Гельмут Хёфлинг - Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима

• Название: Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима
• Автор: Гельмут Хёфлинг
• Издательство: Мысль
• Жанр: История
• Год: 1992
• ISBN: 5-244-00596-0

Книга немецкого писателя и публициста Г. Хёфлинга посвящена одному из важнейших событий античной истории — восстанию Спартака (73–71 гг. до н. э.), рассказ о котором подкреплен материалами, слабо разработанными в советской историографии. Речь идет об увлекательном описании быта, обычаев Древнего Рима, положения гладиаторов, истории появления гладиаторских игр, возникших из религиозных по существу погребальных обрядов и постепенно превратившихся в род жестокого, «кровавого» спорта; о методах обучения гладиаторов, о гладиаторских школах, о видах вооружения и правилах борьбы на арене, об архитектуре амфитеатров и казарм, о месте гладиаторов в обществе.

---

Но и у этой страны, в которой текли молочные реки в кисельных берегах, были свои теневые стороны. Лишь немногим выпало счастье по-настоящему жить там, все прочие же влачили жалкое существование. Родиться в Кампании еще не значило родиться счастливым, да и вообще положение этих людей было бы лучшим, если бы их родина не обладала столькими достоинствами. Привлеченные прелестями земного рая, богатые римские патриции приобретали в Кампании огромные поместья и сооружали роскошные виллы. Армии рабов, привезенных со всех концов света, обрабатывали поля, корчевали леса и воздвигали постройки, единственной целью которых нам сегодня кажется их невероятная роскошь.

Так, например, римский полководец и большой гурман Лукулл (ок. 114-57 гг. до н. э.) использовал значительную часть своих огромных военных трофеев для того, чтобы на морском побережье у Неаполя и Байи выстроить мол, а на нем — дворцы и разного рода «потешные» сооружения, срыть на берегу холмы и выкопать о^ера, а также соорудить длинные дамбы для того, чтобы через шлюзы и каналы пускать в пруды и жилые здания свежую морскую воду.

Неимоверные богатства, стекавшиеся в Италию из всех покоренных государств, превратили власть денег почти во всевластие. И без того огромные поместья становились все больше, а их хозяева, округляя свои владения, скрытым давлением либо откровенным насилием сгоняли крестьян с их клочков земли. Изгнанные алчностью чужаков из родных мест, они толпами слонялись по стране. Ибо вместо того, чтобы использовать обнищавших и отвергнутых обществом людей хотя бы в качестве поденщиков, новоявленные господа предпочитали покупать сотни и тысячи иноземных рабов, обрабатывавших их поля, возделывавших их сады и парки и возводивших дворцы. Таким образом, под давлением невыносимой конкуренции со стороны помещиков быстро исчезало среднее крестьянство, необходимое для нормального развития любого государства в качестве противовеса аристократии. «Латифундии погубили Италию», — жаловался римский писатель.

Таким образом, к сотням тысяч бесправных рабов, страдавших под игом своих господ, прибавились тысячи согнанных со своей земли крестьян, ремесленников и поденщиков, лишенных хлеба насущного. Все они люто ненавидели господство Рима и желали его падения. Так же как и рабы, отбиравшие у них работу и хлеб, ради своей свободы они готовы были рискнуть даже жизнью.

Еще более, чем в Кампании, толчка ко всеобщему восстанию ждали жители соседних с ней провинций — Самния, Лукании и Апулии. И толчок этот был дан теперь Спартаком и его товарищами. Но и прежде они не раз уже давали понять Риму, что друзьями его не являются.

Более 70 лет самниты ожесточенно сопротивлялись римлянам. И хотя побеждены они были несколько столетий назад, разыгравшаяся недавно гражданская война между Суллой и Марием[69] вновь напомнила об опасности, исходившей от них. Тогда самнитская армия подошла к самым воротам Рима. Как сообщает Плутарх, «самниту Понтию Телезину, который напал на Суллу, как запасной борец на утомленного атлета, едва не удалось разбить и уничтожить его у ворот Рима. Собрав большой отряд, Телезин вместе с луканцем Лампонием спешил к Пренесте, чтобы освободить от осады Мария, но тут узнал, что навстречу ему уже движется Сулла, а с тыла подходит Помпей. Ни вперед, ни назад пути не было, и Телезин, опытный воин, испытанный в тяжелых боях, снявшись ночью с лагеря, тронулся со всеми войсками прямо к Риму. Еще немного — и он ворвался бы в беззащитный город. Но, не доходя десяти стадиев до Коллинских ворот, Телезин, высоко занесясь в своих надеждах и гордясь тем, что столько полководцев (и каких!) стали жертвами его хитрости, сделал привал.

С рассветом против него выступил отряд, составленный из знатнейших юношей города. Многие из них были убиты В городе началось обычное в таких случаях смятение — крики женщин, беспорядочная беготня, как будто он уже был взят приступом, и тут римляне увидели Бальба: гоня во весь опор, он прискакал от Суллы с семьюстами всадниками. Остановившись ненадолго, чтобы дать передышку взмыленным коням, он приказал поскорее взнуздать их снова и напал на противника. Тем временем появился и сам Сулла. Он велел своим передовым, не теряя времени, завтракать и принялся строить боевую линию. Долабелла и Торкват упрашивали его подождать, не идти с усталыми солдатами на крайне рискованное дело (ведь не с Карбоном и Марием предстояло им сражаться, а с самнитами и луканцами, самыми лютыми врагами Рима и самыми воинственными племенами), но он не внял их просьбам».

Тем не менее Сулла вступил в битву, «каких дотоле не бывало». Несмотря на тяжелые потери его левого крыла, Крассу — будущему главному противнику Спартака — удалось наконец одержать верх на правом фланге, что принесло победу Сулле. Вскоре после этого Сулла приказал запереть в цирке Фламиния около 6000 пленных, «а сам созвал сенаторов на заседание в храме Беллоны. И в то самое время, когда Сулла начал говорить, отряженные им люди принялись за избиение этих шести тысяч. Жертвы, которых было так много и которых резали в страшной тесноте, разумеется, подняли отчаянный крик. Сенаторы были потрясены, но уже державший речь Сулла, нисколько не изменившись в лице, сказал им, что требует внимания к своим словам, а то, что происходит снаружи, их не касается: там-де по его повелению вразумляют кое-кого из негодяев».

Среди 6000 пленных, зарезанных по приказу Суллы, было свыше 4000 самнитов. Со времени этой кровавой бойни, состоявшейся в ноябре 82 г. до н. э., до восстания гладиаторов под предводительством Спартака прошло всего лишь девять лет, так что самниты еще не забыли, как свирепствовал по отношению к ним тиран. Почти каждый носивший самнитское имя был зарезан, сожжен или обезглавлен. Оставшихся в живых Сулла лишил дома и крова. Все самнитские города, кроме Беневента и Венузия, были разрушены. Когда же Суллу стали порицать за его жестокость, он заявил, что не будет покоя Риму, пока самниты живут вместе. Но ни месть, ни геноцид не смогли уничтожить этот народ, а лишь усилили ожесточение в сердцах людей, все более непримиримо жаждавших расплаты.

Те же или примерно те же чувстза в отношении Рима питали жители Лукании и Апулии, ибо слишком глубокими оказались раны, нанесенные Союзнической войной. Говоря словами Плутарха, в 91 г. до н. э. «самые многочисленные и воинственные из италийских народов восстали против Рима и едва не низвергли его владычество, ибо были сильны не только людьми и оружием, но и талантом полководцев, которые не уступали римлянам ни отвагой, ни опытностью».

Главной причиной этой исключительно опасной для Рима войны стало отклонение выдвинутого народным трибуном Марком Ливием Друзом предложения о предоставлении италийским союзникам Города римского гражданства. Последние считали, что имеют все основания претендовать на права римского гражданства, ибо своим величием Рим был обязан прежде всего их храбрости. Получив отказ, они попытались взять силой то, чего им не хотели давать по доброй воле. Восстание против метрополии подняли марсы, а к ним присоединились жители Пелигна, Маррувия, Самния, Кампании и Лукании.

Три года — до 88 г. до н. э. — продолжались ожесточенные и кровавые столкновения, называвшиеся то марсийской, то луканской войной. Римское гражданство получали конечно же те, кто складывал оружие. Марсы, самниты, луканцы и племена Апулии не желали уступать дольше всех и потому получили требуемое последними. Однако их сопротивление претензиям Рима на абсолютное господство не прекратилось, ибо сенат продолжал оказывать давление на них. Скрепя сердце они наблюдали за тем, как к римским патрициям переходят их лучшие земли, для обработки которых используются армии рабов. Бельмом на глазу были для них шикарные виллы римских помещиков, чудовищно отличавшиеся от их собственных жалких хижин и слишком уж оскорбительно и унизительно напоминавшие, кто является хозяином в их собственной стране. Ощущение ужасающего социального неравенства между роскошью и нищетой подогревалось еще и унаследованным от южноиталийских греков из бывшей Великой Греции[70] презрением ко всему римскому.

Итак, для того чтобы обостренные противоречия превратились в социальный взрыв, требовались лишь толчок и вождь, достаточно смелый и способный успешно противостоять Риму. И таким человеком оказался Спартак, сброшенный ненавистными римлянами на самое дно общества, Спартак, с кучкой гладиаторов и рабов обративший в бегство 3000 римских солдат, да не где-нибудь, а совсем рядом, у подножия Везувия.

Самая его первая победа, к тому же еще, наверное, преувеличенная слухами, привела в движение лавину, с каждым часом становившуюся все более мощной и опустошительной. То, что для Рима было мятежом, для его противников стало зарей свободы. «Тогда к ним присоединились многие из местных волопасов и овчаров — народ все крепкий и проворный» — так повествует об этом Плутарх. Крестьяне покидали свои поля, рабы — своих господ. Пленные вырывались из темниц, каторжники, содержавшиеся римлянами в чудовищных, чаще всего подземных казематах и использовавшиеся на самых тяжелых работах, разрывали свои цепи. Толпами стекались они к Спартаку, и он принимал их. С ним они связывали надежды на то, что удастся прервать невыносимые мучения, сбросить римское иго и отплатить угнетателям за все.