Шарлотта Бронте - Эмма

• Название: Эмма
• Автор: Шарлотта Бронте
• Издательство: АСТ, Фолио
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-008177-4, 966-03-0768-3

Последний, незавершенный роман Ш. Бронте (1816–1855) «Эмма», впоследствии дописанный другой английской писательницей впервые публикуется на русском языке.

«Читая этот незаконченный отрывок, я думал обо всем, что в нем осталось ненаписанным. Есть ли оно где-нибудь и если есть, то где? Откроется ли вновь последняя страница, доскажет ли писательница свою историю? Сумеет ли она там где-то исправить эту повесть о бедах и тревогах юной Эммы?» — так писал Теккерей, публикуя последнюю рукопись нежно обожаемой им Шарлотты Бронте: две главы из начатого ею за несколько месяцев до своей жестоко ранней смерти романа «Эмма». Вопросы, которые он задавал, в тот момент казались вполне риторическими — очевидно, впрочем, что задавал их не он один. Более ста лет минуло, и совсем другая английская писательница, скрывшаяся под псевдонимом Another Lady (ее настоящее имя Констанс Сейвери), попыталась дать на них ответ, попыталась «досказать историю юной Эммы» — протянув тем самым реальную нить из века XIX в век XX.

Роман «Эмма» вышел в Лондоне в 1980 году, прошло еще двадцать лет, и теперь уже русский читатель, и уже не XX, но XXI века, сможет узнать его финал. Рискованный эксперимент, в котором почтение граничит с дерзостью, а подражание отмечено печатью первозданности, оказался удачным. Роман читается легко, на одном дыхании, в нем не ощущаешь «швов» — это тот самый роман, про который Пушкиным было говорено: «Роман классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный». При этом — роман, несущий притягательный отсвет «былых времен» — естественно и грациозно соединенный с потаенной грустной ироничностью, этим непременным знаком «новой» словесности.

---

— Может быть, тебе надо что-нибудь сказать мне, детка? Она отрицательно мотнула головой.

— Тогда у меня есть небольшой план, — продолжал мистер Эллин. — Ты ведь знаешь, что другие девочки уезжают на каникулы домой, и, наверное, мисс Уилкокс тоже бы хотелось отдохнуть и пожить без учениц. Одна моя хорошая знакомая хочет на время каникул взять тебя к себе, в свой славный дом, где никто не будет спрашивать тебя о том, о чем ты не хочешь говорить. Ты знаешь эту даму в лицо — она сидит рядом с тобой в церкви.

Видимо, сильно растерявшись, девочка спросила робко:

— Это та самая дама, которая никогда не видела своих пасынков?

Мистеру Эллину припомнились пересуды на одном из чаепитий в гостиной у мисс Уилкокс, где, с неизбежностью, присутствовала и ее любимица, молчаливая свидетельница разговора, на его взгляд, неуместного и клеветнического, который он всячески старался оборвать.

— Не бойся, — успокоил он ее. — Миссис Чалфонт — сама доброта, и нимало не повинна в непростительном поведении своих пасынков. Пойдешь со мной?

Она почти беззвучно прошептала: — Да.

Поднявшись, он взял ее за руку — подергивавшиеся пальчики тотчас успокоились в его ладони. Вместе вышли они из дому и вместе пришли ко мне в «Серебряный лог».

— Что я вижу? — вскричала я вместо приветствия. — Вот так-так, мистер Эллин! Вы увели бедную девочку, не дав ей времени надеть капор и накидку!

— Клянусь честью, так оно и есть! — испугался мистер Эллин. — Поскорей усадите ее поближе к огню, миссис Чалфонт. Что за несносная рассеянность! Простишь ли ты меня, Матильда?

Она подняла на него глаза, и тень улыбки задрожала на ее распухшем от слез лице. Не сказав в ответ ни слова, она, тем не менее, послушно села в кресло, по обе стороны которого расположились мы с мистером Эллином. Нам тотчас подали горячий суп, который был приготовлен к ее приходу, и мы все его отведали. Я с радостью заметила, что ее лицо приняло более спокойное выражение: она с интересом следила за проделками моей кошки — особы весьма избалованной и пытавшейся, в знак протеста, выжить мистера Эллина с ее любимого места. Когда сверкающий взгляд и изогнутый хвост не привели к желанной цели, миссис Киска прыгнула на сиденье, прямо за спину захватчика, и изо всех своих кошачьих сил впилась в него когтями в надежде столкнуть с места.

— Ну, понятно, ты хочешь сказать, что я засиделся в гостях, — сказал он, подымаясь.

Девочка тоже вскочила на ноги. Она молчала, но дрожала всем телом и протянула к нему руку, словно пытаясь удержать. В ее глазах — хотя из уст не вырывалось ни звука — сквозил страх: ведь ей предстояло остаться со мной наедине.

Он нежно похлопал ее по ручке:

— Ты тут в полной безопасности, детка. Миссис Чалфонт любезно разрешила мне заглянуть к вам днем на чашку чаю. А пока я поеду на рынок в Барлтон и сделаю срочные покупки, там отличные лавки. У тебя есть ко мне поручения?

Не уверенная в том, что правильно его поняла, она продолжала безмолвствовать.

— Хочешь, я куплю тебе засахаренных слив, или жареного миндаля, или мятных лепешек?

Ответом ему было горестное покачивание головой из стороны в сторону.

— Ага! Значит, тебе больше по вкусу черные анисовые пушечные ядра, которые продаются в маленькой кондитерской у мадам Петтигрю?

На этот раз его сначала одарили гримаской отвращения, а потом и открытой детской улыбкой:

— Только не анисовые шарики, пожалуйста.

Он удалился, а я вновь усадила свою гостью поближе к камину, судорожно перебирая в уме возможные темы для разговора. Она, со своей стороны, казалось, рада была помолчать. На ее сшитом из дорогой материи платье красовалось безобразное чернильное пятно, словно на подол, по неловкости, уронили чернильницу. Отложив в сторону пяльцы, я стала разглядывать пятно. Какое-то время тишину нарушало лишь потрескивание яблоневых поленьев в камине и мурлыканье кошки, певшей торжествующую песнь над поверженным, как она полагала, противником.

Приближалось время дневной трапезы. Я поднялась с места и как можно приветливее позвала Матильду:

— Пойдем — тебе, наверное, интересно посмотреть твою комнату.

Она послушно двинулась за мной, как заводная кукла.

Маленькую гостевую комнату с двумя дверьми, одна из которых выходила в мою спальню, приготовили еще накануне. Безучастный взгляд девочки потеплел, когда она увидела розовые занавески, белоснежную постельку, картинки на стенах и безделушки. На подвесной полке стояло несколько книжек, которые я любила с детства. Наугад я сняла с полки одну из них:

— А ты читала «Головоломку для любознательной девочки», Матильда?

— Нет, мэм, — проговорила она хрипло и негромко, но уже не шепотом.

— Хочешь, я почитаю тебе ее попозже? Гулять сегодня все равно нельзя из-за погоды, даже если бы этот рассеянный мистер Эллин и не привел тебя без плаща.

Я с радостью услышала протестующий шепот:

— Никакой он не рассеянный. Он быстрый и… очень добрый!

Так мог бы сказать узник, вызволенный из тюрьмы. Я лишь улыбнулась в ответ, чтобы показать, что соглашаюсь с поправкой. Мы уже были в дверях, как вдруг мой взгляд упал на незнакомый мне предмет, хотя я собственными руками все расставляла в комнате к приезду гостьи: маленький дорожный сундучок.

— Это вещи мисс Фицгиббон, — объяснила приблизившаяся к нам Элиза. — Мисс Уилкокс прислала его с час назад, и я велела Ларри поставить его сюда.

Я с трудом подавила едва не вырвавшийся у меня возглас удивления: уж очень убогий вид был у этого короба, плохо согласовавшегося с утонченными нарядами и уборами мисс Фицгиббон. Обернувшись к девочке, я предложила:

— Давай распакуем его вместе, детка. Повесим твои платья на место, и ты сразу почувствуешь себя дома. Ответом мне был сдавленный крик:

— Это не мой сундучок! Я открыла крышку.

— И платья там не мои! — Личико ее стало землистым, стиснутые руки побелели.

Элиза отвела меня в сторону:

— Мне сказала Джемайма, ну та, что служанкой в школе: одна из молодых мисс так быстро выросла, что ее маменька, приехавши нынче утром забирать ее домой, оставила ненужную одежонку, чтобы мисс Уилкокс раздала ее бедным детям.

Мы с Элизой поглядели друг на друга, и я поняла, что история падения мисс Фицгиббон известна ей во всех подробностях. Итак, то был ультиматум мисс Уилкокс, предъявленный нам с мистером Эллином: пока ей не уплатят, она конфискует гардероб наследницы в порядке возмещения законной платы.

— Это платья мисс Дианы Грин, — шепнула мне Элиза.

Вид моей юной гостьи, тоскливо перебирающей содержимое сундучка в тщетной надежде найти хоть что-нибудь свое среди ветоши, принадлежавшей ее соученице, привел меня в еще большую растерянность. Бесплодные поиски обнаружили лишь малую толику вещей первой необходимости, куда, среди прочего, входила ночная рубашка с длинной прорехой, видимо, образовавшейся от резкого движения во время шалостей. Как и прочие вещи, она была велика Матильде, но мала Диане.

Я взяла девочку за руку и увела из комнаты.

— Мы посоветуемся с мистером Эллином. Произошла какая-то ошибка. Мистер Эллин все уладит, вот увидишь, — заверила ее я.

Признаюсь, что кривила душой, ибо плохо представляла себе, каким образом мистер Эллин может поправить дело. Но Матильда верила в него больше моего: нахмуренное личико разгладилось, тень горя сбежала с него.

Я свела ее вниз и вновь усадила у огня — скоротать несколько минут до обеда, который в моем доме подавали рано.

Держа на коленях книгу с гравюрами, она пристально смотрела в огонь, отрываясь лишь для того, чтобы перевернуть очередную страницу, на которой даже не останавливалась взглядом. И все же обед прошел в более непринужденной обстановке, чем можно было ожидать от двух собеседниц, имевших крайне ограниченный выбор тем. Она уже запомнила имена моих горничных — Джейн и Элизы, и моего садовника — Ларри; мне удалось завести разговор и о третьей служанке — старушке Энни, которая после многолетней верной службе нашей семье удалилась на покой и жила у меня, имея в своем распоряжении маленькую гостиную и спальню. Как и моя мать, Энни родилась в далеком Корнуолле и была одной из немногих живых носительниц корнуоллского языка. Слыхала ли Матильда, что в давние времена в Корнуолле был свой собственный язык, который нынче исчез, вытесненный английским?

Нет, Матильда никогда не слыхала ни о затонувшей сказочной земле Лионесс,[1] ни о забытом языке Корнуолла. Я назвала несколько слов, которым выучилась в детстве от Энни, а там уж от «quilquin» — лягушки мы, естественно, перешли к моему саду, в котором сейчас нечем было полюбоваться, кроме омелы, гаултерии,[2] пятнистого лавра и алых ягод остролиста.

— Но пройдет немного времени, и мы будем радоваться золотым аконитам, «светлым девам февраля», гиацинтам, крокусам, фиалкам и примулам, — пообещала я.