Елена Толстая - Фартовый человек

• Название: Фартовый человек
• Автор: Елена Толстая
• Издательство: Амфора
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00949-1

Увлекательный роман Елены Толстой посвящен легендарному питерскому налетчику Леньке Пантелееву. Случайные встречи и мистические предсказания, пресловутая Лиговка и дворы-лабиринты, благородные разбойники и проницательные сыщики ждут вас на страницах первой книги романа – «Фартовый человек».

---

– Угу, – сказал Манулевич. – Я вижу, что вы хотите меня успокоить. Я уже успокоился. Я пошел звонить в УГРО и рассказал, что случилось. Потом меня допрашивали. Теперь вы еще допрашиваете, а зачем все это надо? Деньги все равно не вернуть.

– Пантелеев в точности знал, как вас зовут и что у вас в саквояже. Все, что с вами случилось, – случилось не просто так. Следовательно, бандитов на вас навели.

– Как это теперь узнаешь – кто? – вздохнул Манулевич.

– Вас же предали, – сказал Юлий. – Помогите мне разобраться.

– Как? – опять вздохнул Манулевич.

– Вы курите? – спросил Юлий.

– Что?

– Просто отвечайте.

– Курю.

– Утром того дня, когда вас ограбили, вы курили на улице?

– Странный вопрос.

– Просто отвечайте.

– Не помню…

– Вспоминайте, – приказал Юлий.

Манулевич задумался.

– Кажется… – нерешительно начал он.

– Смелее! – кивнул Юлий.

– Да, – проговорил Манулевич, – я подходил к конторе, когда меня остановил Грошев. Он заговорил о… жене Коновалова… она модница большая, и мы это иногда обсуждаем… – прибавил он, чуть покраснев. – Потом сказал, что достал американский табак, и угостил.

– Вы с ним долго стояли?

– Минут десять.

– Больше вы ни с кем в тот день не разговаривали?

– Я еще много с кем разговаривал.

– Нет, а на улице?

– На улице – ни с кем. Я сразу зашел в контору и прошел к аппарату, где работал до полудня.

Юлий хотел похлопать Манулевича по плечу и произнести что-нибудь вроде «Вы чрезвычайно помогли следствию», но, встретив кислый взгляд, пробурчал «ясно» и встал из-за стола. Манулевич спросил:

– Это все?

– Да, – сказал Юлий. И прибавил: – Спасибо.

– Угу, – сказал Манулевич. Было совершенно очевидно, что его жизнь отравлена.

* * *

– Нет надобности арестовывать всех троих, кто знал про деньги, – сообщил Юлий Ивану Васильевичу.

Тот поднял брови:

– Я присутствую при пробуждении признаков умственной деятельности?

Юлий понимал, что именно сейчас следовало бы оскорбиться, хотя бы мысленно, или ответить остроумной шуткой, но вместо этого он просто кивнул.

– Пантелеев знал о поручении Манулевича все. Где, когда. Более того, он знал Манулевича в лицо. А это значит, что Манулевича Пантелееву показали.

– Продолжайте, – заинтересовался Иван Васильевич.

– В день инцидента Манулевича остановил на улице его сослуживец Грошев, – сообщил Юлий. – Грошев знал о деньгах, поскольку сам иногда выполнял ту же работу. Грошев угостил Манулевича табаком, и они немного посплетничали. Совершенно очевидно, что Пантелеев находился где-то неподалеку и мог Манулевича видеть. Это очень старый трюк.

– Да? – переспросил Иван Васильевич.

– Шулера так делают, – сказал Юлий и вдруг сообразил, что Ивану Васильевичу все это давным-давно известно. Жар так и бросился Юлию в лицо. – Вы ведь это и без меня знали? – сказал он с укоризной.

– Мне был известен только общий принцип «поцелуя Иуды», – утешил его Иван Васильевич. – Но существенные для нас детали преступления выяснили вы, Служка. Вы успешно применили в интересах следствия навыки карточного шулера, а это говорит о прогрессе вашего социального сознания.

– Мне за это полагается доппитание? – спросил Юлий.

Иван Васильевич засмеялся.

– Вам за это полагается арестовать Грошева и препроводить его в камеру предварительного заключения. Вечером можете сходить в театр. Вы давно не были в театре, Служка?

Глава восемнадцатая

Юлий бывал в театре очень давно, еще при царе, и больше ходить туда не имел никакой охоты. Случилось его появление в театре по стечению обстоятельств, в глубочайшей российской провинции. Ничто из постановки не отложилось в памяти Юлия, кроме разве что мятых пирожных в антракте и еще того, что у главной актрисы на платье сзади была дырка возле плеча. Актриса была некрасивая, чернявая, с капризным и голодным лицом. Прореха в ее одежде Юлия весьма раздражала, а сам театр для него надолго стал символом убогой попытки скрыть нищету.

Кино – вот это совсем другое дело. В кино и роскошь, и правда жизни хлестали через край, а билет, кстати, стоил совсем недорого.

* * *

Андрей Иванович Кравцов являлся вторым человеком на съемках картины «Княжна-пролетарка» – помощником главного режиссера по подбору основных кадров.

Сюжет картины предполагался такой: во время Революции семейство князей Строговых бежит за границу, но в неразберихе революционной смуты теряет младшую дочь, которая становится беспризорницей, коротко стрижет волосы и выдает себя за мальчишку. Затем бывшая княжна попадает в приют для беспризорных детей, где получает хорошую рабочую специальность и, в общем, становится настоящим человеком, пролетаркой. В то время как ее родители влачат бесславное существование в эмиграции и в своем моральном падении скатываются все ниже. Например, старшая сестра поет в кафешантане и под конец делается совершенно погибшей женщиной.

Картина должна была выйти в пяти частях.

Если судить здраво, то второй человек на съемках был на самом деле именно что первым человеком. Ведь только от него, от товарища Кравцова, в сущности, сейчас и зависело – кто будет играть и где достать одежду для актеров. Все это Фима подробно разъяснил Ольге по дороге в студию.

Ольге предлагалось пробоваться на роль старшей сестры, той, что поет в кафешантане, носит роскошные туалеты и всячески морально разлагается, то есть томно смотрит на мужчин и медленно опускает густо накрашенные веки.

– Это ведь кино, Оля, – объяснял по дороге Ефим Захарович, – оно тем хорошо, что петь-то тебе и не придется, а ты только должна будешь показывать, что поешь. Войти в роль, так сказать, и убедить.

Ольга очень волновалась. Она оделась как можно более лучше. Все девочки из общежития, как могли, ей помогали, а Агафья Лукинична даже подарила по такому случаю красивые длинные бусы из речного жемчуга, которые приносят счастье. Ольга закрывала глаза и мысленным взором видела женщин с тяжелыми ресницами, в головных уборах с перьями и в невероятных туалетах со стеклярусом вдоль подола.

Ольга пыталась идти так, словно на ней похожий туалет, – пусть помощник режиссера видит, что она привыкла к подобным одеяниям, – но только зазря спотыкалась.

Проницательный Фима ей сказал:

– Ты не волнуйся. Тебя точно возьмут, потому что им, главное, надо красивую.

Здание киностудии находилось на Петроградской, недалеко от бывшего штаба Революции. Там было тихо и просторно повсюду: площадь с маленькой старой церковью, широкий въезд на мост, небольшой, заплеванный семечками парк. За деревьями проглядывалась мечеть с круглым куполом, похожим на бритую голову большого татарина.

Фима не позволял Ольге останавливаться и озираться по сторонам, а поскорее тащил ее под руку ко входу со скромными белыми колоннами.

Внутри здания оказалось суетливо и гулко, многие помещения были перегорожены досками, и повсюду шевелилась разная деятельность. Фима несколько раз спрашивал у рабочих Кравцова, иногда даже без особой надобности. Кравцова все знали, и все показывали дорогу до Кравцова в одном направлении, отчего уверенность Фимы в грядущем успехе постоянно возрастала.

– Видишь, – говорил он Ольге, – товарищ Кравцов – большая фигура.

Ольга с интересом осматривалась на киностудии. Посреди хаоса декораций вдруг появлялись рельсы для кинокамеры или неожиданно открывалась небольшая комната, обставленная роскошной, но ненастоящей мебелью. Фима увлекал Ольгу за собой очень стремительно, поэтому все перед ее глазами мелькало фантастическим калейдоскопом.

Кабинет Кравцова помещался в выгороженном закутке. В длинном блекло-зеленом ящике с надписью GEWEHRE,[5] сделанной по трафарету, горой были навалены неопрятные толстые папки, а к дощатой стене криво были приколоты фотографии разных актеров и актрис в вычурных позах. Сам Кравцов что-то раздраженно кричал в телефон, но при виде вошедших сразу же швырнул трубку и уставился на них.

Это был человек среднего роста, рыхлый, светловолосый, с пухлой бородавочкой на подбородке. Глаза его, в контраст к партикулярной наружности, горели злобой бегущего в атаку сенегальца.

– Слушаю вас, товарищи, – бросил Кравцов.

Фима заговорил интимным тоном:

– Я вам звонил… Я Гольдзингер, а это, будьте любезны познакомиться, Ольга, моя кузина.

Эти простые слова, кажется, немного смягчили Кравцова.

– Кузина! – куда более мирно хмыкнул Кравцов, окидывая Ольгу взглядом работорговца.

Ольга не знала, как себя вести, поэтому надулась.

– Мы с вами обсуждали возможность получения роли в картине, – напомнил Фима, облизывая губу.

– Уточните, – буркнул Кравцов.

– Старшая сестра, – Фима был сама обходительность. – В «Княжне-пролетарке».

– А она петь-то умеет? – осведомился Кравцов и простучал пальцами по колену какой-то замысловатый ритм.