Михаил Грешнов - Лицо фараона (с иллюстрациями)

• Название: Лицо фараона (с иллюстрациями)
• Автор: Михаил Грешнов
• Издательство: Книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1971

Михаил Грешнов. Советский писатель-фантаст. Родился в г. Каменск (Ростовская обл.) в семье сельского учителя. В 1933 году отучился в ФЗУ, после чего (в 17 лет) работал слесарем в паровозном депо. Затем закончил рабфак Ростовского университета, и в 1938 году поступил в ленинградский университет, но не закончил его и с 1940 по 1947 г. по путевке Наркомпроса работал учителем в Прибайкалье, в Тувинской долине (Бурятская АССР). В 1958 году заочно окончил Краснодарский педагогический институт, после чего работал учителем, а затем и директором средней школы. Живет в Лабинске (Краснодарский край), член Союза писателей СССР.

Публиковаться начал в конце 50-х гг. в местных издательствах. Тема его первых рассказов – жизнь советской деревни. А вскоре в 1960 году в журнале «Уральский следопыт» был опубликован его первый фантастический рассказ «Лотос золотой». Спустя два года появился и первый сборник автора «Три встречи», после чего произведения Михаила Грешнова постоянно появлялись в журналах и сборниках. В активе автора наличествует более 80 научно-фантастических рассказов и 9 сборников. Кроме этого писатель опубликовал несколько сборников реалистической прозы: «Три встречи» (Ставрополь, 1962), «Все начиналось…» (1968) и «Лабинские новеллы» (1969) и другие.

---

И стоило — честное слово, стоило! — похозяйничать на Луне! Открыты многие тайны спутника: вулканы, газ на дне пропастей, лунный лед и лунные кратеры. А загадок не убывает. Великая Стена, например. Тимошкин не отходит от нее восемь лет. Молчит, но он показывал фотографии. Ниши в Стене похожи на постаменты. Чепуха, — говорят ему, — естественные образования. — А Баальбек? — возражает Тимошкин. — Тоже естественное образование? — Баальбек, — спорят скептики, — на Земле!.. Они, наверно, никогда не переведутся, скептики. И даже гордятся собой: мы — реалисты… Тимошкин прилетел на Луну лет десять тому назад. Он тоже геолог. Но Тимошкин — не скептик. С ним хорошо мечтать.

Вот и Малыш. Обыкновенная скала, каких на Луне тысячи и десятки тысяч. Взгляд не задерживается на их обрывах и гранях. Но Егоров смотрит на скалу не просто как зритель, он хочет понять, почему дали скале такое название. Метров с пятидесяти он оглядывает камень с одной стороны, с другой. Да, в очертаниях есть что-то от присевшего мальчика с поднятой головой. Но Егорову приходилось видеть на Луне львиные профили, парящих орлов… Он еще раз обходит камень кругом. Отмечает: у Малыша нет лица. Вместо лица — вмятина, к тому же на теневой стороне и на высоте сорока метров. Егоров пошарил прожектором, вмятина блеснула красным обсидианом. Все обыкновенно, привычно. Егоров еще отошел от скалы. Что-то смутное почудилось ему, — будто над скалой работали инструментами; там обтесали, там обрубили выступы. Но это впечатление тут же растаяло. В горах встречаются пирамиды, трилоны, отшлифованные до блеска… Егоров еще раз прикинул высоту Малыша и, убедившись, что без скоб до вершины не доберешься, решил, что делать тут больше нечего. Сразу почувствовал, как отлегло от сердца. Любопытство удовлетворено. Егоров даже испытывал разочарование. Сотни людей, появляясь на Луне, обязательно что-то ищут. Поскреби каждого, найдешь в душе мечту о необычайном. Даже не то: необычайного на Луне хоть отбавляй.

Хочется встретить что-то близкое, человеческое — разум или хотя бы подобие разума. И — ничего не встречаешь. Ничего!

Не глянув больше на камень, Егоров повернул к Серповидному хребту и начал набирать темп. Прыжок, еще прыжок. По-прежнему мельтешат под ногами блестки вулканического стекла… Странно, — почему разочарование?.. — пытается разобраться в своих чувствах Егоров. Малыш. Малыш… — повторяет он. Все дело в названии. Черные Горы — это черные, ничто здесь не привлечет, не взволнует. А вот Малыш… Кто-то любит детей и даже в камне рассмотрел что-то от мальчика. Егоров вспомнил своих Володьку и Костю. Как они хотят на Луну!.. Не слишком ли быстро я, — стекло помутнело… Егоров замедлил бег. Прыжок… Косо поставил ногу. Надо быть осторожнее… Вдруг невыразимо яркая вспышка пламени ударила Егорову в спину, швырнула на камни. Нет, это он споткнулся, упал, мгновенно отмечая, что в пламени, возникшем за ним, смешаны все оттенки от фиолетового до рубиново-красного. Метеорит, мелькнуло у него в голове, атомный взрыв!.. Мгновенно озарились впереди скалы Серповидного хребта, но не заревом, не морем огня, к удивлению Егорова, а ярким кружком пальцем прожектора. Это не метеорит, понял Егоров, не атомный взрыв, — это луч!.. И — что совсем невероятное, сумасшедшее, — Егоров понял, что луч идет от Малыша!.. Сумасшедная мысль, — причем тут Малыш? Но Егоров знал, чувствовал, если уж говорить, — ощутил спиной, что луч идет от Малыша!.. Когда он встал на ноги, оглянулся, в темной вмятине на скале, как в телевизоре, гасло пламя. Но Егоров увидел — успел увидеть!.. Может, его ослепило раньше, может, ему почудилось!.. Волосы у него зашевелились на голове.

Потрясенный, он минуту стоял, надеясь увидеть чтото еще и пугаясь того, что увидел. Неужели это было?.. — спрашивал он себя. Скала горбилась, по-прежнему темная, и выемка на вершине была непроглядно темной. Егоров попятился, пугаясь этой таинственной темноты. Никогда на Луне он ничего не боялся. Видит бог — не боялся! А тут пятился перед скалой, чувствуя на спине струйки липкого пота. Боялся, сознавал, что боится, и ничего с собой не мог сделать. Повернулся и побежал к станции. Неужели это было?.. — повторял он, ускоряя прыжки. Кажется, никакая сила не заставила бы его оглянуться на Малыша. Но он вынудил себя — оглянись! Остановился и оглянулся. Пик стоял хмурый и одинокий. Что же это было? — еще раз спросил Егоров и опять устремился к станции.

Теперь он не останавливался и не оглядывался. Был занят другим: как рассказать об этом? Кому? Галину? Сергею Ивановичу? Астроном не поверит! Ничуть не поверит! Скажет — фантастика. Какая там фантастика! У Егорова до сих пор в глазах… Но если то, что он видел, правда, — это и есть фантастика! Егоров готов был схватиться за голову. Скорее бы станция!

Это он подумал чуть ли не в трех шагах от станции. «Наконец-то!» — нашарил кнопку входного шлюза. Дверь открылась и тотчас захлопнулась за ним. Егоров вздохнул, чувствуя, как воздух под напором сжимает его скафандр. «Наконец-то», опять повторил он, скинул скафандр. Стуча по ступенькам, он поднялся в аппаратную.

Вызвал через спутник базу, не замечая, что в аппаратную вошли и стали рядом Светлана и Галин — они думали, что Егоров нашел алмазы.

— Сергея Ивановича, — коротко сказал он связисту.

Тот вызвал кабинет начальника геологической службы. Сергей Иванович оказался на месте.

— Что? — спросил он, поднимая взгляд от бумаг на столе.

С минуту Егоров не отвечал, не знал, с чего начать.

— Нашел? — спросил Сергей Иванович.

Егоров сказал:

— Я не знаю, что это было…

— Что было? — не понял Сергей Иванович.

— Между станцией и Серповидным хребтом стоит одинокий камень, Малыш, — начал Егоров.

Сергей Иванович потянулся за картой, расстелил ее на столе.

— Внешне он ничем не привлекателен — одинокая скала, каких много, — продолжал Егоров.

Сергей Иванович не прерывал его.

— Сегодня я решил исследовать скалу. Обыкновенная скала…

— Повторяешься, — сказал Сергей Иванович и взглянул в лицо геолога.

— Обыкновенная, Сергей Иванович, — повторил Егоров.

— Что с тобой? — спросил Сергей Иванович.

— А теперь слушайте, — Егоров не обратил внимание на вопрос начальника. — Осмотрев скалу, я направился к Серповидному хребту.

Сергей Иванович не понимал, что хочет сказать Егоров. Тень нетерпения прошла по его лицу. Сослуживцы Егорова, слушавшие разговор, тоже ничего не понимали.

— Вдруг, — продолжал Егоров, — позади меня возникла невиданной силы вспышка. Мне показалось, что она пронзила меня насквозь. Луч ударил в горы и мгновенно погас. Но когда я обернулся к Малышу, поняв, что луч мог идти только от него, я увидел… — Егоров на секунду замолк, чтобы проглотить ком, застрявший у него в горле. — Я увидел лицо…

Сергей Иванович поднял морщины на лбу.

— Это было как в телевизоре, — говорил Егоров, — когда кончится передача и лицо диктора тускнеет и гаснет. Это было человеческое лицо, Сергей Иванович, только оно имело три глаза!..

Когда один нормальный человек говорит такие вещи другому нормальному человеку в эпоху управляемой ядерной реакции и освоения космоса, — это воспринимается всерьез. Сергей Иванович не ахнул, не усмехнулся в лицо Егорову, он ближе придвинулся к экрану так, что на голубом стекле остались одни только его глаза, и спросил:

— Три глаза, говоришь? Не ошибаешься?

— Не ошибаюсь, — сказал Егоров.

— А в остальном?

— Это было человеческое лицо. Оно улыбалось.

Сергей Иванович, не отрываясь, глядел на Егорова. Егоров сказал:

— Я видел, что человек улыбается мне, и я испугался. У него было три глаза…

Но какое-то мгновение, на самую маленькую частицу времени, Сергей Иванович на экране, а Светлана и Галин в аппаратной рядом с Егоровым почувствовали нереальность происходящего. Как будто это было во сне и каждый хотел проснуться и не мог проснуться именно в это мгновенье. А сон, нереальный и странный, давил их, и его хотелось сбросить, как тяжелое одеяло. Хотелось вздохнуть поглубже, чтобы это прошло, но вздохнуть было невозможно, и от этого сон брал над ними верх, и люди — Сергей Иванович, Светлана, Галин — чувствовали себя беспомощными. И Егоров тоже чувствовал себя беспомощным: ты ли это говоришь, — полно!.. Однако это говорил он, Егоров, и вокруг него были близкие ему люди, и они находились в столбняке и не могли вздохнуть, чтобы сбросить с себя это нелепое состояние. Но человек так устроен, что не дышать он не может, грудь сама потребует воздуха и поднимется. И когда все вздохнули — почти незаметно, чтобы не выдать волнения, — состояние столбняка прошло.

— У тебя есть какие-либо объяснения этому? — спросил Сергей Иванович Егорова.

— Почти никаких.

— Предположения?