Елизавета Дворецкая - Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда

• Название: Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9717-0624-3

Вернувшись из похода, молодой Торвард узнает, что погиб его отец, предводитель племени фьяллей. Чтобы унаследовать власть, необходимо отправиться на священный остров за благословением великой Богини. Ее воплощение на земле, прекрасная жрица Эрхина, покоряет Торварда своей красотой. Воин, не привыкший робеть даже перед богами, сватается к Эрхине.

Та оскорблена – ни один смертный не смеет посягать на ее свободу. И мстительная жрица бросает на фьяллей войско, непобедимое при свете дня и оберегаемое колдовством ночью…

---

Гордясь славой своего отца, Ингитора на память знала все его песни и лет с двенадцати сама начала складывать стихи – поначалу это было лишь игрой, и первую хвалебную песнь она сложила в честь своей старой и облезлой деревянной куклы по имени Снотра. Но кукол Ингитора вскоре забросила, целиком отдавшись игре в созвучия, и Скельвир хёвдинг охотно обучал ее искусству скальда. Все «девять искусств» благородного человека ей, как женщине, оставались недоступны, но половиной из них она овладела: ее острому и гибкому уму, ее крепкому здоровому телу легко поддавались и лыжи, и плавание, и руны, и стихи, и тавлеи, в которые она нередко обыгрывала отца. Но страсть подбирать созвучия владела ею сильнее всех прочих увлечений. Уже в четырнадцать лет она на память знала все правила, по которым складывают стихи, и восхищала домочадцев ловкими висами на все случаи жизни.

Она жила очень счастливо и никак не ждала, что это счастье оборвется безо всяких предчувствий и предвестий, так нелепо и внезапно. Слэттенланд ни с кем не воевал, их род тоже ни с кем не о враждовал. Скельвир хёвдинг ехал даже не дань собирать, что чревато известной опасностью со стороны как самих данников, так и разных охотников до чужого добра, которых полно на морях. Он направлялся просто в гости, просто к Рамвальду, конунгу кваргов, который тоже ценил его и хотел видеть у себя на зимних пирах. Все ждали, что Скельвир хёвдинг вернется из этого похода с новой славой и новыми подарками за хвалебные висы в честь конунга кваргов, и так оно и случилось бы, если бы ему не встретился…

Скрипнула дверь, в опочивальню вошла старая Ормхильд. В руках она несла пару кожаных башмаков, вышитых особыми узорами – башмаки Хель.

– Пора обувать хозяина в дальнюю дорогу! – бормотала старуха. – Идти ему далеко. Пожалуй, мы с ним и не свидимся больше!

Вслед за старухой в опочивальню вошли фру Торбьерг и Оттар. Хирдман нес факел, и покой сразу осветился. Оттар вставил факел в железную скобу на стене. Стали видны раскрытые сундуки, из которых были вынуты и разложены по лежанкам одежда и другие вещи Скельвира хёвдинга, которые положат с ним на ладью.

– Так значит, ты уверен, что это был Торвард конунг? – спросила Ингитора у Оттара. – Торвард Рваная Щека? Ты настолько уверен, что можешь поклясться?

– Что толку клясться? – Оттар пожал плечами. В эти дни, оставшись чуть ли не старшим мужчиной в усадьбе с двумя погруженными в тяжкую скорбь женщинами, он тоже выглядел хмурым, но не опускал рук и не утрачивал своей обычной деловитости. – Да, я могу поклясться, если тебе так будет легче, но что это меняет?

– Разве ты когда-нибудь раньше видел Торварда конунга? Ты же не бывал во Фьялленланде.

– Не надо там бывать, йомфру, чтобы знать такие вещи. Торварда конунга легко узнает кто угодно по всему Морскому Пути. Он слишком приметный человек. Я своими глазами видел его лицо, видел шрам у него на щеке. А уж этот шрам всему свету известен!

– Но ведь была ночь!

– Да, но луна светила так ярко, что можно было каждый волос разглядеть. И свет падал прямо на него. Было же полнолуние. Я видел его черные волосы, и накидку из собольего меха, и пояс с серебром, и рубаху… Ну, какого она цвета, я не могу сказать, то ли синяя, то ли зеленая, но тоже из крашеного полотна. Он всегда ярко одевается даже, в походах, чтобы его не спутали с другими, хотя его и так не очень-то спутаешь!

– Но чего он от вас хотел? – опять спросила фру Торбьерг, как будто, задавая этот вопрос в десятый раз, могла все же получить ответ. – Это просто невероятно!

В эти тяжкие дни фру Торбьерг хранила стойкую невозмутимость: она любила и уважала мужа, но не собиралась развлекать соседей зрелищем своего горя. Пылкостью и открытостью души Ингитора пошла в отца, и они с матерью часто ссорились по всяким мелким поводам, потому что плохо понимали друг друга.

Оттар пожал плечами. Он знал не больше них, а тратить слова даром не считал нужным.

– Но должен же он был чего-то хотеть! – в негодовании воскликнула Ингитора, как будто от этого что-то менялось. – Он хотел вас ограбить, или взять в плен, или вы чем-то его обидели, задели? Может, не сейчас, когда-то раньше? Или где-то говорили о нем что-то нехорошее? Или они хотели захватить наш корабль? Он хоть что-то сказал?

– Он не сказал нам ни слова, йомфру! – с усталостью и легкой досадой отозвался Оттар. – Ни единого слова! Они просто построились и пошли на нас. Если бы Асвард и Гейр не заметили их вовремя, они напали бы на нас спящих и перебили бы всех до одного! Они набросились, как берсерки.

– Как же вы уцелели?

– Сам не знаю! – Оттар пожал плечами, словно был недоволен. – Нас быстро смяли, хёвдинга не было видно, и мы отступили.

– И они не преследовали вас? Очень странно!

– Ты права, йомфру, это странно! Но я говорю правду, и любой из дружины подтвердит. Мы вернулись к своей стоянке, и они не искали нас там. Мы вернулись даже на то место и стали подбирать раненых и убитых, мы нашли хёльда, и я сам осматривал его, но они к нам больше не подходили, как будто нас прятало какое-то колдовское облако! Я не колдун и не ясновидец, я ничего не понимаю! Но я рассказываю то, что было. Как это понять – не спрашивай меня!

Иней покрыл
Волосы Скельвира,
Смерти роса
На теле мужа!
Падают слезы
На мужа горячие,
Жгут его грудь,
Горем наполнены![8] —

запела старая Ормхильд, прохаживаясь вокруг лежанки в направлении против солнца. Ах, не таких песен в свою честь заслужил Скельвир хёвдинг! Ингитора вскочила и выбежала прочь из спального покоя. Она не могла больше оставаться рядом с этим! Грудь сжимало чувство острой боли, и слезы неудержимо текли из глаз, ей хотелось быть подальше от всех, там, где ее никто не увидит.

Она бродила над обрывом морского берега, кутаясь в накидку, и ей даже приятен был резкий, холодный осенний ветер, пронзающий насквозь. Тело чувствовало то же, что и душа, и от этого они как бы лучше понимали друг друга. Иногда Ингитора присаживалась на тот или другой камень, устланный сверху ровным слоем мха, как покрывалом, и сидела, глядя на воду фьорда и дальний берег, пытаясь привыкнуть к миру, в котором больше нет отца. Но ничего не получалось: чувство потери висело над головой, сам воздух с болью входил в грудь.

В битве пал отважный воин,
вечна память в сердце верном…

Могла ли она вообразить семь лет назад, когда складывала первые хвалебные песни в честь своей куклы Снотры, что это искусство понадобится ей для поминальной песни по собственному отцу! Отомстить за его подлое, беспричинное, ночное убийство она не могла, и поминальная виса была последним и единственным, что она могла для него сделать. Глаза ее опухли от слез, платок прятался в рукаве жалким мокрым комочком, но мозг ее кипел, и трудное дело стихосложения шло быстро и четко. «Очень длинно! – бывало, говорил ей Скельвир хёвдинг. – Можно заснуть. Надо короче, короче, чтобы песня была такой же быстрой и сильной, как подвиги Сигурда!» Ингитора спорила, защищала каждую строфу и доказывала, что без нее никак нельзя обойтись, но потом ухитрялась все-таки то же самое содержание уложить в меньшее количество строчек, и так действительно получалось лучше! «Настоящая виса должна быть как узорный пояс, сплетенный из плотных кожаных ремней! – учил ее Скельвир хёвдинг. – Чтобы все в ней было плотно, крепко, прочно, тесно и красиво! Чтобы ни одно слово в ней не болталось, чтобы ничего нельзя было ни прибавить, ни отнять!»

«…Скельвир хёвдинг знатен родом… Славен Скельвир в землях слэттов…» Она подбирала, сравнивала, отбрасывала некрасивое или неподходящее, и это напоминало труд мойщика золота: хорошие строки откладывались на дне памяти, а негодные, легковесные, уносились течением мыслей.

Она добрела до самой горловины фьорда, и перед ней открылось море. Вдоль морского обрыва выстроились поминальные камни ее предков: прекрасно видимые с проплывающих кораблей, они стояли как доблестная и бессмертная стража, днем и ночью охраняющая Льюнгвэлир. Вытесанные в основном из розоватого гранита, в виде щита или в виде лодки, поднятой стоймя, они были хорошо знакомы Ингиторе, и она наизусть знала их стихотворные надписи, вырезанные на причудливо переплетенных лентах. Пока она была совсем маленькой, отец за руку водил ее к поминальным камням, показывал резных зверей и драконов и рассказывал, о ком здесь написано. «Этот камень поставили по сыну своему Салигасту Хагирад и жена его Алагуд. Он погиб на Проливных островах, тому уже триста лет. А этот камень поставил Сторлейв, сын Фраварада, по Ингимунду, своему брату. А этот, самый яркий и красивый, воздвигли Асмунд и Фино по своему отцу Ингимару. Он собирал дань со свартобардов и там погиб». И каждый раз, даже когда она все это уже знала, Ингитору пробирала жуткая и сладкая дрожь при виде старых, обветренных камней, древних, почти нечитаемых рунных цепочек, скрывавших диковато и коряво звучащие старинные имена, каких теперь уже нет – имена ее предков. И казалось, что сами Хагирад и жена его Алагуд, Фраварад, Ингимунд и прочие стоят где-то рядом и смотрят на нее из прошедших веков… Ингитора вспоминала те давние прогулки и тут же старалась прогнать воспоминание, чтобы не расплакаться опять. Казалось, и сейчас где-то рядом та маленькая девочка, еще не умеющая разбирать руны, и ее отец, веселый, добрый, совсем еще молодой…