Людмила Свешникова - Лиловая собака (сборник)

• Название: Лиловая собака (сборник)
• Автор: Людмила Свешникова
• Издательство: Кн. издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990

Это вторая книга тольяттинского прозаика Л. Свешниковой, плодотворно работающей в жанре фантастики. Рассказам её присущи психологичность, ирония и философское начало. Автор стремится ставить глубокие нравственные проблемы, приглашая этим читателя к серьёзному соразмышлению над вещами, совсем не фантастическими.

---

— Ну, старик, меньше бы бродяжничал!

Руки Игоря словно утратили былую лёгкость. Над тем, что он писал по заказам ради заработка, стояло воспоминание о сиянии красок на клеверном поле, и он тосковал.

Наступила поздняя осень с ночной седой изморозью на газонах, колючим реденьким дождём и дружным листопадом. Нескончаемый поток мокрых зонтиков и блестящих от влаги машин торопился утром по улицам, втаптывая в грязь опавшие листья. Игорь же вставал поздно, нехотя шёл в мастерскую, заранее ненавидя предстоящую работу. Часто он, не сумев пересилить себя, отказывался от заказа, жена упрекала в лености, и, чтобы не слушать упрёков, приходилось долго в одиночестве бродить по улицам или сидеть вечер в кафе, если было немного денег. Стало тяготить и общение с друзьями-художниками, неустанно спорящими о смысле искусства, — это казалось ему бессмысленным и скучным. Иногда он шёл к реке. Осенью берег был безлюден, на песке только лежали перевёрнутые лодки да хлопали на ветру рваные тенты на пляжных «грибках». Игорь подолгу смотрел на текучие серые воды, это успокаивало, и думал о скорой длинной зиме, отдаляющей возвращение в Оренбуржье.

В один из осенних дней он побродил по городу, вышел к реке, сел на перевёрнутую лодку и закурил. За спиной у него взвизгнула тормозами машина, хлопнула дверка и проскрипели по песку приближающиеся шаги. Досадуя, что уединение нарушено, Игорь не обернулся, а человек сел рядом на лодку, пощёлкал вхолостую зажигалкой и весело сказал:

— Керосин кончился!

Игорь молча протянул незнакомцу коробок спичек, встретившись с ним взглядом. Глубокие синие глаза пристально и доброжелательно смотрели из-под полуопущенных век, взгляд словно излучал ощутимую теплоту.

— Прохладно, — бодро сказал незнакомец, всё так же пристально глядя на Игоря. — А вы, извините, чем-то огорчены? Надо надеяться: после осени и зимы наступает обязательно весна, время надежд и свершений, а затем лето, плодовитое и изобильное. Не так ли?

Игорь неопределённо пожал плечами, однако его удивило, как были точно, угаданы его мечты о следующем лете. Незнакомец был молод, не более тридцати, со здоровым румянцем на холёных щёках, одет с претензией на моду. Обычно такие благополучные бодрячки вызывали у Игоря неприязнь, но этот чем-то непонятно сразу располагал к себе. Улыбчивый взгляд его всё скользил изучающе по лицу Игоря, и вдруг он сказал:

— А вы художник или что-то в этом роде. Да, я сразу догадался, вы имеете отношение к искуссту, у вас какие-то терзания из-за этого?

— Поразительно! — воскликнул Игорь. — Мысли читаете?

— Это из области фантастики, а я просто наблюдателен. У вас пятно краски на рукаве, уважаемый живописец…

И, почувствовав желание облегчения, Игорь рассказал незнакомому человеку всё о себе, всё, что не рассказывал никому из коллег-художников и даже Ионычу.

— Право, чудо! — мягко заметил, выслушав, незнакомец. — В этом мире много приятного без неудавшейся картины. Допустим, вы напишете её, а дальше? Появятся вторая и третья Главные? — снова непостижимо повторил незнакомец давние мысли Игоря.

— Самое высокое счастье — создать в жизни хотя бы одно высокое и прекрасное произведение, перед которым остальное ерунда…

— Да? Изводить себя ради куска полотна, расписанного красками? Поймите, мимо него одни пройдут равнодушно, не поняв, или картина просто окажется не в их вкусе, а после вашей смерти и предшествующей трудной жизни в газете появится коротенький некролог рядом с объявлениями об обмене квартир! Изводить себя ради того, что, возможно, когда-то картину повесят в музее и посетитель, только что сытно закусивший и выпивший в ресторане за углом, скажет: «Глядите-ка, как поле здорово нарисовано».

— Вы циник, — сказал Игорь, чувствуя, однако, к незнакомцу возрастающую симпатию.

— Реалист. Беру спелую гроздь ягод, с удовольствием съедаю, а некто долго глазеет на неё, умиляясь цветом и формой. Одна пожилая женщина, моя соседка, привозила с дачи яблоки, ссыпала в вазу и любовалась спелыми плодами, пока они не начинали гнить…

— Отрицание красоты?

— Нет, нет… — Незнакомец взглянул на часы, отвернув рукав светлого плаща. — Мне пора. Вы очень интересный человек, даст бог, ещё встретимся — я каждый вечер еду этой дорогой.

Он забрался в свою светло-голубую машину и укатил. Игорь тоже ушёл с берега — нужно было зайти в аптеку за горчичниками для опять занемогшего ребёнка.

У мальчика был жар, он беспрестанно тихо плакал, не сходил с рук, измученная жена, баюкая, напевала без слов монотонно и хрипло. Вдвоём они прилепили к спинке малыша горчичники, он кричал до посинения, и Игорь быстрыми шагами носил его по комнате, тоже напевая что-то бессмысленное. Он не вспоминал о случайном знакомстве до следующего дня, вспомнив же человека с голубой машиной, опять отметил непонятную притягательную его силу. Хотелось встретиться и доказать тому свою правоту служения искусству.

В конце концов неплохо внести сомнения в убеждённость такого — сытого и благополучного.

Через два дня у ребёнка спала температура, он меньше хныкал, и Игорь отправился к реке. Он сидел на той же лодке, а заслышав позади себя визг тормозов, понял, что это незнакомец.

— Рад вас видеть! — сказал тот, протягивая руку для пожатия. — Встречаемся второй раз, а не представились друг другу. Павел Иванович. Можно просто Павел.

Игорь назвал себя.

— Так на чём мы в прошлый раз остановились? — улыбнулся с подкупающим радушием Павел Иванович. — Ах, да! На отрицании мной красоты, да?

— Да.

— Так вот: я не отрицаю, я люблю красоту, но без горьких слёз — беру, пользуюсь. Жизнь, Игорь, слишком коротка. Вы испытываете муки Тантала, а я приношу пользу обществу, не гнушаясь работы — живу.

— Очень похоже на одного парня из Оренбуржья. Предел его желаний — новая изба и женитьба. Он тракторист. А вы? Кто вы?

— Врач-психиатр. Так на чём мы опять остановились? Нищета, унижения, насмешки. Ко многим ли приходит признание при жизни?! Одна-единственная жизнь и признание после смерти! Много, очень много примеров! Стоит ли?

— Путь к настоящему искусству тернист.

— Согласен, но тогда нужно запастись толстой кожей, быть может, отрешиться от вся и всех…

— И всё же это отрицание…

— Да нет же, не отрицаю, но против жертвоприношений кровавому Молоху! Я за гуманизм, в конце концов профессия врача сама по себе гуманна. Медицина далеко ещё не приоткрыла тайны серого вещества, но уже известны многие процессы, происходящие в мозгу.

— И в сером веществе есть кусочек, управляющий творчеством? — спросил Игорь.

— Во всяком случае отключение одной точки избавляет от ненужных страданий… Иногда навязчивые идеи лечатся гипнозом…

— У меня навязчивая идея?

— Ну, как вам сказать? Что-то похожее. Подумайте на досуге о нашем разговоре. Захотите — могу помочь…

Он опять укатил на голубой машине, а Игорь вернулся домой.

* * *

Маленький сын, разметавшись в кроватке, спал нездоровым сном. Жена лежала на диване лицом к стене. Услышав шаги, она села. Глаза у неё припухли, должно быть, недавно плакала. Игоря испугало какое-то незнакомо тупое выражение её лица.

— Что случилось?

— Затемнение верхушек лёгких. — Жена кивнула на детскую кроватку. — Осень нужно провести в Крыму, питание… или больница. Я не отдала в больницу…

В голосе её Игорь уловил страшную усталость и отчаяние, смотрела она мимо него, словно он отсутствовал, был теперь уже ненужен из-за своего безденежья. Она ничего не видела, наверное, сейчас, кроме недостижимого Крыма и болезни её ребёнка.

Игорь молча ушёл на кухню и, услышав скрип дивана под улёгшейся женой, вынул из этюдника клеверное поле. Долго вглядывался в картину, сделал несколько мазков, пытаясь в которой раз разгадать тайну оживления. Ночью он потихоньку подошёл к кроватке сына. Бледный лобик ребёнка был влажен от испарины, воздух трудно проходил через неестественно красный, запёкшийся рот.

— Ничего не могу писать, кроме той картины, прости! — прикоснулся осторожно губами к детскому лобику. — Я избавлюсь от наваждения…

На другой день к вечеру он пошёл к реке. Павел Иванович сидел на перевёрнутой лодке. И то, что он вроде поджидал Игоря, испугало его, он хотел было повернуть назад, но Павел Иванович, словно почувствовав его присутствие, оглянулся и помахал рукой.

— Я знал: вы придёте, — сказал он. — Что, не по себе? Пугает избавление от навязчивой идеи?

— Я не верю в чертовщину, но вы похожи на дьявола-искусителя, — невесело улыбнулся Игорь.

— Современная наука давно переплюнула дьявольские фокусы, — рассмеялся Павел Иванович. — Собственно, я не уговариваю, а если решили, садитесь в машину — через пару часов станете нормальным человеком, эти ваши краски и оттенки перестанут изводить.