Гусейн Аббасзаде - Белка

• Название: Белка
• Автор: Гусейн Аббасзаде
• Жанр: Современная проза

Герои произведений Гусейна Аббасзаде — бывшие фронтовики, ученые, студенты, жители села — это живые образы наших современников со всеми своими радостями, огорчениями, переживаниями.

В центре внимания автора — нравственное содержание духовного мира советского человека, мера его ответственности перед временем, обществом и своей совестью.

---

Был уже седьмой час вечера, а так светло, будто полдень. Начиная с апреля нынешнего года, по всей стране было установлено летнее и зимнее время. Часовая разница особенно явственно была заметна в южных городах. Говорили, что она не дает существенную экономию электроэнергии. Наверное, так оно и было, но Бахыш-киши, который целыми днями бывал на воздухе и поэтому электроэнергией не пользовался, с трудом привыкал к новому времени. День летом и без того длинный, а теперь удлинился еще на час.

Сегодня Бахыш-киши одновременно и обедал, и завтракал. Еда была обычной: яичница с помидорами; долгой стряпней Бахыш себя никогда не утруждал. Правда, иногда он готовил обед на два дня, но сегодняшние заботы выбили лесника из колеи, и он забыл зайти в поселковый магазин. Пришлось обходиться тем, что было в холодильнике. После обеда Бахыш-киши налил себе дымящегося, рубинового цвета чая и, ожидая, пока он остынет, неспешно размышлял, как ему быть завтра — поехать домой к Наибу или отправиться на работу к его отцу.

Бахыш-киши уже успел побывать в регистратуре, и теперь он знал домашний адрес семьи Наиба, место работы и должность его отца.

Дверь в комнату и окно были распахнуты настежь. Сквознячок теребил легкие марлевые занавески. Упаси бог, если в комнату залетит хоть один комар, Бахыш-киши спать не сможет до тех пор, пока не отыщет и не убьет его.

За дверью кто-то кашлянул, постучал кулаком о косяк.

— Войдите!

Аламдар-киши, откинув занавеску, шагнул в комнату. Под мышкой у него был большой арбуз.

— Добрый вечер, ай Бахыш, как дела?

— Добрый вечер! В комнате жарко, давай пойдем на балкон.

Просторный балкон выходил в сад. Аламдар-киши аккуратно положил арбуз, так, чтобы он не скатился со стола, крякнул и сел на стул.

— Целый день тебя вчера не видел, уже беспокоиться стал. Спрашивал у ребят — никто толком не знал, где ты.

— Я сегодня утром вернулся…

— Ну что, помог врач?

— Нет, не помог. Умерла белка. Аламдар-киши всплеснул руками:

— Быть не может!

— Еще в городе умерла ночью. Я ее сегодня сюда привез, здесь в роще закопал.

— Обидно, обидно…

— Не говори…

— Правду тебе скажу, когда ты собрался везти белку в город, я хотел тебе отсоветовать. Видно было, что ей уже на свете не жить. А потом промолчал. Думаю, разубежу тебя, умрет белка, а ты после ни себе, ни мне простить этого не сможешь.

— Выходит, напрасно ездил…

— Да хватит тебе убиваться! Сто таких белок мизинца твоего не стоят.

Бахыш-киши принес стакан, хотел налить Аламдару чай, но старик жестом остановил его.

— Вот посмотри на этого красавца, — он хлопнул арбуз по боку, — с нашей бахчи. Я тут попросил, его положили в холодильник, сейчас он остыл — в самый раз. Я же знал, что ты в такую жару все равно из города сюда вернешься. А что может быть лучше холодного арбуза? — Он вытащил из кармана складной нож и вопросительно взглянул на Бахыша. — Если будешь есть, я разрежу. Или, может, на завтра оставим?

— Режь, дядя Аламдар, режь!

Аламдар вонзил нож в верхушку арбуза, и тот треснул, разломился на две части. Мякоть была ярко-алой, вся в кристаллах сахара, сквозь нее просвечивали черные точки семечек.

Аламдар-киши выколупнул одну семечку, показал ее Бахышу:

— Гляди, какие у него семечки мелкие! Этот сорт вообще замечательный, исконно апшеронский. А сладкий какой — во рту тает…

Отрезав большой кусок, он протянул его Бахышу. Тот с наслаждением откусил сочную мякоть, покачал головой:

— И вправду как мед.

— Это еще что! — скромно улыбнулся Аламдар-киши. — Бывают арбузы и повкуснее. Те, что уже, может, пятьсот лет, а может, и тысячу на Апшероне растут, привыкли к нашим ветрам, к горячим пескам, к зною, к соли морской… Но, знаешь, — он с сожалением покачал головой, — многие фрукты теперь уже не те, что прежде. Возьми виноград: черный шаны, белый шаны уже почти исчезают, о более редких я и не говорю… Сейчас многие молодые и не знают, какой вкус у шувелянской алычи, дыни джоратской или лука, что в Говсанах прежде рос. Это мы знаем, старики… Знаем, хотим сохранить, да только много ли нам осталось жить на свете? А что будет после нас? Эх! Не ценим мы нашу землю и щедрость ее, не ценим и молодых не учим ценить.

— Верно, дядя Аламдар, а только ведь и на нас, стариках, тут вина немалая.

Бахыш взял второй кусок арбуза, откусил, зажмурился от удовольствия.

— Так вот мы и не ценим хорошего — ни старого, ни нового, — продолжал он, внимательно глядя на Аламдара. — Сохранять — это же всегда трудно, зато разрушать мы умеем быстро… Тут нам равных нет, тут мы первые.

Наступила долгая пауза. Аламдар-киши, причмокивая, ел арбуз; время от времени поворачивая голову, глядел на море. Что же касается Бахыша, то разговор, видно, задел его не на шутку.

— Я тебе вот что скажу, дядя Аламдар: на молодых сваливать не надо. Если подумать и поглядеть как следует, выйдет, что виноваты мы. Если отец или мать не сумели воспитать в ребенке любовь к хорошему, семя добра в его душу заронить, что же с ребенка спрашивать? Недаром говорят: что посеешь, то и пожнешь… Выяснял я сегодня адрес того мальчишки, который белку убил. Заодно поинтересовался и местом работы его отца. И что ж ты думаешь? Отец большую должность занимает, уважаемый человек.

— Да что ты?

— Клянусь своим здоровьем.

— И ты, зная это, собираешься ехать к нему и разговаривать о проделках его сына?

— И поеду, а как же иначе?

— Не советую, Бахыш, не советую. Не нашего поля он ягодка. Сам посуди: белка умерла, ее не воскресишь. Но представь — выйдешь ты завтра на дорогу, сядешь в автобус, поедешь в город в духоте, в давке, в толкучке… Что, твоя белка от этого оживет? А во-вторых, милый ты мой, не забывай, что у палки два конца. Заваришь кашу, а потом сам не расхлебаешь. Ты простой человек, рабочий. Делай себе потихоньку свое дело, следи за рощей… Пусть люди здесь гуляют, воздухом чистым дышат и тебя благодарят.

Бахыш-киши крякнул.

— Дядя Аламдар, ты слышал о Сабире? Который стихи писал?

— Стыдно тебе, кто же Сабира не знает…

— Так вот у него есть такие стихи, «Вопрос — ответ» называются. Там двое беседуют. Один говорит другому: «Молчи», а другой отвечает: «А что же, и промолчу». — «Не гляди», — говорит первый, а второй ему отвечает: «А как же, и глядеть не буду». — «Не слушай ничего». В ответ тот отвечает: «Обязательно». И в конце концов этот самый, который все запрещает, говорит собеседнику: «И ничего не понимай». А тот говорит: «Нет, брат, уволь. Вот этого я не могу…»

Бахыш-киши тяжело вздохнул.

— Видишь ли, дядя Аламдар, не могу я прикинуться непонятливым. Я не для себя эту рощу растил, для людей. А тут появляется какой-то барчук и труды мои уничтожает. А я, значит, должен сидеть и помалкивать в тряпочку, потому что, видишь ли, он сын такого-то. Хотел бы я посмотреть: если этот «такой-то» сделает подлость и об этом станет известно его начальству, станут его держать или нет?!

Аламдар-киши разгладил седые усы, взглянул скептически:

— Этот «такой-то» знает, кому и что говорить, для кого и как делать… Как говорили отцы наши, он видит, кто половник в руках держит за обедом.

— Не те теперь времена, дядя Аламдар. Тем, кто хочет себе лишнее урвать, глядишь, и вообще ничего не достанется…

— Эх, Бахыш, Бахыш, да перейдут на меня твои горести! Сколько я слышал таких слов! Да что слова! За глаза-то мы все говорить научились, а вот в глаза — не тут-то было… Смотришь, человек за спиной начальника поносит его как может. И бывает, правду говорит. Но вот наступает время, когда надо об этом сказать на людях открыто. Выложить горькую правду! И куда же этот правдолюбец девается? А он никуда не девается, он вон сидит, только молчит, будто бы воды в рот набрал. Ждет, пока выскажется кто-нибудь другой. А этот другой ждет третьего. В результате, глядишь, осталось все по-прежнему.

— От того и все беды идут, что мы всю жизнь вот так друг на друга надеемся, а сами ничего делать не хотим, — запальчиво возразил Бахыш.

— Э, милый, я человек простой, темный, — горько сказал Аламдар-киши. — Я это так понимаю: никто не хочет себе кровь портить. А тебе зачем это надо? Свяжешься с начальником, потом хлопот не оберешься. Свои нервы будешь тратить, свои силы. А сердце-то у тебя одно, и один инфаркт у тебя уже был, между прочим. Вот, честное слово, продавали бы белок в магазине, я бы купил одну и выпустил бы в лес, и дело с концом…

— Неужели ты не понимаешь, дядя Аламдар, что дело не в белке! Ты бы еще деньги мне за нее предложил… Но сколько она стоит? Рублей сорок — пятьдесят? А ты в потере, я не разбогатею и не обеднею. А вот поглядеть в глаза отцу этого негодника и сказать ему несколько слов я хочу обязательно.

— Полно тебе, ай Бахыш! Чем дальше от начальства, тем лучше.

Бахыш покачал головой: