Эдмунд Низюрский - Невероятные приключения Марека Пегуса

• Название: Невероятные приключения Марека Пегуса
• Автор: Эдмунд Низюрский
• Издательство: ДетГиз
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1962

Книга о приключениях (злоключениях) польского школьника, который, по стечению обстоятельств, попадает в разные невероятные ситуации. Добрая и смешная книга. Издание на русском Детгиз, 1962 год, другие данные не сохранились.

---

— Думаешь, сумеет? — Насчет этого у меня были большие сомнения.

— Факт! — заверил меня Буба I. — Он даже пианино полирует. Отнесу ему этот ящик, и он склеит.

— А успеешь вернуться до того, как пан Фанфара проснется? — беспокоился я.

Прежде чем Буба успел ответить, раздался звонок. Мы замерли в испуге.

— Кто-то идет, — шепнул Буба II.

— А ну, ходу! — скомандовал Буба I.

Он схватил инструмент и вместе с Бубой II выскочил в окно. Муха Чопек не успел. Он секунду озирался и наконец с решимостью отчаяния спрятался в футляр виолончели.

В прихожей раздались шаги, и на пороге появился пан Цедур, коллега пана Фанфары, элегантный мужчина с пышной шевелюрой.

— Как поживаешь, piccolo?[1] — приветливо махнул он мне рукой и огляделся. — А где же мэтр Фанфара… Ах, мэтр изволит почивать. — Пружинящим шагом он направился к постели. — Эй, Анатоль, ты все еще в объятиях Морфея? Вставай, лысый Аполлон!

— Пожалуйста, не будите его, — подскочил я к пану Цедуру. — Пан Фанфара заболел. У него сыпной тиф.

— Тиф, у такого ковбоя? — удивился пан Цедур. — Ты, наверное, шутишь, мой bambino.[2] Извини, мой мальчик, но я должен сказать ему пару слов по делу, не терпящему отлагательств, — на карту поставлены судьбы искусства.

— Знаю, знаю, — сказал я, стараясь не подпускать пана Цедура к пану Фанфаре, — вы, наверное, пришли за виолончелью.

— Угадал, bambino mio,[3] — ответил пан Цедур с изысканной улыбкой, стараясь отодвинуть меня в сторону. — Именно это привело меня к вашему бунгало.

— Не выйдет, — сухо ответил я. — Виолончели нет.

— Как это — нет? — поднял брови пан Цедур.

— Нет… нет, — проговорил я, — потому что… потому что пан Фанфара отдал ее склеить.

— Склеить? — пан Цедур приободрился. — Что за чепуху ты мелешь, piccolo bambino!

— Да, отдал склеить, — врал я уже напропалую, — потому что виолончель треснула вдоль и поперек.

— Да вот же она! — Пан Цедур вырвался из моих рук и подбежал к футляру. — Скажи своему maestro doloroso,[4] что я верну ее, как только он выздоровеет. Тифозные не играют на музыкальных инструментах.

— Не трогайте! — закричал я. — Пан Фанфара велел ничего вам не давать, вы и так обслюнявили у саксофона весь мундштук.

— Так и сказал? О лысый diavolo![5] Это ничего не меняет. Виолончель для артиста — рабочий инструмент. Великий Паганини в порыве творческого экстаза три раза вдребезги разбивал свою скрипку. А тут… подумаешь — обслюнявили мундштук!

Рассуждая таким образом, он все ближе подходил к футляру, и не успел я опомниться, как он схватил его, поднял — и охнул:

— Что за черт, как я ослаб!

Он постоял в раздумье, потом попытался вскинуть футляр на плечо.

— О, per Bacco![6] — громко воскликнул он. Футляр с глухим стуком упал на землю. В ту же секунду изнутри донесся пронзительный вопль Мухи Чопека:

— Ай, ай… спасите!

Испуганный, пан Цедур отскочил от футляра.

— Что это? Ты что-нибудь слышал, bambino mio? С минуту он прислушивался, потом подошел и с опаской приоткрыл футляр. Оттуда вывалился Муха Чопек.

— Ой… ой… моя нога! — завопил он и тут же выскочил в окно.

Пан Цедур остолбенел от удивления.

— Что это за шутки? — спросил он, вытирая лоб платком. — Пан Анатоль, видно, решил позабавиться? Ну, подожди, fratello mio,[7] я тоже умею шутки шутить.

С этими словами он бросился к телефону и набрал номер.

— Алло, «скорая помощь»?! Тяжелый случай тифа… Анатоль Фанфара, саксо-виолончелист, улица Липовая, двенадцать. В доме Пегусов… Да, сыпной тиф. Полное беспамятство, с приступами буйного бреда. Кто вызывает? Цезарь Цедур — музыкант. — Он бросил трубку и погрозил пану Фанфаре. — Придется объясняться со «скорой помощью», лысый Аполлон. А тебя я беру в свидетели, — бросил он мне и выбежал из комнаты.

Я упал в кресло и уже не пытался раскрыть учебники. Я ждал звонка. И что вы скажете? Не прошло и минуты, как в дверь позвонили. На этот раз пришли двое. Знакомый парень из модельной мастерской — Теось и его товарищ в длинном плаще. Они влетели как бомбы.

— Марек, взгляни, что у нас! Покажи ему, Горбач.

Парень, названный Горбачем, откинул полу плаща.

Блеснуло что-то металлическое. Я сделал вид, что мне и смотреть неинтересно. Но это их нисколько не обескуражило.

— Мы смастерили бомбу, — объявил Горбач. — Не веришь? Посмотри. — И он вытащил что-то похожее на фляжку. — Настоящая бомба. Конструкция простая. Оболочка из алюминиевой фляжки, в середке пирогектатритол. Разнесет любые стены. Давай фитиль, Теось!

Теось с энтузиазмом полез в карман и вытащил темный провод.

Горбач схватил его и начал лихорадочно прикреплять к фляжке.

Это было уже слишком. Я вскочил со стула:

— Что вы хотите делать?

— Не бойся, — буркнул увлеченный своим делом Горбач. — Сейчас проведем небольшой опыт.

— Здесь, в квартире?

— Ну да. Мы решили опробовать ее именно у тебя, потому что у вас самые толстые стены, — объявил Теось. — Старинный дом.

— Вы что, с ума сошли? — Я схватил его за шиворот.

— А ты не волнуйся, — успокаивал меня Горбач. — Наука требует жертв. Эйнштейн, например, ради науки последние штаны продал. А у нас эпохальное изобретение.

— Убирайтесь! — закричал я. — Я не хочу стать жертвой…

— Поджигай фитиль, Теось, — хладнокровно скомандовал его друг.

Я подскочил к нему, но было уже поздно. Затрещал фитиль, побежала искра… Я ринулся гасить, но меня держали железной хваткой. Я с воплями вырвался.

— Погасите, сумасшедшие!.. Спасите… спа… — Но тут мне сунули в рот кляп из платка.

Как видно, у них все было продумано.

— Не дергайся, уже поздно… считай, Теось, — буркнул Горбач, — при счете «семь» дадим ходу. При счете «десять» взорвется.

— Сумасшедшие… в постели… человек… — мычал я, но из-за кляпа ничего нельзя было разобрать.

три…

         четыре…

                        ПЯТЬ…

                                    ШЕСТЬ…

При счете «семь» они толкнули меня к двери, но так неудачно, что я споткнулся о половик и растянулся во весь рост. Теось и Горбач свалились на меня.

— Девять… десять… Мы погибли, не успеем! — взвыл Теось.

Уставившись на фитиль, я замер.

Фитиль догорел до конца, и вдруг… из бомбы потекла какая-то белая жидкость.

Теось и Горбач, онемев, смотрели друг на друга.

— Что это… не взорвалось, — побелевшими губами прошептал Теось.

— Что это там течет? — удивился Горбач. Они осторожно приблизились к бомбе.

— Что-то белое. — Горбач окунул палец в лужицу, понюхал и облизал. — Попробуй! — подставил он палец Теосю.

— Похоже на молоко, — сказал Теось. Горбач, вытаращив глаза, оторопело потирал лоб.

— Что теперь будет… — простонал он.

— Что с тобой? — забеспокоился Теось.

Горбач вскочил как ужаленный.

— Что будет… Я перепутал фляжки! Это отцовская фляжка с молоком…

— А отец, наверное, пошел с нашей бомбой на завод… — прошептал Теось.

— Бежим скорее! — крикнул Горбач и бросился к двери.

— Куда ты?

— На завод! Отец обычно греет молоко в печи. А вдруг взорвется?

Они умчались как сумасшедшие.

Я сидел за столом, подперев голову руками, и тяжело дышал. Не знаю, сколько времени я так просидел, как снова раздался стук в дверь. Но я не двинулся с места. Постучали еще раз, потом дверь тихонько приотворилась и появилось длинное бамбуковое удилище, а вслед за ним — толстячок в резиновых сапогах. В руках он держал ведерко.

— Можно? — вежливо спросил он.

— Нет… нет! — заорал я, вскакивая со стула. Вежливый толстячок, видно, не совсем меня понял.

Деликатно прикрывая за собой дверь, он нежно проворковал:

— Уроки готовишь… Только не отвлекайся, мой мальчик.

И в ту же секунду, не замечая этого, заехал мне в лицо удилищем. Я отшатнулся и схватился за лицо.

— Папа дом? — ласково спросил он. — Мы с ним должны условиться насчет рыбалки. В воскресенье…

Стиснув зубы, я замотал головой.

— А… он еще не вернулся, — просопел толстячок. — Ну ничего, я подожду. Ты только не отвлекайся, мой мальчик.

Я сел за книжки. Рыболов, видно, решил устроиться поудобнее. Он потянулся за стулом и, нечаянно зацепив длинным концом удилища занавеску, разодрал ее надвое.

Огорченный, он принялся поправлять занавеску и тут же другим концом удилища задел саксофон, который с грохотом покатился по полу. Я вскочил, чтобы поднять его, но добряк ласково удержал меня.

— Не отвлекайся, не отвлекайся, мой мальчик. Поднимая саксофон, он умудрился смахнуть удочкой с буфета хрусталь и несколько тарелок. Я пришел в ужас:

— Может быть, вам лучше поставить эту удочку куда-нибудь в угол?

— Ты совершенно прав, мой мальчик, — ласково согласился добряк, — я ее прислоню к стене.