Олег Рой - Эдельвейсы для Евы

• Название: Эдельвейсы для Евы
• Автор: Олег Рой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35952-3

Удача не покинет того, кто дотянулся до эдельвейса, маленькой звезды, закутанной в белый мех. И Отто достал бы цветок для своей возлюбленной, но осенью, когда юная пара посетила родовое имение фон Фриденбургов, эдельвейсы, к сожалению, уже отцвели. Может быть, это досадное обстоятельство и определило драматичную судьбу девушки и юноши: в их жизни не было удачи. Но любовь и верность друг другу были столь сильны, что олицетворяли собой этот храбрый цветок, не увядающий от прикосновения льда.

Плохо знал историю своих предков Герман и не придавал значения легендам об эдельвейсе. Иначе никогда не изменил бы жене…

---

О том, что Герман ее сводный брат и сын ее замечательного отца, Вика узнала очень поздно. И долго удивлялась — как же она раньше не догадалась! Ведь об этом говорило все — от внешнего сходства до странного поведения матери. Но Вика ни о чем не подозревала, не заподозрила даже и тогда, когда услыхала, как генерал перед первым сентября велел Басе подсчитать, что нужно мальчику для школы, начиная с прописей и карандашей и заканчивая школьной формой и осенней курткой. И выдал домработнице всю необходимую сумму для покупок, а ранец выбрал сам, лично. И так продолжалось четыре года, до самой его смерти, а Вика при этом только гордилась своим отцом, тем, какой он молодец, но и мысли не допускала, что его внимание к Герману — это не просто помощь домработнице, в одиночку поднимающей внука…

В ту роковую ночь, когда Курнышов скончался, Виктория крепко спала из-за снотворного, к которому одно время пристрастилась, ничего не слышала в своей дальней комнате и узнала страшную новость только утром. Тот факт, что отец собирался составить завещание и даже написал его черновик, где выражал желание, чтобы все его имущество было поровну поделено между двумя его детьми — дочерью и сыном, но не успел заверить его у нотариуса, Мария Львовна от Виктории утаила. Поэтому после внезапной кончины генерала по закону все унаследовали жена и дочь. Еще двадцать лет Виктория прожила в полном неведении. И только безнадежно заболев, вдова решила сделать признание, ошеломившее и Германа и его сводную сестру. Виктория, уже более чем взрослая сорокасемилетняя женщина, тогда страшно растерялась. Слова матери объяснили и симпатию, и теплые чувства, которые она всегда испытывала к Герману, даже не подозревая о том, что они брат с сестрой. Но в то же время заявление Марии Львовны еще больше отдалило их друг от друга, поселило неловкость и неуверенность в отношениях. После смерти матери Вика заговорила было об отцовском завещании и дележе наследства, но Герман и слушать ее не стал. Это было смутное время, середина девяностых. Прилавки пустовали, жизнь же стремительно дорожала, деньги обесценивались на глазах, считавшаяся вполне приличной зарплата Вики за каких-то полтора-два года превратилась в ничто. Дела Германа, переехавшего на Украину, ставшую вдруг другим государством, наоборот, шли в гору. — Даже говорить об этом не хочу! — заявил он тогда. — Я мужик и в состоянии сам себя обеспечить. А ты слабая женщина, осталась совсем одна. О вас с Басей тут и позаботиться некому…

И забрал лишь несколько вещей в память об отце — мужских и не слишком ценных…

— Подъезжаем! — зашумели попутчицы, и Виктория, последний раз взглянув на себя в маленькое зеркало, потянулась за сумкой.

Глава 4 Герман. Завещание Отто Фон Фриденбурга

Поезд торжественно внес все свои восемнадцать вагонов плюс ресторан на перрон вокзала, как по мановению волшебной палочки вмиг заполнившийся людьми. На платформе засуетились встречающие, забегали носильщики с тележками, из вагонов вышли проводники, высыпали пассажиры: прибывшие с сумками, чемоданами и баулами, и те, кому предстояло еще ехать дальше, но кто уже устал от дальней дороги и захотел выглянуть, как был в спортивном костюме и шлепанцах, купить пива или мороженого, вдохнуть глоток свежего воздуха и просто размять затекшие от долгого сидения и лежания косточки.

Я шел вдоль прибывшего состава и искал глазами сестру. Только что мне с опозданием пришло в голову, что я совсем ее не помню. Ну просто-таки ничегошеньки в голове не сохранилось. Единственным, что мне удалось извлечь из недр памяти, и то после невероятных усилий, оказался тот факт, что сестра была «совой», вела ночной образ жизни, спать ложилась часа в два и никогда не могла подняться раньше полудня. Но это были все воспоминания о сестре. Что она за человек или хотя бы даже как выглядит, я не помнил. Перед глазами всплывал какой-то смутный, расплывчатый образ. Кажется, у нее темные глаза, в мать. Вроде бы среднего роста, вроде бы не полная, скорее худощавая… И молодой-то она была серой, незаметной, а сейчас ей уже должно быть лет пятьдесят пять. Я внимательно вглядывался во всех пожилых женщин.

— Такси, проше пана! — раздался за спиной зычный голос.

Я обернулся.

— Ох ты, Герман Валерьяныч! Не впизнав тебе — багатый будэш! — заулыбался обладатель баса.

Это был Остап Черемешко, таксист из моего автопарка. Мы пожали друг другу руки.

— Здоров був, голово![1] Що ты тут робыш?[2]

— Та ось, сэстру зустричаю, — отвечал я на родном ему языке.

— У тэбэ е сэстра? Гарнэнька?[3] — тут же сделал стойку Остап. Черемешко в автопарке считался местным донжуаном, ни одна стоящая юбка им не пропускалась. Впрочем, жена его, Галина, работающая у нас же диспетчером, смотрела на это сквозь пальцы.

— Не, тут ты не по адресу! — отмахнулся я от Остапа. — Она мне только одно название, что сестра, а так практически тетка, всего на два года моей матери моложе.

Черемешко сразу же потерял интерес и заторопился на поиски клиентов.

Я не стал его удерживать, мне было не до легкой болтовни. Тревога за Светку не оставляла ни на минуту. Со времени ее исчезновения прошло уже почти двое суток, но похитители больше не появлялись. Эти дни я не находил себе места. «Что там с моей девочкой? — постоянно крутилось у меня в голове. — Как она там, как с ней обращаются, не обижают ли, досыта ли кормят?» И запрещал себе даже думать о том, что со Светкой может быть что-то не в порядке.

Я очень любил свою девочку, был так счастлив, когда она бежала мне навстречу по дорожке детского сада. Юлька иногда даже ревновала, видя, что дочка больше тянется ко мне, чем к ней. «Радуйся, — говорил я ей, — у тебя соперница в доме, а не на стороне». Юлька звонила сегодня днем, счастливая, полная впечатлений. К счастью, она была так занята своими делами, что почти ни о чем не расспрашивала. Дельфиненок сообщила, что будет звонить редко, поскольку у нее нет ни минутки свободной. Какое счастье, что она далеко! Гораздо сложнее было с тещей, которая названивала по несколько раз в день, интересовалась, как наши дела, почему я не привожу к ним внучку и не хочет ли детка поговорить с бабушкой. Я уже устал врать и все время чувствовал, что обман вот-вот раскроется. А тут еще сестра! Что за нелегкая принесла ее из Москвы, зачем? В душе росло глухое раздражение против нее. В довершение всех неприятностей сегодня утром я заехал на Двирцеву площадь — навестить рыженькую Регину. Я говорил себе, что должен проведать девушку, пострадавшую по моей вине, но в душе, конечно, знал, что дело совсем не в этом — меня нестерпимо тянуло к ней, хотелось повторения пылкой сцены на диване с тающим под нами льдом. Это, безусловно, не отвлекло бы меня от тяжких мыслей, но хотя бы помогло на некоторое время расслабиться. Но свидание не состоялось. В квартире с профессорской табличкой, очевидно, никого не было — во всяком случае, дверь мне никто не открыл. Это было странно и даже тревожно. Еще позавчера вечером Регина не могла ходить, а сегодня с утра ее не оказалось дома. Сомнительно, чтобы она так быстро поправилась. Неужели травма оказалась сильнее, и семейному врачу, о котором она говорила, все-таки пришлось устроить ее в клинику? Зря я не взял ее телефон… Я беспокоился. Несмотря на горе, мысли нет-нет да возвращались к Регине, ее ладному телу, пухлым губкам, рыжим локонам и зеленым в золотистую крапинку глазам. Я, кстати, понял, откуда я их помню. Точно такого же оттенка была змея на бокале венецианского стекла в генеральском доме — одном из парных, с изображениями Адама и Евы. Интересно, сохранились ли еще эти бокалы? Ах, ну да, бокал с Адамом Мария Львовна разбила в ту ночь, когда умер генерал. А Ева? Надо будет спросить у Виктории. Черт, как же она все-таки не вовремя!

Толпа на перроне уже начала редеть, а сестры все не было. А я даже номера вагона не знал, когда Виктория звонила, было так плохо слышно… Может, она прошла мимо и не узнала меня? Все-таки столько лет не виделись…

— Герман, это ты?…

Я чуть не ахнул. Передо мной стояла почти молодая, очень ухоженная и весьма привлекательная женщина. Согласно своей зоологической классификации, я отнес ее к породе пушных зверей, что-то вроде куницы, такая она была тоненькая, грациозная, изящная. И — явно с ценным мехом. «Упакована» моя сестра была очень дорого. Джинсы и легкий джемпер, обтягивающие по-девичьи стройную фигурку, были, очевидно, куплены в хорошем магазине, как и модные узконосые сапожки на шпильках, делавшие сестру выше и изящнее. В уложенных в эффектную прическу волосах не было ни одной седой нити, лицо благодаря умело наложенной неброской косметике казалось совсем свежим, только вокруг черных глаз лучиками разбегались несколько морщин.

— Я тебя сразу узнала. Ты стал так похож на папу…

— А я бы тебя ни за что не узнал, — признался я.