Дан был в своем праве, выгоняя их. Ей-богу, если бы они тронули жилу в моей шахте, я бы тоже угостил их свинцом, хотя Ярн, черт бы его побрал, и испортил мне ружье.

— Все это так, — возразил Тупая Кирка. — Но почему Джеку Дану понадобилось впутывать полицию в наши старательские дела? Надо было созвать собрание, оно бы все рассудило, и Джек получил бы то, что ему следует.

Иногда Фриско приносил свою большую гитару со стальными струнами и громко затягивал какую-нибудь популярную песню. Остальные подхватывали, присоединяясь один за другим, и их голоса звучали хрипло, грубо и заунывно или с залихватской удалью. Кто-нибудь просил Мэллоки О’Дуайра спеть «Балладу о зеленом цвете». Поп Ярн исполнял «Соберемся у реки», и каждый, как мог, подтягивал. Иной раз Эли прерывал наступавшее затем молчание комическими куплетами, которые он пел своим разбитым фальцетом, или Фриско мурлыкал бесконечную мексиканскую песенку с веселым припевом. Он пел и непристойные песенки и арии из опер, извлекая совершенно невозможные звуки из своей гитары.

Бренчание Фриско на гитаре доводило Морриса до бешенства. Больше всего на свете его раздражало, когда Фриско, усевшись и разыгрывая из себя доброго малого, перебирал струны своего инструмента, хвастливо уверяя, что объехал с ним вокруг света.

— Но, Моррис, — возражала Салли, — ведь очень приятно иногда послушать музыку у лагерного костра.

— Музыку? — рычал Моррис. — Ты называешь это безобразие музыкой? Мне убить его хочется, когда я слышу его пение.

— Да ведь людям нравится, — смеялась Салли, — и мне тоже.

А Моррис едва сдерживался, слушая душераздирающие диссонансы Фриско, который дергал струны как попало и, фальшивя, распевал во все горло. Негодование Морриса еще усиливалось оттого, что Салли нравилось пенье Фриско, она хлопала в ладоши, подпевая, и смеялась любой его шутке. Не одобрял также Моррис и ее привычки, разговаривая с людьми, называть их по прозвищам, снисходить до шутливой болтовни. А они уже не стеснялись ее и тоже болтали всякий вздор, называя ее «маленькая миссис», или «миссис Салли».

— Ты не должна допускать фамильярности с людьми здесь на приисках, — выговаривал он ей раздраженно после одного из вечеров, когда они пели хором у костра.

— Фамильярности? — Салли удивленно подняла брови. — Скажи, пожалуйста, что ты разумеешь под этим, Моррис?

— Ну, — замялся Моррис, которому было довольно трудно объяснить, что именно он имеет в виду. — Не нужно так свободно держаться.

Глаза Салли вспыхнули, и она пристально посмотрела на него.

— Значит, я держусь слишком свободно?

— Ты называешь людей по их прозвищам, — отозвался Моррис смущенно.

— Но я же не знаю их настоящих имен. Я знаю только те, которыми ты их обычно называешь, Моррис. Например, Поп Ярн. Как его настоящее имя?

— Да и я не знаю, — ворчливо признался Моррис. — Но это неприлично, что ты поешь и улыбаешься и…

— Неприлично петь и улыбаться? — спросила Салли.

— Ну, быть такой веселой с мужчинами, — добавил Моррис. — Ведь здесь золотой прииск. Да, да, и очень скоро твоя репутация будет испорчена!

— Моя репутация? — Глаза Салли засверкали от гнева. — Ты бы лучше о своей репутации заботился побольше, Моррис.

— Салли! — воскликнул Моррис, обиженный и растерянный.

— Дорогой мой, — и Салли тут же улыбнулась своей самой пленительной улыбкой. — Прости меня, но не говори мне больше насчет фамильярности. Мы должны жить здесь в ладу с людьми, относиться к ним так же ласково и дружелюбно, как они к нам. А что касается поведения, то, право же, Моррис, тебе незачем учить меня, как нужно себя вести.

Глава XIX

Вокруг лагеря постоянно бродили туземцы, едва прикрытые рваной одеждой с чужого плеча, в старых штанах и рубашках, в поношенных фетровых шляпах, худые, изможденные, с воспаленными, больными глазами. Они сидели на корточках в пыли перед бакалейной лавкой или мясной, выпрашивали пищу и табак, ждали, не перепадет ли случайная работа, нанимались в проводники к старателям. Моррис предупреждал Салли, чтобы она не приучала кочевников приходить к ней за пищей или одеждой.

— Стоит дать им что-нибудь хоть раз, и ты уже не отделаешься от них, — говорил он и сердито прогонял туземцев, если заставал их возле своей палатки.

В конце месяца из зарослей пришло целое племя. Мужчины и женщины в одних набедренных повязках из волос или меха. Они стояли маленькими группами, с любопытством оглядываясь по сторонам, или расхаживали по лагерю, как хозяева этой земли. Удивленно и насмешливо наблюдали они, как белые люди ползают по горному хребту, копаются и роются в земле, точно большие крысы. Они хихикали, перекликались резкими птичьими голосами. А на закате они ушли обратно в чащу и расположились лагерем возле одного из соленых озер.