Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

• Название: Откуда ты, Жан?
• Автор: Шамиль Ракипов
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1974

Татарский писатель Шамиль Ракипов, автор нескольких повестей, пьес, многочисленных очерков и новелл, известен всесоюзному читателю по двум повестям, переведённым на русский язык, — «О чём говорят цветы?» (1971 г.) и «Прекрасны ли зори?..» (1973 г.).

Произведения Ш. Ракипова почти всегда документальны.

«Откуда ты, Жан?» — третья документальная повесть писателя. (Издана на татарском языке в 1969 г.) Повесть посвящена Герою Советского Союза Ивану Константиновичу Кабушкину.

Он был неуловимым партизаном, грозой для фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны в Белоруссии.

В повести автор показывает детские и юношеские годы Кабушкина, его учёбу, дружбу с татарскими мальчишками, любовь к Тамаре. Читатель узнает, как Кабушкин работал в трамвайном парке, как боролся в подполье, проявляя мужество и героизм.

Образ бесстрашного подпольщика привлекает стойкостью характера, острым чувством непримиримости к врагам.

---

Заговор ли?

У женщин двора только и разговору про Ваню. Самые старые уверяли, что мальчика в церкви ударил дьявол, и доктора теперь не смогут вылечить, надо найти знахарку — та заговорит болячку в два счёта. Ирина Лукинична хотела пригласить Глафиру, но той и след простыл. Постоянного места нет у тётки, живёт у чужих — сегодня здесь, а завтра — там. Где ж её найдёшь?

Сыновья, когда услыхали, что мать разыскивает Глафиру, сказали, что её нельзя пускать и на порог. Особенно возмущался Николай.

— Зря беспокоишься, мама. Не чёрт и не дьявол стукнул Ваню по голове, он сам ударился об дверь. До свадьбы заживёт, заплата — на себе…

И вправду, рана была небольшая, но врач велел несколько дней полежать в постели.

Дома Ваня остаётся один. Мать и брат на работе. Николай уходит с рассветом, а приходит поздно: спешно вытаскивают плоты. Мать на работе бывает не так уж долго. Только с ней в последнее время что-то случилось, почти не разговаривает с Ваней. Обиделась. Ваня сказал ей: «Штаны порвались, мама, зашей, пожалуйста!» В другое время она, поворчав, тут же взяла бы нитку с иголкой, а сегодня вдруг отказалась:

— На дурном пути порвал их! Зашивать не буду.

— Ладно, пусть они до конца порвутся.

— Тебя уже и так зовут бродягой. Непутёвый. Может, и вспомнишь мои слова, да будет поздно.

Что-то ещё проворчав, кажется: «Не будешь ходить по дурной дороге», мать куда-то ушла из дому.

Невесело Ване. Ох, как невесело. И книги надоели. Какие только мысли не приходят в голову, когда лежишь один в комнате и смотришь на старые ходики, на маленькую фотографию отца рядом с ними, на большой образ девы Марии, поднятый в углу к самому потолку и загаженный мухами. Часы-то можно купить новые, в магазине их много: и с кукушкой, и будильники разные, что звоном своим будят на работу рано утром. А вот отца — нет…

Скоро Харис придёт из школы. С кожаной сумкой за спиной. Ступит на порог и, как всегда, скажет весело: «Привет, Жан-Вальжан!» Если же просто поздоровается, без привета, значит, ничего радостного в школе не было. Вчера именно так он и поздоровался. Показал, что задали на дом, спросил про здоровье, потом сообщил, что у них дома собираются блины печь из крахмала, и, сославшись, что нужно помочь матери, торопливо ушёл.

Ваня хотел было подняться, но голова закружилась. Дела, видать, неважные. Сколько же можно лежать? Доктор советует не шевелиться. Но так нельзя. Надо начинать гимнастику, не то совсем раскиснешь. Будто не четыре дня лежишь в постели, а четыре года!

Наутро Ваня пошёл в школу — не выдержал. И там узнал о печальном событии: в школьной стенгазете появилась очень злая заметка «Героический поход Вани Кабушкина в церковь». Обиженный, пошёл он тогда в учительскую, рассказать обо всём Николаю Филипповичу. Но классного руководителя, оказалось, недавно положили в больницу.

— Зачем же ты скрывал? — упрекнул Ваня Хариса.

— Не хотел беспокоить, — ответил друг. — Пока не подымешься…

На перемене Ваня читал злополучную заметку. Любопытные ученики следили за ним искоса. Вон стоят у самой лестницы Яшка, Гумер и Нигмат. Рот до ушей. О чём-то шепчутся. Ещё ближе, у подоконника, три девочки: Светлана, Гульсум и Тамара. Тоже говорят вполголоса. Гульсум — такая маленькая, подвижная, чем-то встревожена, часто посматривает на стенгазету через плечи своих подруг. Тамара — худенькая, с чёрными, как и её глаза, волосами, белолицая девочка, стоит спокойно. Зато Светлана её полная противоположность: голубоглазая и толстая, сердито посматривает во все стороны. Мальчишки боятся этой грозной девочки. Она сильная. Раз Андрейка дёрнул её в коридоре за косичку, схватила его за шею и согнула: «Если руки у тебя такие длинные, то враз укорочу!» А глаза горят, как у рассерженной кошки.

Тамара — та самая сдержанная, самая тихая ученица в классе. И мальчишки её жалеют, кажется. Да и как не пожалеть им эту хрупкую тоненькую девочку. Может, она и худая из-за того, что много читает. Ваня впервые увидел Тамару ещё в третьем классе. Она переехала с родителями в Казань из какого-то города. И сразу же стала учиться не хуже Вани. В четвёртом классе они даже сидели с ней рядом на первой парте и долго стеснялись друг друга. Когда, бывало, нечаянно заденешь её локтем, краснеет и опускает свои длинные чёрные ресницы.

И вот она, эта скромная, тихая девочка написала про него в стенгазету! Чудеса. Что же он сделал ей плохого? Прямо какой-то заговор…

Ваня искоса незаметно посматривает на девочек: и злость, и обида его душат. За ним сейчас, конечно, следят и ребята. Но… как говорит отец Хариса, настоящий мужчина в беде не сплюнет, хоть и полный рот у него будет крови. Если когда и споткнёшься, — учит он, — говори, что не упал, а только поскользнулся.

— Не горюй, — подошёл к нему Харис, улыбаясь. — В нашей стенгазете всякое бывает. Не разобрались, зачем в церковь ходили, и ляпнули. Дисциплину, дескать, нарушаешь.

— Но я докажу им…

— Зачем?

— А чтобы разбирались.

На другой перемене Ваня хотел поговорить с классным руководителем, назначенным вместо Николая Филипповича. Но разговора не получилось. Тот не понял Ваню так же, как не поняла его и Тамара.

Свободный урок

Историю в классе преподавал Николай Филиппович. Но сейчас его заменяет учительница географии Полина Петровна. Вот она раскрыла журнал, окинула строгим взором сидевших учеников и начала перекличку. В классе были у неё любимчики. Фамилии их она произносила весело. Когда же называла фамилии других, тонкие губы её вздрагивали, а серьги в ушах покачивались.

Тамара и Светлана сидят на первой парте. Полина Петровна, конечно же, произнесла их фамилии воркующим голосом, и лицо её посветлело. Когда же до Вани дошла очередь, голова её дёрнулась. «Кабушкин!» — повысила она голос. Полина Петровна мальчишек не жалует. Правда, не всех. Андрейку признаёт. Как бы не отвечал тот, пятёрка ему обеспечена. Да и вопросы задаёт самые лёгкие. Не то, что Ване: спросит его, потом, подумав, ставит четвёрку или даже тройку. И ничего не сделаешь. Выучи, дескать, урок и, если тебя не спрашивают, сиди молча, словно в рот воды набрал.

Сегодня свободный урок по истории. Полина Петровна велела каждому принести интересную статью для чтения. Как-никак, заканчивают семилетку. Пусть подумают о выборе профессии.

— Бикбаев! — назвала учительница.

Харис поднялся.

— Нашёл?

— Статью об Эйфелевой башне.

Учительница показала ему на доску: выходи, мол, читай. Но Андрейка и Яшка загудели:

— Читает он плохо. Не слышно.

Светлана Плошкина предложила:

— Нигмат Хантемиров принёс интересную статью о тюленях. Пусть он прочитает.

Харис растерянно посмотрел на учительницу. Но та почему-то ничего не говорила. Потом, спустя немного, кивнула ему головой:

— Садись. Тебя вот и слушать не хотят.

Ученики заспорили:

— Хотим!

— Не хотим!..

Полина Петровна медленно прошлась по классу туда и обратно, затем показала пальцем в сторону Хантемирова:

— Читай про тюленей.

Харис уткнулся в раскрытый журнал «Вокруг света», покусывая губы: за что его так обидели?

— Не торопись, — предупредила учительница вышедшего к доске Нигмата. — Читай погромче.

Статья была и в самом деле интересной, хотя и не относилась ни к уроку истории, ни к выбору профессии. Вопросов никто не задавал, никаких дополнений к прочитанному не было.

Когда Нигмат сел на место, Полина Петровна посмотрела на Хариса:

— Бикбаев, дай журнал Андрейке. Читай, Счастливцев.

Но Харис вдруг ответил:

— Не дам!

— Ни себе, ни другим? — удивилась учительница.

— Как Чемберлен, — подсказал кто-то в углу.

Ученики засмеялись. «Чемберлен! Чемберлен!» — подхватили ребята. Харис прижался к парте, вздрагивая плечами.

Ваня поднялся и, глядя в глаза учительнице, сказал ей:

— Какой же он Чемберлен?

— Садись, Кабушкин! Садись на место! Я тебе слово не давала.

— Зачем же дают ему кличку?

— Не спорь. За поведение ставлю двойку.

— Хоть единицу!

— Сейчас же выйди вон! — топнула ногой Полина Петровна, покраснев до ушей и тряхнув головой так, что серьги её задрожали.

— Пожа-а-луйста, — процедил Ваня, подымаясь.

— И я выйду! — сказал Харис.

— И я… И я… — послышались голоса.

Хлопая крышками парт, ребята поднимались один за другим. Даже Гульсум не выдержала — встала.

Не ожидавшая такого оборота, учительница побледнела и неожиданно крикнула:

— Из класса никто не выйдет! Са-ди-и-тесь по местам!

Все послушались. Но порядка на уроке больше не было.

Когда вышли на перемену, Гумер, улыбаясь, пропел вполголоса:

Чемберлен, так его разэтак.
Под обстрел взял город Мекку…[1]

Мимо погрустневшего Бикбаева с шёпотом: «Чемберлен!.. Чемберлен!.. Пузатый лорд!» — прошли Андрейка и его приятели. Порозовевшая, как пончик, только что вынутый из печки, прошла Светлана, сунув незаметно в ладонь Ване какую-то бумажку. Он прочитал её на подоконнике. Там было написано, «Мы восхищены вашим геройством. Держитесь!» И подпись — размашистым почерком: «Светагул».