Джоанн Харрис - Спи, бледная сестра

• Название: Спи, бледная сестра
• Автор: Джоанн Харрис
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-18375-2

Преуспевающий художник Генри Честер, чопорный и праведный, истерзанный угрызениями совести и воспоминаниями о матери, находит свой идеал — юную девочку из бедной семьи. Его прошлое полно мрачных тайн, но кто заподозрит респектабельного викторианского господина? Эффи станет идеальной женой — неиспорченной, непорочной, совершенной моделью — девочкой-призраком, девочкой-нищенкой с прерафаэлитских полотен. Эффи, идеальная жена, — одинока, больна, слаба и чувствительна. Она ищет любви и друзей — и находит: беспечный и жестокий любовник, соперник ее мужа; колдунья — мадам из популярного борделя; и дочь мадам, десятилетняя Марта, много лет назад убитая в этом борделе. Марта и Эффи, призрачные девы, и их общая мать намерены отомстить убийце — и месть будет сладка, мучительна и смертельна.

В викторианском готическом романе Джоанн Хэррис «Спи, бледная сестра» реальность затянута призрачной дымкой и неотличима от сумрачных фантазий, любовь губительна, а месть неизбежна и страшна. Что мы знаем о призраках? Что мы знаем о людях? Джоанн Хэррис знает многое.

В 2009 году книга была переиздана под названием «Темный ангел».

---

Вначале стакан под нашими руками бесцельно ездил по столу, крики «Тихо!» перемежались смехом, раздавались негодующие вопли в адрес тех, кто мошенничал, — всех нас!

Потом, словно по собственной воле, стакан начал летать по столу, выдавая похабные послания о каждом из присутствовавших и вызывая приступы веселья у пьяных девиц. Я всегда неплохо показывал фокусы.

Но вдруг все изменилось: мои осторожные манипуляции прервал какой-то более искусный медиум. Я пытался вернуть контроль над стаканом, но его вырвало из моей руки и закружило по столу, с поразительной меткостью он указывал буквы. Я раздраженно оглядел своих товарищей… и клянусь, никто не прикасался к стакану. Никто.

Даже тогда я знал, что это просто трюк. Я не верил в привидения и сейчас не верю. Но я так никогда и не узнал, кто творил чудеса в ту ночь. Мне казалось, все мои приятели слишком пьяны, да им бы и воображения не хватило, чтобы показать такую ловкость рук, — но фразы, появлявшиеся на кофейном столике в той темной комнате пятнадцать лет назад, слова, иссушавшие мой мозг те несколько минут, пока нервы не дрогнули и я пинком не опрокинул стол…

Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Но, возможно, бессвязные отрывочные предложения Эффи и те полные отчаяния фразы на поверхности стола исходили из одного и того же погибшего разбитого сердца — это был голос мертвеца.

Прерви мой сон…

У Фанни были свои причины держать Эффи подальше от меня. Видит бог, мне было все равно. Меня уже тошнило от их маскарада, я жалел, что вообще ввязался. Когда я заглядывал в дом на Крук- стрит, Фанни снабжала меня выпивкой и развлечениями, а они с Эффи тем временем бесконечно совещались наверху. Но это было не худшее. Нет.

Хуже всего было это имя… Марта.

Ее имя было знаком, молитвой, просьбой: поцелуем на губах Фанни, стоном у Генри, а у Эффи — благословением, переполнявшим все ее существо любовью и желанием… Марта.

После полуночи она бродила по сумрачным коридорам дома на Крук-стрит. Когда она проходила мимо, я чувствовал легкое шутливое прикосновение к своему затылку. Я ловил ее запах в складках штор, ее хрипловатый голос с легким акцентом доносился из открытого окна, ее смех раздавался в сыром лондонском тумане. Она снилась мне с тех пор, как я впервые увидел ее сквозь отверстие в стене — пылающая роза алой плоти, Фурия с пламенеющими волосами, что смеется сквозь огонь, как безумная, как богиня…

И все же никакой Марты не существовало.

Иногда мне приходилось напоминать себе об этом — я боялся сойти с ума, как все они. Марты не существовало — я это знал. Я видел, как она превращалась в коричневый ручеек краски в раковине в ванной комнате, в пятно косметики на белом полотенце. Словно Золушка, она была создана обманчивым полуночным колдовством, с рассветом от нее оставалось лишь несколько окрашенных волосков на подушке. Но если бы я не видел этого собственными глазами…

Черт бы ее побрал! Черт бы побрал все их мерзкие игры.

Никакой Марты не существовало.

Потом еще этот Генри Честер. О, не думайте, что я сомневался. У меня не было причин любить этого человека, да и он меня не любил, но афера становилась слишком изощренной, на мой вкус. Признаю, мысль о том, что Эффи соблазнила собственного мужа, вначале позабавила меня — в этом было какое-то невероятное извращение, и мне это нравилось, — но если бы вы видели Честера с застывшей на губах мертвенной улыбкой… Казалось, он шел на верную смерть, стоял у врат самого ада.

Чего они хотели от меня? Черт бы меня побрал, если я знал! Фанни должна была к тому времени понять: если мы и сумеем вытащить Эффи с Кромвель-сквер, рядом со мной ей места нет. Я не женюсь на ней и никогда не собирался. Все разговоры Фанни о будущем начинались словами: «Когда мы снова будем вместе», словно речь шла о неком семейном воссоединении. Я не мог этого уразуметь. Эффи будет жить на Крук-стрит? Чем больше я об этом думал, тем абсурднее это казалось. Чем раньше выйду из игры, решил я, тем лучше.

И ладно бы я хоть деньги свои получил — но нет, казалось, мрачный маскарад будет тянуться до бесконечности. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог бы порвать со всем этим, — я бы потерял возможность шантажировать Генри Честера, но не поэтому остался в игре. Назовите это высокомерием, если угодно: мне не хотелось, чтобы меня перехитрила женщина. В любом случае, я легко угодил в их ловушку. Наверное, был не в своем уме.

Мне нравится думать, что я не сразу согласился. План был до того гротескный и нелепый, что мог бы послужить либретто к какому-нибудь мрачному фарсу. Фанни сидела на диване и, прихорашиваясь, рассказывала, а мне было смешно, несмотря на пульсирующую головную боль.

— Фанни, ты просто чудо, — заявил я. — Я ведь на миг подумал, что ты это всерьез.

— Так я и не шучу, — безмятежно произнесла она. — Отнюдь. — Она посмотрела на меня непостижимыми агатовыми глазами и заговорщически улыбнулась. — Я рассчитываю на тебя, Моз, дорогой мой. Правда.

Я недовольно вздохнул.

— Ты хочешь сказать, что Эффи убедила Генри убить ее? — Я нервно, истерично хохотнул. Потом откашлялся, налил себе еще бренди и тут же осушил полбокала.

Между нами зазвенела тишина.

— Ты что, не веришь? — наконец спросила Фанни.

— Я… я не верю, что Эффи…

— Но это была не Эффи.

Черт бы ее побрал! Голос у нее был мягкий, как взбитые сливки, и я знал, что она сейчас скажет.

— Черт возьми, Фанни, никакой Марты не существует! — взвизгнул я. Стараясь совладать с голосом, чтобы снова не дать петуха, я повторил: — Марты не существует. Есть только Эффи, которая на три четверти чокнутая… и чего она добивается? Чего она хочет?

Она снисходительно улыбнулась.

— Уж ты-то должен знать. — Пауза, чтобы до меня дошел смысл слов. — Мы обе на тебя рассчитываем.

Улыбка стала ехидной. — И Марта, конечно.

44

Я не мог вернуться на Кромвель-сквер. Мысль о том, чтобы войти в дом, где спит она, пройти мимо ее двери, может быть, столкнуться с ней в коридоре или затылком почувствовать ее безумный укоризненный взгляд, смотреть, как она пьет шоколад за завтраком или разворачивает свое рукоделие в гостиной… и все это время знать, что в полночь она будет лежать в какой-то безымянной могиле на Хайгейтском кладбище, может, даже в той самой, что хранила беспокойный полусон шлюшьего ребенка… Это было невыносимо.

И я в темноте отправился в студию и попытался заснуть. Но ветер снаружи визжал голосом Эффи и колотил в окна. Я позволил себе лишь двадцать гранов хлорала. Но и они не принесли успокоения — лишь забытье, вскоре сменившееся дрожащим нетерпением. В одном шкафу у меня была припрятана бутылка бренди; я сделал глоток, но оказалось, что горло сжалось до размеров игольного ушка. Задыхаясь, я фонтаном изверг обжигающую жидкость. Вдруг в дальнем углу я заметил какое-то движение, мне показалось, что там, в самой густой тени, шевельнулась портьера… я видел очертания женской руки…

— Кто здесь?

Нет ответа, лишь ветер.

— Я спрашиваю, кто здесь?

Я шагнул вперед. Она стояла там, в углу, лицо как бледное пятно, руки протянуты ко мне. На миг я утонул в полнейшем бреду, с губ срывался бессвязный поток слов… потом рука нащупала раму, в ноздри ударил запах краски и лака.

— Аххх… — Я пытался совладать с голосом, заговорить нормально. Губы не слушались. Мотылек под левым веком отчаянно бился. — Шш… Шехерезада.

Вот так лучше. Губы снова произнесли сложное имя. Я заставил себя дотронуться до картины, смех вышел скрипучий и натянутый, но по крайней мере это был смех. Нечего, нечего бояться, жестко сказал я себе. Там нет никакой танцующей Коломбины с пустыми глазницами и плотоядными зубами; нет маленькой девочки-призрака с протянутыми руками и пальцами в шоколаде; нет Присси Махони с кровавой замочной скважиной; нет матери с прекрасным разрушенным лицом, наблюдающей за мной со смертного одра…

Хватит! Усилием воли я отвернулся от картины (это нелепо, я не могу чувствовать взгляд Марты, словно удары гвоздей между лопаток, безжалостно впивающихся в спинной мозг) и подошел к огню. Я взглянул на часы: половина третьего. Я увидел книгу, лежащую обложкой вверх на кресле, и решил полистать ее, чтобы скоротать время. С отвращением я обнаружил, что это сборник поэзии. Открыв книгу наугад, я прочитал:

СОН СЕСТРЫ

Она уснула в Рождество,
И скрыла век усталых тень

Ту боль, которую досель
Облегчить не могло ничто.

Детская рука подчеркнула некоторые слова красным карандашом. С дрожью я понял, чья это книга. Надпись на титульном листе «ЮФИМИЯ МАДЛЕН ЧЕСТЕР», аккуратные округлые буквы, заставила меня отшвырнуть книгу прочь, в темноту. Будь она проклята! Неужели она никогда не оставит меня в покое?