Яна Тимкова - Повесть о каменном хлебе

• Название: Повесть о каменном хлебе
• Автор: Яна Тимкова
• Жанр: Контркультура

Повесть из жизни современного фэндома.

Люди и нелюди. Жизни вспомненные и придуманные, ложные друзья и мнимые недруги, жестокие игры, в которых настоящие люди играют настоящими людьми — и никогда не знаешь, кто рядом с тобой…

И только одиночество — всегда настоящее. Одно на всех.

http://zhurnal.lib.ru/t/timkowa_j_w

---

— По вопросам продолжения — позже, позже! Вечером! — и легко побежала к выходу.

Аэниэ, весь концерт просидевшая на ступеньках у сцены, не успела вовремя увязаться за Лави — девочку оттеснили, затерли в обычной послеконцертной толкучке, а когда она, наконец, выбралась в коридор, эльфки там уже не было и никто не видел, куда она делась. Аэниэ искала Лави в их «стойбище» (в устланной спальниками комнате обнаружился только хмурый, взлохмаченный и совершенно необщительный Гэль), искала ее в столовой (заперто — еще бы, неужели в девятом часу что-нибудь будет работать?), искала в кабаке (полно народу за столиками, пьют явно не чай и шум стоит ушераздирающий), даже на улицу выскочила (краткое препирательство с охраной по поводу отсутствия паспорта — но все же нашелся! — и плохо прикрытой двери), но — безуспешно.

Темнота, холод и мелкая колючая поземка, которую ветер так и норовил швырнуть в лицо, быстро загнали Аэниэ назад в школу. Она хотела было задержаться на вахте — уж больно удобный наблюдательный пост! — но охранники, у которых на физиономиях огромными буквами было написано все, что они думают о жизни такой, шуганули девочку. Тогда она снова поднялась наверх, в зал — а вдруг вернулась? Нет, никого. Идти в пустое стойбище не хотелось, поэтому девочка спустилась в кабак, отстояла неизбежную очередь, купила чай в бумажном стаканчике и встала у стеночки, потихоньку наблюдая за собравшимся народом.

Существа набрались самые разные. За столиком у окна миниатюрная девушка изящно куталась в роскошный плащ, пряча нос в пушистый воротник из рыжего меха и лукаво посматривая на расположившегося рядом молодого человека, который что-то жарко доказывал ей, наклонившись так, что чуть не падал из легкого пластикового кресла. По соседству веселая компания в черном едва помещалась за одним столиком — их было уже явно слишком много, и те, кому места не досталось, выходили из положения, как могли. Кто-то садился кому-то на колени, кто-то опирался кому-то на плечи, присаживался возле креслица, опирался на стенку рядышком. Гитара ходила из рук в руки, на столе уже выстроилась внушительная батарея бутылок — и пустых, и полных, и кто-то из этой же компании, стоявший в очереди, пытался знаками изобразить, что он собирается покупать. За столиком у дверей резались в карты — разумеется, в M: tG, — сквозняк мешал игрокам, сносил карты со стола, и каждый полет очередной карты на пол сопровождался громкой заковыристой руганью.

Дверь хлопнула в очередной раз, и в кабак влетела Нэр — резко остановилась, вцепившись в косяк, с преувеличенным вниманием оглядела всех, стремительно сорвалась с места — взмах плаща, и вот она уже склоняется к уху одного из парней в той самой не помещающейся за столом компании. Парень выслушал ее, встряхнул черными как вороново крыло кудрями, что-то сказал всем — и они начали подниматься, явно собираясь уходить. Аэниэ вздрогнула, дернулась было подойти, узнать, в чем дело — ведь Нэр должна знать, где Лави, они же всегда… — но Нэр сама увидела ее, прищурилась, потом кивнула и махнула рукой — давай, мол, вперед, и девочка робко пошла за ними, держась в хвосте.

В полуподвальном этаже, под лестницей, на импровизированном ложе из курток, плащей и спальников удобно устроилась Лави и почти вся ее свита. На самой большой охапке курток возлежала сама Филавандрель (голова эльфки покоилась на коленях сияющего Чиарана) и пыталась извлекать какие-то звуки из гитары — получалось не очень, потому что для того, чтобы достать до ладов, приходилось тянуться через Дарки — та развалилась рядом, положив голову на плечо эльфки, лениво перебирала струны своей гитары и что-то мурлыкала охрипшим голоском. Зю, сидя в обнимку с Аданэлем, потягивала пиво, Йолли внимательно изучала какую-то очередную феньку…

— Ну вы даете! — жизнерадостно заявил чернокудрый парень, плюхаясь рядом (возмущенно пискнула Йолли, не успевшая вовремя убрать ногу). — Вертолет покупать будем?

— Хм, кто бы говорил, — отозвалась Лави. — И вообще — думать надо! Пластик не сдают!

Парень ухмыльнулся еще шире и ответил в том смысле, что вообще пить надо вино, а не бурду всякую, на что чей-то язвительный голос сообщил, что инициатива наказуема…

Аэниэ растерянно наблюдала за всем этим, не решаясь подойти ближе — она здорово надеялась, что Лави заметит ее и позовет, но пока этого не происходило.

— Да садись куда-нибудь, чего ты тут… Как памятник себе. — фыркнула Нэр, проходя мимо замершей девочки. — Места хватит. — и, картинно взмахнув полами плаща, опустилась возле Йолли.

Измученная и несчастная, Аэниэ брела по коридору второго этажа, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы и бесцельно разглядывая потемневший от времени паркет под ногами. Девочка уже устала ходить по школе, но все интересное давно закончилось, все веселые компании с гитарами разогнаны неумолимыми дежурными, а возвращаться не хотелось совершенно. Не просто не хотелось — сейчас была противна даже сама мысль о возвращении на «стойбище». Девочка ни разу не видела Лави в таком состоянии; в легком подпитии — да, случалось, и тогда глаза эльфки блестели больше обычного, она говорила громче, больше смеялась, больше пела, но вот так вот… Ни разу. Девочка отчаянно помотала головой, чтобы отогнать услужливо подсунутые памятью картины. Конечно, Филавандрель может делать все, что хочет, имеет право, но…

"Зачем он так… Я же… Опять… Все отдам, только пусть позволит… Быть его верной тенью, его собакой… Они же не ценят, не любят так, как я… Пусть хоть слово скажет, хотя бы взглянет — ведь до утра вспоминать буду… Господин мой, хозяин, король мой… Как же больно…"

Внезапно девочка подняла голову, прислушиваясь — где-то тихо звучала музыка. Аэниэ покрутила головой, соображая, где бы это могло быть, и тихонько двинулась вперед по коридору. Звон гитарных струн становился все отчетливей, к нему присоединился голос — кто-то пел, но слов было не разобрать, и непонятно, кому это не спалось в такую снежную, зябкую ночь… В конце коридора, слева, обнаружились три ступеньки вверх и облезлая белая дверь, чуть приоткрытая, в которую девочка и заглянула.

В спортивном зале, отданном на время КОНа народу на проживание, царила ночь, пронизанная призрачным светом уличных фонарей. У дальней стены, в перекрестье двух полос бледного света, расчерченных тенями оконных рам, играл и пел менестрель. Вокруг него собрались существа: кто удобно устроился на спальнике, кто пристроился на подоконнике, кто стоял, опираясь на стену или на соседа. Он пел вполголоса, и его слушали, не смея вздохнуть и не решаясь передать другому пущенную по кругу бутылку вина. Когда песня заканчивалась, он улыбался и протягивал руку — ему передавали вино, он делал глоток и возвращал бутылку, перебрасывался несколькими фразами со слушателями, спрашивал, что они хотят, чтобы он спел. И продолжал петь.

Очень стараясь остаться незамеченной, Аэниэ пробралась между расстеленными спальниками, нашла на полу свободное место и уселась, скрестив ноги. Менестрель заметил появление новой слушательницы и коротко, пристально взглянул на нее, и девочка смущенно отвела глаза, всей душой желая только одного — растворится в тенях, исчезнуть, стать невидимой. "Еще не хватало, чтобы он меня за одну из этих принял…" Под «этими» она имела в виду жавшихся к поющему молодому человеку девиц — на их лицах было написано обожание, граничащее с тяжкой формой умственного помешательства. Правда, певец не обращал на них особого внимания.

Аэниэ украдкой разглядывала его: правильный овал лица, высокие скулы, плавный изгиб широких бровей, на подбородке ямочка, мягкий нос, мягкие очертания губ — припухлых, слишком женственных, все лицо — слишком мягкое, словно принадлежит переодетой девушке, длинные волосы — кажется, каштановые, — перехвачены тонким кожаным шнуром; глаз не разглядеть, рост — не понять, сидит ведь… Простая зеленая рубаха с расстегнутым воротом, черные джинсы, а обуви нет — вон сапоги, валяются рядом… Девочка попробовала было угадать, кто это, но вскоре сдалась: КОН только начался, на тех концертах, где она была, никого похожего ей не попадалось, а сколько еще концертов она упустила, а сколько народу поет очень хорошо, но никаких сольников не устраивает… Помучавшись, Аэниэ решилась спросить у какой-то девушки, сидевшей рядом:

— Слышь… А это вообще кто?

— Кто? — та удивленно взглянула на девочку, — Это же Лютик.

Когда Лютик в очередной раз умолк, одна из девушек, светловолосая, в длинном синем платье, грациозно поднялась, подошла к нему и что-то тихо проговорила — в ответ менестрель поймал ее тонкую кисть и коснулся губами кончиков пальцев. Девушка хихикнула, высвободилась и попыталась пригладить его непослушные волосы. Несколько секунд менестрель терпел, потом что-то шепнул поклоннице, и она тут же покорно уселась рядом. Кажется, Лютик улыбался — совсем чуть-чуть, одним уголком рта. Впрочем, в полумраке было трудно разобрать.