Чак Паланик - Бойцовский Клуб

• Название: Бойцовский Клуб
• Автор: Чак Паланик
• Жанр: Современная литература
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-011847-3

Культовый роман Чака Паланика «Бойцовский клуб», впервые издающийся на русском языке, уже получил громкую известность в России благодаря не менее культовому одноименному фильму Дэвида Финчера и сценарию Джима Улса, опубликованному в журнале «Киносценарии». И вот наконец читатель может познакомиться с романом, положившим начало созданию аналогичных «бойцовских клубов» по всему миру, в том числе и у нас, в России. Так что же такое «Бойцовский клуб»? Но – тсс! Первое правило бойцовского клуба гласит: «Никогда не говори о бойцовском клубе». Лучше читай! Тем более что роман Ч.Паланика еще глубже высвечивает философские проблемы, поставленные в экранизации Д.Финчера, проблемы «поколения Х», «столкнувшегося с переизбытком рациональной информации при полном пересыхании ручейка эмоциональной жизни».

---

Я говорю Тайлеру, что Марле нужен не любовник, а психиатр.

– А про любовь здесь и речи нет, – отвечает Тайлер.

Короче говоря, на сцене вновь появляется Марла, чтобы погубить еще одну часть моей жизни. Это началось со мной еще в колледже. Заводишь друга, друг женится, и у тебя больше нет друга.

Отлично.

Ясное дело, говорю я.

Тайлер спрашивает, чем я обеспокоен.

Я – Сжатые В Комок Кишки Джо.

Нет, нет, все отлично, говорю я.

Приставил бы кто мне пистолет к виску и размазал бы мозги по стене.

Все в полном порядке, говорю я. Честное слово.

8

Мой начальник отпустил меня домой переодеть брюки, на которых он заметил пятна засохшей крови. Я не возражал.

Дыра в моей щеке все никак не заживает. Я иду на работу, а мои подбитые глаза похожи на черные бублики, посередине которых что-то вроде двух узеньких сфинктеров – через них-то я и смотрю на мир. До сегодняшнего дня меня расстраивало, что никто не заметил, как я превратился в полностью погруженного в медитацию учителя ДЗЕН. Я принадлежу к школе ФАКС. Я пишу эти маленькие стишки, которые называются ХАЙКУ и посылаю их всем по ФАКСУ. Когда я прохожу через холл нашей конторы, и ВСЕ с нескрываемой враждебностью смотрят на меня, я испытываю полный ДЗЕН.

Пчелы и трутни

Улей вольны оставить.

Матка – рабыня.

Раздай все твое имение и машину твою, и поселись в арендованном доме, в заваленной токсичными отходами части города и слушай, как по ночам Тайлер и Марла в соседней комнате называют друг друга подтиркой для жопы.

Получи, ты, подтирка для жопы!

Я сказал тебе, делай, ты, подтирка для жопы!

Заткни пасть! Остынь, крошка!

В сравнении с этим я выгляжу как маленький спокойный центр вселенной.

И вот я, с подбитыми глазами и с засохшей коркой крови на брюках, захожу в контору и говорю всем ПРИВЕТ. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня, ПРИВЕТ! Я – полный ДЗЕН. Это – КРОВЬ. Это – НИЧТО. Привет. Ничто не имеет значения, и чувствовать себя ПРОСВЕТЛЕННЫМ – это так КЛЕВО.

Вздох.

Взгляд.

Там за окном. Птица.

Начальник спрашивает, моя ли это кровь.

Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме крошку-хайку.

Лишившись гнезда,

Птица весь мир обретет.

Жить ради жизни.

Я проверяю на пальцах: пять слогов, семь, снова пять.

Ах, кровь, моя ли?

Ага, отвечаю я. Отчасти.

Ответ неправильный.

* * *

Какая, в конце концов, разница. У меня две пары черных брюк, шесть белых рубашек и шесть смен нижнего белья. Необходимый минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Чего тут необычного.

– Отправляйся домой, – говорит начальник. – Переоденься.

Я начал задумываться над тем, не являются ли Тайлер и Марла на самом деле одним и тем же лицом. Если не считать того, что они трахаются каждую ночь в комнате Тайлера.

Трахаются.

Трахаются.

Трахаются.

Тайлер и Марла никогда не находятся в одной и той же комнате. Я никогда не видел их вместе.

Ну и что, вы никогда не видели вместе меня и За За Габор, но это ведь не означает, что мы – одно и то же лицо. Просто Тайлер никогда не выходит из комнаты, когда у него в гостях Марла.

Чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен научить меня варить мыло. Тайлер где-то наверху, а на кухне пахнет гвоздикой и паленым волосом. Марла сидит за кухонным столом, прижигает длинной ароматизированной сигаретой себе запястье и называет себя подтиркой для зада.

– Я принимаю свое болезненное гнойное состояние как данность, – говорит Марла, обращаясь к огоньку сигареты.

Марла вкручивает сигарету в белую мякоть своей руки:

– Гори, ведьма, гори!

Тайлер наверху, у меня в комнате, скалится в мое зеркало, изучая свои зубы. Он говорит мне, что устроился на временную работу официантом на банкетах.

– В отеле «Прессман», если есть свободное время по вечерам, – говорит Тайлер. – Такая работа способствует развитию чувства классовой ненависти.

Ладно, говорю я, мне плевать.

– Бабочку выдает администрация, – добавляет Тайлер. – От тебя потребуются только черные брюки и белая рубашка.

Мыло, Тайлер, говорю я. Нам нужно мыло. Я должен постирать брюки.

Я держу ногу Тайлера, пока он делает двести приседаний на одной ноге.

– Чтобы сделать мыло нам потребуется высококачественный жир, – говорит Тайлер.

Тайлер – кладезь ценной информации.

За исключением того времени, когда они трахаются, Марла и Тайлер никогда не находятся в одной комнате вместе. Когда Тайлер со мной, Марла избегает его. Мне это знакомо. Точно так же вели себя друг с другом мои родители перед тем, как мой отец собрался открыть филиал семьи в другом городе.

Мой отец всегда говорил:

– Женись, прежде чем секс тебе надоест, иначе вообще никогда не женишься.

Моя мать всегда говорила:

– Никогда не покупай вещей с пластмассовой молнией.

За всю свою жизнь мои родители ни разу не сказали чего-то такого, что хочется вышить шелком на своей подушке.

Тайлер сделал сто девяносто восемь приседаний. Сто девяносто девять. Двести.

На нем тренировочные шорты и что-то вроде халата для ванной из рифленой резины.

– Сделай так, чтобы Марла свалила из дома, – говорит Тайлер. – Пошли ее в магазин за банкой щелочи. Только пусть купит щелочь в хлопьях. Ни в коем случае не кристаллическую. В общем, как-нибудь избавься от нее.

Мне шесть лет, и я работаю курьером: доставляю сообщения от отца матери и наоборот. Мои родители не разговаривают друг с другом. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это и сейчас.

Тайлер начинает делать «ножницы», а я спускаюсь вниз, говорю Марле про щелочь в хлопьях и даю ей десять долларов и проездной на автобус. Марла по-прежнему сидит за столом и курит сигарету, которая пахнет гвоздикой. Я вынимаю сигарету у нее из пальцев. Нежно и спокойно. Затем посудной тряпкой я стираю ржавые пятна на руке Марлы там, где пузыри от ожогов начали кровоточить. Затем я вдеваю поочередно ее ступни в туфли на высоком каблуке.

Марла смотрит, как я изображаю принца из «Золушки», и говорит:

– Я решилась зайти. Думала, дома никого нет, а дверь у тебя все равно не запирается.

Я молчу в ответ.

– Знаешь, – говорит Марла, – презерватив – это хрустальный башмачок нашего поколения. Надеваешь его при встрече с незнакомцем, танцуешь до утра, а затем выбрасываешь в мусор. В смысле, презерватив, а не незнакомца.

Я не разговариваю с Марлой. Она может чесать языком в группах поддержки и с Тайлером, но со мной подружиться ей не удастся.

– Я прождала тебя здесь все утро.

Пепел ли ветер

Принес или снежинки -

Камню нет дела.

Марла встает из-за кухонного стола. На ней голубое платье с короткими рукавами из какого-то блестящего материала. Марла задирает подол, так что я вижу швы на изнанке платья. На Марле нет нижнего белья. Она подмигивает мне.

– Я хотела показать тебе мое новое платье, – говорит Марла. – Это свадебное платье ручной работы. Тебе нравится? Я купила его у старьевщика за один доллар. Представляешь, кто-то сидел и делал все эти крошечные стежки, чтобы сшить это дрянное, дурацкое платье, – говорит Марла.

Подол платья с одной стороны длиннее, чем с другой, а пояс сполз Марле на самые бедра.

Прежде чем уйти в магазин, Марла поднимает еще раз подол кончиками пальцев и кружится вокруг меня и кухонного стола, виляя голыми ягодицами. Она никак не может понять, говорит Марла, почему это люди с такой легкостью выбрасывают то, от чего они были буквально без ума ночь назад. Рождественская елка, к примеру. Миг назад она была в центре всеобщего внимания. И вот, вместе с сотнями таких же елок, лежит никому не нужная в кювете вдоль шоссе, блестя фольгой, золотой и серебряной. Смотришь на эти елки и думаешь то ли о жертвах дорожно-транспортного происшествия, то ли о жертвах сексуального маньяка, который бросает их связанными черной изолентой и с нижним бельем, вывернутым наизнанку.

Как я хочу, чтобы она, наконец, свалила.

– Я была в Центре бродячих животных и подумала об этом, – говорит Марла. – Там все эти звери, все эти песики и кошечки, которых хозяева любили, а потом выбросили на улицу, из кожи вон лезут, чтобы ты обратил на них внимание, потому что через три дня им впрыснут смертельную дозу фенобарбитала натрия, а затем сожгут в крематории для домашних животных. Такой вот Освенцим для некогда любимых. И даже если кто-то любит тебя до такой степени, что однажды спас тебе жизнь, то тебя, как минимум, уж точно стерилизуют.

Марла смотрит на меня так, словно это я ее трахаю:

– Но ведь последнее слово всегда остается за тобой?

Марла идет к двери, напевая тему из этого дурацкого «Списка Шиндлера».

Я провожаю ее взглядом.

После ухода Марлы на две секунды воцаряется молчание.