Виталий Забирко - Операция Карантин

• Название: Операция Карантин
• Автор: Виталий Забирко
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2002
• ISBN: ISBN: 5-94538-100-4

Загадочные события происходят вокруг поселка Пионер-5, затерявшегося в Каменной степи. Гремят взрывы и выстрелы, земля выжигается напалмом. Но, несмотря на завесу секретности, все шире распространяются невероятные, леденящие кровь слухи. Вот и приходится Никите Полынову быть одновременно ученым и разведчиком, охотником и дичью, мстителем и диверсантом.

---

— Осторожнее извлекайте, — посоветовал доктор. — Не спешите. Если хвостик оборвется, мне придется скальпелем орудовать.

— Да знаю я! — огрызнулся Никита. — Ученый… Все тело в шрамах… — Он примерился, проткнул хвостик паразита иглой и начал потихоньку вытягивать его из-под кожи. — И почему вас пиявки не кусают?

— Это не пиявка, а нематода, — ушел от прямого ответа Сан Саныч. — Вы пьете мой отвар?

— Пью… А толку? Сами видите…

— Отвар не от нематод, а от их личинок, если нематоды оставят в вас яйца. Или вы хотите заболеть бледной немочью?

— Африка… — распаляясь, раздраженно бурчал Никита. — Экзотика… Жара пополам с проливными дождями… Духота, полчища насекомых, змей, крыс… Романтика!.. У меня такое впечатление, что все исследователи Африки… начиная с Ливингстона… были либо сумасшедшими… либо у себя дома… в Европе, Америке или где там еще… с детства жили в трущобах, где тоже насекомые, крысы и змеи кишмя кишели… Иначе откуда такие восторги… охи-ахи… по Африке?.. Признайтесь, доктор, вы тоже в подвале родились с крысами, клопами в вшами? А?.. Вот!

Никита наконец извлек нематоду из-под кожи и торжественно протянул иглу доктору. Сан Саныч нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел паразита.

— Молодец! — похвалил он Никиту. — Научились вытаскивать целиком. Кстати, Ливингстон тоже был врачом, и именно он является первооткрывателем Центральной Африки.

— Лучше бы он ее закрыл. Вместе с нематодами.

Никита окунул кончик платка в мензурку с виски, протер ранку, а затем замазал ее клеем БФ.

— Все. — Он поднял мензурку. — Как это там говорится: не пьем, а лечимся?

— Нет, — покачал головой Сан Саныч. — Поехали.

И по-русски, одним махом, опрокинул в себя виски. Иных тостов, кроме «гагаринского», он не признавал. Этот тост был тем единственным светлым пятном, которое еще признавали в мире за заплеванным, затоптанным всеми и вся социализмом. А для старого доктора это было все, что осталось от его родины.

Никита тоже выпил, зажевал долькой манго.

— Кто-то идет, — вдруг сказал доктор.

Сквозь беспрерывную канонаду тропического ливня по крыше бунгало Никита ничего не смог расслышать, но Сан Санычу верить стоило. Научился он у местных жителей дифференцировать звуки, причем до такой степени, что угадывал шаги знакомых людей.

— Кто? — спросил Никита. — Новый пациент?

Несколько мгновений Сан Саныч молчал, затем ухмыльнулся.

— Нет. Ваш «закадычный» друг. Стэцько.

— Ох… — застонал Никита и схватился за голову.

Стэцько Мушенко был его головной болью. По убеждениям — ярый украинский националист, по призванию — вечный рейнджер. Коренастый, мрачный мужик лет сорока, с одутловатым лицом, вислыми усами запорожского казака, большим пористым носом и маленькими глазками, в которых навсегда застыли недоверчивость и подозрительность. Во всех бедах мира туповатый рейнджер винил исключительно Москву и поэтому где только было можно пресекал «гегемонистические» поползновения «москалей» с автоматом в руках. Три года он провоевал в Чечне против российских войск, а затем непонятно почему завербовался в Центральную Африку. Никак иначе и здесь отстаивал «нэзалэжнисть» нэньки Украины от России. Языков, кроме своего родного, украинского, он не признавал, да, похоже, по природным данным и не был способен к обучению. Поэтому служить в Африке ему было туго. В бунгало Сан Саныча он приходил где-то раз в неделю, но тянула его сюда отнюдь не тоска по родине или возможность переброситься с братьями-славянами парой фраз, а нечто совсем иное. Сам вид российских медиков доставлял ему садистское удовольствие, подпитывая огонь затухающей в Африке ненависти к «москалям». Этакий запущенный клинический случай сверх обостренной националистической паранойи.

К Сан Санычу Стэцько относился более-менее снисходительно: время изрядно потрудилось над старым врачом — морщины, потемневшая, задубевшая в тропиках кожа, курчавые седые волосы делали его похожим на аборигена. А вот Никиту, на круглом лице которого будто стояла печать чистокровного «русака»: голубые глаза, русые волосы, нос картошкой — Стэцько ненавидел лютой ненавистью. Не помогла и придуманная Никитой на ходу «сказка», что его мать была чистокровной украинкой. Эта «новость» наоборот подлила масла в огонь. «Эч, москали, як наших дивчат паскудять!» — заключил Стэцько и впредь Никиту иначе как «шпыгун» или «пэрэвэртэнь» не называл.

Приходил Стэцько обычно во время тропического дождя, лившего словно по расписанию с двенадцати до двух часов дня, приносил с собой литровую бутылку технического спирта, практически сам ее выпивал, изредка, наверное, для куража, наливая российским медикам, а уходил, как только дождь прекращался. Разговор между тремя славянами получался тягомотный, пустой и тоскливый. Трудно разговаривать с человеком, который видит в тебе прежде всего мишень.

Когда Никита поинтересовался у Сан Саныча, почему Стэцько приходит только в дождь, он услышал любопытную информацию, в которую вначале не поверил. Оказывается, военные действия здесь велись строго по графику: с восьми утра до двенадцати, а затем с двух до пяти вечера. Так сказать, с перерывом «на обед» на время ливня. При этом график соблюдался строго и неукоснительно, будто рабочее время на предприятии. Ни капли не веря этому, Никита изволил пошутить: «А как профсоюз смотрит на штрейкбрехеров?», на что Сан Саныч Малахов лишь пожал плечами. Однако со временем Никита убедился в правдивости слов доктора. Действительно, эхо автоматных очередей раздавалось только в указанные часы. «Та-та-та-та!» — дятлом стучал автомат правительственных войск. «Та-та!» — отвечал ему автомат мятежников. И сразу было понятно у кого патронов больше. Видимо и платили за «работу» строго по часам, потому что Стэцько неукоснительно соблюдал воинскую дисциплину и никогда не позволял себе задерживаться после окончания «обеденного перерыва». Оно и к лучшему — даже двух часов его пребывания в российском отделении Красного Креста хватало, чтобы в бунгало до самого вечера царила тягостная атмосфера.

Никита непроизвольно бросил взгляд на часы и удивился.

— Однако наш «приятель» сегодня не пунктуален, — кисло усмехнулся он. — Без двадцати два. Может, что-то случилось?

Сан Саныч равнодушно пожал плечами. Долгая врачебная практика приучила его относиться ко всем людям как к потенциальным больным. Всех он жалел и привечал. К тому же жизнь в Африке сделала из него многопрофильного специалиста: поневоле приходилось быть и стоматологом, и окулистом, и хирургом, и дерматологом, и акушером… Единственной врачебной профессией, которой он здесь не овладел, была, пожалуй, специальность психотерапевта. А Стэцько Мушенко нуждался именно в таком специалисте, почему и не вызывал у Сан Саныча естественного для врача сострадания. Впрочем, может еще и потому, что случай был запущенный и безнадежный.

Мушенко появился в проеме двери, как маньяк в фильмах ужасов. Без обычной плащевой накидки, в насквозь мокром камуфлированном комбинезоне он стоял, раскорячившись, вцепившись руками в притолоку, и, покачиваясь, обводил комнату мутным диким взглядом. На шее болтался югославский автомат «застава», из надколенного кармана торчала открытая бутылка спирта. Очевидно, не первая, потому что обычно, оприходовав в бунгало свой литр, Стэцько выглядел вполне сносно. Сейчас же он был пьян «в дым».

— Здравствуй, Стэцько, — ровным голосом сказал Сан Саныч. — Что стал в дверях? Проходи.

Он пододвинул к столу третье плетеное кресло.

Никита только кивнул. Чтоб не накалять обстановку лишними словами.

Мушенко еще немного покачался, затем с натугой выдавил из себя:

— Сыдытэ, гады… Москали…

Он наконец оторвал руки от притолоки, грузно прошел к столу и упал в кресло.

— Сыдытэ… А там людэй вбывають! — с надрывом выкрикнул он, выхватил из надколенного кармана бутылку и отхлебнул.

— У тебя друг погиб? — спросил Сан Саныч.

— Братку мого вбылы… Ридного! — сорвался на крик Стэцько, обводя российских медиков сумасшедшими глазами, будто именно Сан Саныч с Никитой были повинны в смерти его брата.

— Что поделаешь, война… — сочувственно вздохнул Сан Саныч.

— Яка там вийна?! — ошалел было Стэцько, но вдруг сник, повесил голову. — У ридному сели вбылы… Седни лыста з дому одэржав… — Он достал из кармана мокрый конверт, тупо посмотрел на него и снова спрятал. — Пыячилы воны з сусидою… тэ, нэ тэ… Щось миж собою нэ подилылы… Ну й сусида братку мого… зарубав. Сокырою*…

Он поднял глаза и увидел на столе две пустые мензурки. Нетвердой рукой плеснул в них спирт, ожег медиков яростным взглядом и сипло приказал:

— А ну, пыйте, москали, за упокой души мого брата! Ну?!