Питер Бигл - Тихий уголок

• Название: Тихий уголок
• Автор: Питер Бигл
• Издательство: Лань
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8432-043-X

Майкл скончался внезапно и вполне определённо, и когда сознание вернулось к нему, сразу понял, где он. Гроб покачивался и накренялся на плечах четверых носильщиков, и тело Майкла стукалось о тесные стенки. Сперва он лежал тихо, так как никогда не исключено, что это – просто-напросто сон. Но Майкл слышал, как совсем рядом напевает священник, и как скрипит гравий под ногами носильщиков, и что-то вроде звона колокольчиков (должно быть, это плакала Сандра), и тогда он всё понял. Он подумал, что либо он мёртв, либо его ошибочно приняли за умершего. Он знал, что такое случалось с другими людьми, и было вполне возможно, если не сказать естественно, что случилось и с Майклом Морганом. И тогда его охватил неистовый страх, что он задохнётся под землёй, он заколотил по крышке гроба кулаками и закричал. Но ни звука не сорвалось с его губ, а удары по крышке вышли совсем не слышными. В отчаянии он стал бранить и проклинать жену, Сандра же продолжала свое изысканное оплакивание покойного. Священник произносил нараспев всё, что положено, и сурово посматривал на мальчиков, когда они принимались волочить ноги. Носильщики передвигали гроб на плечах туда-сюда. А Майкл Морган безмолвно сокрушался о своём безмолвии. Затем он внезапно успокоился. Безумно утомленный, он теперь лежал тихо и знал наверняка, что мёртв.

---

– Твоя жена – красавица, – сказала Лора.

«Он хочет о ней говорить, – подумала она. – Он предпочёл бы вообще забыть её, но раз уж не может, он будет о ней говорить, чтобы не думать. Я не против. Не думаю, что я против».

– А разве нет? – спросил Майкл. В его голосе угадывался мрачноватый оттенок. – Она во многих отношениях отвратительная сука, порождение Западного Мира, но, ей-Богу, я любил гулять с ней по улице. Должен это признать. Мы, бывало, шагали, обняв друг друга за талию, – он оборвал фразу и окинул Лору таким долгим взглядом, что она начала нервничать и вздохнула с облегчением, когда он заговорил снова. – Это самый прелестный способ прогулки, какой я знаю, и этом есть что-то подлинное и нежное. Да, что-то основательное.

– Знаю, – ответила Лора, подумав: «Я и вправду знаю, но готова поспорить, чтобы не поверить».

– Ну так вот, – сказал Майкл. – Мы гуляли как-то подобным образом и увидели свое отражение в витрине. Я засмеялся, она пожелала узнать почему, и я сказал: «Я просто подумал вдруг: а что общего у этого бездельника с этой смазливой девкой?»

– И что же она сказала? – спросила Лора.

– А она сказала: «Я подумала как раз о том же самом». И мы пошли дальше, – Майкл вздохнул. – Хотел бы я, чтобы она меня не убивала. Иногда мы с ней довольно неплохо ладили.

Он снова начал насвистывать на ходу. Звук был высоким, таким высоким, что человеческое ухо его не различило бы. Мелодия была скорбной, воющей, почти до жути – это напоминало душераздирающий визг флейты-пикколо, навеки разлучённой со своим возлюбленным – волынкой. Но Майкл, кажется, возгордился и с удовольствием насвистывал эту мелодию всю дорогу до гравийной тропинки, а замолчал, как выяснилось, для того, чтобы спросить:

– Она действительно хорошо выглядела?

– Да, – сказала Лора. – Она выглядела изысканно. Это – единственное слово, которое, кажется, подходит.

– Изысканно, – задумчиво сказал Майкл. – Это хорошее слово. Своего рода – ключевое по отношению к ней. Она всё делала изысканно.

– Бывают же такие люди, – сказала Лора. – Люди, которые никогда не выглядят неуклюже, и неважно, что они делают. Всё бывает правильно сделано, все верно сказано. Если они это осознают, чувствуешь себя лучше, потому что можешь назвать их притворщиками и сказать: «Ну, слава Богу, я совсем не такая». Но у подобных людей всё выходит совершенно естественно – словно кошка потягивается…

Она почувствовала, что спотыкается, напряжённо подыскивая слова, но внезапное любопытство, с которым теперь смотрел на неё Майкл, завело её. Это все равно, как если бежишь с холма, раскинув руки и надеясь не упасть, но в любой момент этого ожидая. Она хотела, чтобы Майкл понял.

– Иногда гуляешь по улице и видишь, как кто-то движется навстречу – кто-нибудь знакомый. Он ещё не увидел тебя, но знаешь: он махнёт рукой, улыбнётся и что-нибудь скажет, как только увидит. И всё равно за миг до того, как он тебя увидит, думаешь: «Сейчас я всё испорчу. Не совсем знаю, как, но испорчу. Едва ли я могу догадаться, как это случится. Остановлюсь ли и протяну руку, в то время, как он ожидает, что я всего-навсего махну рукой и пройду мимо, или оба мы встанем, образовав маленький островок замешательства посреди улицы, и прохожие будут нас толкать, а наши руки станут липкими? А не выпущу ли я его руку, прежде чем он выпустит мою или все произойдет как-то иначе? Что я отвечу, когда он спросит: „Как поживаешь?" Хмыкну ли по-идиотски или остановлюсь и расскажу, как мои дела? Достаточно ли у меня храбрости, чтобы шагать себе и делать вид, будто я его не замечаю? Какая ужасная вещь произойдёт в ближайшие пять секунд?» И вот ждёшь пять секунд и обнаруживаешь.

«Довольно неплохо сказано, – подумала она. – Я никогда ничего подобного не говорила, пока была жива. А он смотрит на меня и думает об этом. Возможно, это и стоило сказать».

Две белые бабочки, порхая, пересекли тропу с легкостью и непринужденностью, словно бантики, несомые ветром. Они крутились вокруг друг дружки, словно двойная звезда, затем разъединились, и наконец улетели прочь вдоль тропы одна за другой.

– Так или иначе, но этого никогда не случается с изысканными людьми, – сказала она. – Не знаю, почему, но нет. Возможно, это связано с каким-нибудь геном или его отсутствием.

– Перестань жалеть себя, – сказал Майкл, и она, ошеломлённая, разинула рот.

– Я вовсе не жалею себя. Я никогда этого не делала. Это – одна из вещей, которые я очень крепко усвоила: бесполезно жалеть себя, да к тому же – ещё и безобразно. Я себя уже много лет не жалею.

– Хорошо, – сказал Майкл. – Старайся и впредь.

Его спокойная насмешка взбесила её.

– И я не привязываюсь к вещам: к жизни, к людям, к предметам или к чему-нибудь ещё. Я тебе об этом уже говорила: я оставляю всё, как оно есть. Этим можно принести себе немало блага.

– Возможно, – сказал Майкл. – Вот здесь-то мы и различаемся. Если я что-то люблю, я к нему привязываюсь, хватаюсь обеими руками и зубами, если только могу покрепче ухватиться.

– Даже если тебя не любят? – спросила Лора.

– Даже тогда. Особенно тогда. Кто угодно может любить, если пользуется взаимностью. Иная же ситуация требует определённой суммы усилий.

– Значит, мы по-разному видим вещи, – сказала она, и дальше они шли в молчании.

Гравийная дорожка плавно повернула, и они увидели теплицу. Майкл указал на зелень, густо облепившую стеклянные стены.

– Взгляни, – сказал он. – Это плющ. Он производит довольно неприятное впечатление, верно?

Лора кивнула. Плющ в стеклянном домике казался угрюмым и зловещим.

– Интересно, – сказала она вслух. – Не тот ли это самый вид плюща, который обычно обвивает стены колледжей?

– Возможно, – сказал Майкл. – У него такой же надменно-бесполезный вид. Неудивительно, если это он и есть.

Он снова указал рукой.

– А стена вон там. Впереди. Видишь?

– Да, – сказала Лора. Стена достигала примерно высоты Лориных плеч и была, вероятно, длиною футов в 75. Гравийная дорожка обрывалась у какой-то пыльной впадины, дальний конец которой перегораживала стена. Стена была сложена из красновато-бурого кирпича, причём строители явно не жалели раствора. Когда Майкл и Лора приблизились, им стало видно, как густо выплеснулся и выпятился в щелях между кирпичами старый цемент.

Остановившись у стены, Майкл повернулся к Лоре.

– Прыгать умеешь?

– Как будто, – с сомнением ответила она. – А что? Как именно?

– А вроде этого, – сказал он и на миг пропал из виду, а вновь возник уже, сидя со скрещёнными ногами на гребне стены.

– Это вроде как воображать себе разные места, – сказал он. – Только на таком коротком расстоянии надо быть внимательным, чтобы не вышло перелета. Сосредоточься, чтобы прыгнуть как раз куда надо, и забудь на мгновение о том, чтобы быть видимой. Будь осторожна, это нелегко первые несколько раз.

Лора прыгнула с четвертой попытки и села с ним рядом на стене.

– Я чувствую, что взволнована и не могу дышать, – сказала она, – если я вообще дышу. В этом – серьёзный недостаток бестелесного существования: забываешь, как можно отдохнуть, когда устаёшь.

– Ты вечно чем-то недовольна, – сказал Майкл, но улыбнулся. – А теперь взгляни. Взгляни вон туда.

За стеной местность резко понижалась, внизу находился последний участок, уставленный дешёвыми известняковыми надгробьями, позади него Лора увидела огромный забор, бежавший вокруг кладбища, а за оградой раскинулся город.

– Я никогда этого не видела, – сказала она. – Я никогда здесь прежде не бывала.

Со стены, на которой они сидели, им был виден почти весь Йоркчестер: розовые дома высились ряд за рядом, различаясь только количеством телевизионных антенн, торчавших, словно шпильки из причесок. Между ними в улицах, словно гроздья кислых плодов, скапливались машины. Ровный летний ветер скользил по городу, без сколько-нибудь пристального интереса поднимая женщинам юбки. Люди медленно передвигались по улицам. На горизонте вздымался горделиво-обнажённый костяк того, что станет, вероятно, со временем жилым домом. Там угадывалось движение, и Лора была почти уверена, что слышит, как перекликаются рабочие. Шоссе в три полосы бежало параллельно городу, согласное на некоторое время составить ему компанию, но всё же отъединенное от него даже там, где прямо в него вливались городские улицы.

Майкл увидел, что Лора смотрит на шоссе, и сказал:

– Здесь, перед шоссе, текла река. Сперва её превратили в тоненький ручеек. Затем поменяли русло три или четыре раза. И наконец она просто исчезла. Думаю, умерла от огорчения.

Лора подумала, что ей слышен каждый городской звук. Она различала автомобильные гудки, уличную брань и плач детей на солнцепёке. И щёлканье выключателей в конторах, и гудение электромоторов в поездах метро, и удары всевозможнейших пяток по всевозможнейшим мостовым, и стук резиновых мячиков о стены зданий, и пронзительные крики рабочих на стройке. Она даже отчётливо слышала звон монет в кассах автобусов.