Макс Фрай - Вавилонский голландец

• Название: Вавилонский голландец
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00954-5

Перед вами множество историй о том, что случилось (или могло бы случиться) в ходе путешествия Вавилонской библиотеки на борту «Летучего голландца». Но все эти истории, едва уместившиеся в один толстый том, – всего лишь крошечный осколок реальности, зыбкой, переменчивой, ненадежной и благословенной, как океан.

---

На шкафуте возвышалась надстройка в два уровня. Впереди, вверху, сияла четырьмя стеклянными панелями ходовая рубка, за ней шла кают-компания, столовая, а в самом конце – камбуз, где обычно хлопотала Тереза. Внизу располагался читальный зал и малая кают-компания. Справа и слева надстройку можно было обойти, обычно народ стоял тут, облокотившись на фальшборт, курил и любовался морем. Главный же сачкодром был сзади, на юте, но там по бортам висели спасательные шлюпки, и любоваться морем можно было только с невысокой кормовой надстройки над задним читальным залом. Анна, например, любила сидеть там и смотреть, не отрываясь, на кильватерный след. В такой момент ее можно было спросить о чем-нибудь, и через полминуты она поворачивалась и смущенно переспрашивала: «Ты что-то сказал?»

Два трапа, по обоим бортам, вели от выхода из кают-компании вниз, в узкий коридор к каютам экипажа и рабочим кабинетам. В конце оба коридора соединялись, и от этого перекрестка шел один трап вверх, в кормовой читальный зал, а один, почти вертикальный, вниз, к библиотеке.

Когда я в первый свой визит спустился в этот колодец, придерживаясь за перила, и увидел причудливую архитектуру – четыре уходящих вглубь шестигранных зала, решетчатые металлические лесенки с уровня на уровень, бесконечные ряды книг, – думаю, на лице моем было довольно глупое выражение. Роберто рассмеялся:

– Узнаешь?

– Вавилонская библиотека?!

– Ага. – Роберто был очень доволен произведенным впечатлением. – Не знаю уж, кто первый придумал такое, Борхес или они, но вот она, голубушка, во плоти.

Мы спустились в Верхний зал (они так официально и назывались – Верхний, Нижний, Правый и Левый), и я не спеша отправился бродить вдоль полок. Ковровая дорожка глушила звук шагов, пахло старыми и новыми книгами, и только высокие бортики на полках напоминали о том, что мы на корабле.

Я, конечно, не успел тогда все рассмотреть, понял только, что библиотека подобрана с большим тщанием и вкусом. По мне, так ни одной лишней книги там уже не было. Правда, в тот визит я не видел Правого зала, текущих книг и не мог оценить собрания любовных романов, боевиков и космических опер. В Нижнем зале содержалась классика, начиная с «Эпоса о Гильгамеше» и кончая Шекспиром и Сервантесом. Там трудились странные люди, которых Александр называл «демоны Нижнего зала»: два немолодых профессора из Швеции, оба по фамилии Свенсон, но не родственники, и китаец Чань Тао, решивший понять наконец, что такое эта западная цивилизация, которая стала в последнее время столь раздражающей и назойливой. Заодно он приводил в порядок классическую китайскую секцию. Она не пользовалась большой популярностью в этих морях, но корабль в любой момент мог отправиться и в Азию. В Нижнем зале, кроме всего прочего, довольно заметно дрожал и гудел пол на переходах, когда работали двигатели.

Мы с Александром в основном таскали книги из Верхнего и Левого залов, где была собрана классика с XVIII по XX век. Эти два зала были забиты весьма основательно, и Роберто уже планировал эвакуировать часть собрания вниз, где свободного места было побольше. А пока мы набирали стопку до подбородка, чтобы удобнее было придерживать, и, балансируя по трапам, тащили наверх, в наш кабинет. Потом сидели, каждый в своем конце стола, а вокруг лежали книги – на столе, на стульях, на полу, щетинящиеся разноцветными закладками, раскрытые и придавленные плоским камнем, старые и новенькие, еще пахнущие типографией, на четырех языках, которые мы знали, и бог знает на скольких еще, с которых мы могли хотя бы попытаться перевести со словарем.

Александр больше читал, хмыкал, лепил разноцветные бумажки, иногда, как бармен по стойке, ловко посылал мне книгу по скользкой столешнице – она всегда останавливалась точно передо мной, повернутая как надо.

Я записывал в тетрадь ссылки, кое-какие цифры, во вторую половину дня писал программы для обсчета наших алгоритмов, проверял их. Иногда мы подолгу не разговаривали, каждый был занят своим делом, иногда спорили, раз в пару часов выходили на ют выкурить по трубке и выпить кофе. Тогда мы обсуждали какую-нибудь новую идею или вспоминали общих знакомых, кафедру и практики. Было забавно говорить о людях, которых мы знали с промежутком почти в десять лет, – насколько они не изменились в чем-то главном. Александр несколько раз со смехом разуверял меня, когда я рассказывал старые кафедральные легенды, и объяснял, как все было на самом деле. Впрочем, может, и он за давностью лет уже не помнил правды; к тому же неизвестно, что такое правда – то, что помнит очевидец, или то, что стало легендой?

Роберто присоединялся к нам обычно раз в несколько дней, и это были чудесные часы. Он преображался, когда работал с книгами или говорил о них: пропадал неловкий, смешной чудак, и появлялся вместо него блестяще образованный, глубокий и одновременно ироничный ученый. Роберто как будто воплощал идеал библиотекаря, описанный Федерико да Монтефельтро Урбинским: «Ученость, приятный характер, представительная внешность, красноречие». Роберто знал невероятно много; вопреки моим скептическим представлениям о гуманитариях, у него была беспощадная логика и умение видеть скрытую связь вещей.

Бóльшую часть моих завиральных идей Роберто вежливо отклонил, ссылаясь на чужие работы, старинные трактаты и давно отгремевшие дискуссии. Я узнавал от него самые удивительные вещи: об организации библиотек с античности и до новых времен, о принципах их работы, о том, что, собственно, было сделано в библиотечном деле и какие битвы шумели в этих тихих залах в старые времена. В частности, он напомнил, что два взгляда на библиотеку – хранить знания или охранять от знаний, о которых мы читали у Умберто Эко, – на самом деле состязались многие века, и приводил на память цитаты и ссылки. От него я узнал множество интересных фактов, например, что Гёте с подозрением относился к научной работе библиотекарей или что иезуит Клод Клеман первым сравнил библиотекаря с капитаном корабля. Каждая такая крупица немного изменяла наши алгоритмы, но в конце концов (это было уже здорово позже, в Атлантике) мы определили, чего хотим, и собирали материал, твердо зная, что именно мы ищем.

А пока, в первые дни, было просто очень приятно нырять в океан книг, где каждая новая страница могла принести неожиданное открытие или идею. Я пропустил только один день – простоял на палубе все время, пока мы проходили бесконечные шлюзы Панамского канала, а потом вернулся к работе. В таком головокружительном настроении я и пребывал, когда мы бросили якорь вблизи крохотного острова Юнион, что к северу от Гренады.

* * *

Я с любопытством смотрел на берег. Да, я бывал на Карибах раньше, но такого мне видеть не доводилось. Ярко-синяя, сапфировая вода в море, у нас за спиной, и нежно-зеленая – в бухте. Никаких роскошных курортов, аляповатых дворцов, белоснежных пляжей с зонтиками – полукруглый залив, грязноватые разноцветные домики, пальмовые рощицы, слева большой причал с пришвартованным паромом, грузным, в потеках ржавчины, автопогрузчики, горы мешков. Справа причал поменьше, с плавучей частью из толстых бамбучин, стайка маленьких яхт, несколько яхт побольше на внутреннем рейде. Длинные рыбачьи лодки с подвешенными сзади хондовскими двухсотсильными моторами, рыбаки в растаманских шапочках. И над всем этим как театральный задник возвышается цепочка гор – у вершины голых, ниже заросших темной зеленью. Тарелка дальней связи, еще старая, громадная, похожая на радиотелескоп, на склоне, рядом с развалинами форта. Чернокожий народ в ярких тряпках на берегу, все заняты какими-то повседневными делами.

– Кто со мной на берег? – позвал Джошуа, уже из шлюпки. Я поспешил к веревочному трапу.

Забавно было первый раз ступить на пирс. Я и забыл это ощущение – когда привыкаешь к корабельной качке и твердая земля плывет под ногами. Было жарко, сухо и, главное, тихо, после постоянного ровного ветра в океане. И пахло совсем по-другому, уже не морем, а земными запахами, горячей пылью, травой, дымом, пряностями.

Мы разбрелись по крохотному городку – собственно, одна улица вдоль моря, с лавками, обшарпанными барами, ресторанчиками под навесами из листьев. Чуть в глубине, в тени деревьев, стоял «Капитанский клуб». Это здание было пошикарнее прочих. Вверх, на холмы, надо думать, к дорогим виллам, уходила пара дорог, не таких разбитых, как главная улица. Зато по ней можно было идти, не опасаясь транспорта: за все время мимо нас проехал один грузовичок и один трактор с овощами в прицепленной тележке.

Мы с библиографом Хосе сели на террасе в небольшом баре, заказали по кружечке пива. Я не пил ничего с самого отъезда, если не считать рюмки коньяку в честь наших успехов, и в голове слегка зашумело. Было необыкновенно приятно вот так сидеть на твердой земле, расслабившись и не ожидая в любой момент толчка или крена. Хосе рассматривал картины на стене: на рынке по дороге от причала продавали все больше яркие картинки местных примитивистов, по десятке, а здесь висели викторианские гравюры. Барменша, полная породистая мулатка, перекидывалась репликами с народом в баре и с прохожими на улице. Народу в городке, судя по всему, было не много; мимо бара, где мы сидели, то и дело проходили наши товарищи с корабля. Я вспомнил, как мы считали рыб в озере, выпуская меченые экземпляры, и машинально занялся подсчетом: сколько знакомых приходится, например, на сто прошедших? Хосе отвлек меня от этого дурацкого занятия.