Александр Рекемчук - Молодо-зелено

• Название: Молодо-зелено
• Автор: Александр Рекемчук
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

«Молодо-зелено» — одна из интересных повестей о наших современниках, написанная вдумчиво, серьезно, с полемическим задором и подкупающая свойственными Рекемчуку светлым юмором и поэтической свежестью.(1962 г.)

---

Он вырвался из-за поворота, надвинулся, налетел, смял. И промчался мимо — остромордый никелированный медведь на зеленом капоте «ЯАЗа».

Машина промчалась. Как водится, в обратную сторону.

А ты, коченея, по-прежнему стоишь на дороге. Шдешь.

Николай Бабушкин отлично понимал, почему все машины идут сейчас в ту сторону. Поутру, загрузившись в Джегоре, они уходили в дальний рейс — до Курьи. По весне там начнут обустройство нового газопромысла. И нужно заранее, по зимнику, забросить туда трубы, цемент, кирпич. Полный годовой запас. Ведь в иное время года машинам в Курью не пробиться. И если там до следующей зимы не хватит кирпича, его придется забрасывать по воздуху. Конечно, Аэрофлот с удовольствием возьмется за это дело. Ему, Аэрофлоту, хоть что возить, лишь бы деньги платили. Лишь бы ему платили деньги согласно существующих расценок: цена кирпичу пятак да рубль перевоз.

Николай собственными глазами видел, как слякотной осенью, когда на Порогах начинали строительство, там садились двухмоторные самолеты. Открывался люк в серебристом обтекаемом фюзеляже, и оттуда с грохотом сыпался кирпич..

А сейчас, по зимнику, идут на Курью машины. До Курьи отсюда тридцать шесть километров. К концу рабочего дня машины проследуют обратно — на Джегор. К концу рабочего дня все они будут попутными. И тогда садись на любую.

Все это отлично понимал Николай Бабушкин. Но теплее ему от этого не становилось. И ожидание не делалось от этого менее тягостным. Он выделывал на снегу развеселые коленца, чтобы согреть ноги, драил рукавицей щеки и, оттопырив длинное ухо шапки, все прислушивался…

Но слушать было нечего. Только изредка мягко ухала — снег в снег — белая пена с деревьев. Только посвистывали в лесу зимние пташки. А потом и они примолкли, угомонились, сели спать.

Кануло солнце в лесные сугробы. И сразу надвинулись сумерки.

И тогда над кромкой леса взметнулись светящиеся бивни. Бивни то наклонялись, пронзая мглу, то вздымались, подбрасывая ее кверху, то резко поворачивались, отшвыривая мглу в сторону.

Грозный рев снова потряс тайгу. Два ослепительных глаза прожгли чащобу. Трехтонный самосвал вынесся из-за поворота, на этот раз слева.

Николай шагнул на дорогу и поднял руку. Дико взвизгнули тормоза. Машина юзом прошла еще несколько метров по снегу и замерла.

— Ну? Чего? — приоткрыл дверцу водитель.

— До Джегора… — объяснил Николай.

— Садись! — гаркнул водитель, распахивая другую дверцу.

— Сейчас… — Николай побежал прочь от машины.

— Куда?! — Водитель выругался.

— Лыжи… — пояснил Николай, выдергивая из сугроба обшитые оленьей шкурой голицы.

— Лыжи!.. — передразнил водитель.

Он просто кипел от злости. И его машина дрожала от ярости.

Николай забросил лыжи в кузов самосвала, залез в кабину, торопливо захлопнул дверцу.

Водитель еще раз выругался и, с омерзением, будто давя гадюку, наступил на педаль.

Машина взвыла, рванулась с места.

Навстречу ветровому стеклу, мимо боковых створок понеслась тайга. Вся в снегу, вся заиндевелая, сумрачная, вечерняя. Она вплотную подступила к дороге и даже нависла над ней: кренились над трактом могучие ели, гнулся дугой березовый ветровал, налегал бурелом. И на всем этом — на павших стволах, на распластанных ветках — громоздились сугробы. И было похоже, что с обеих сторон дороги, уставив на дорогу морды, протянув к дороге лапы, лежат белые чудища. Они лежат, замерев, сгорбатясь для прыжка, но прыгнуть не смеют: куда грознее их самих несущееся глазастое страшилище…

— С Курьи? — завел разговор с водителем Николай Бабушкин.

В ответ на это водитель полез в карман телогрейки, пошуршал в кармане, извлек оттуда папиросу, размял ее как положено и сунул в рот — все это одной рукой, а другая рука на баранке.

Себе самому достал папиросу. А ты, мол, свои закуривай.

Машина неслась по тайге.

— Кирпич вез? — продолжал беседу Николай.

В ответ на это водитель полез в карман штанов, пошуровал в кармане, извлек оттуда коробок спичек, открыл коробок, достал из коробка спичку, чиркнул ею, поднес огонек — все это одной рукой, а другая рука на баранке. И глаза неотрывно глядят вперед.

Красиво едет.

— Давно шоферишь? — спросил Николай.

В ответ на это водитель еще раз глубоко затянулся дымом, открыл окошко, швырнул окурок — и все это одной рукой, а другая рука на баранке.

Его молчаливые действия можно было истолковать так: «Слушай, ты, не знаю, как тебя звать, но, допустим, — Кирюха. Я по дороге ехал? Ехал. Ты голосовал? Голосовал. Я тебя посадил? Посадил. Уважил? Уважил. А вести с тобой задушевные беседы я вовсе не обязан. Может, мне с тобой неохота разговаривать. Может, у меня настроения нет. Так что сиди и помалкивай. А будешь приставать — ссажу. Понял?»

Николай Бабушкин все это, конечно, понял. И нисколько не обиделся. Обижаться-то не на что. Вот если бы, скажем, водитель проехал мимо, не обратив внимания на то, что стоит на дороге с поднятой рукой человек и в таком положении околевает на морозе, тогда можно было бы обижаться. А этот обратил внимание. Посадил. Везет.

А вести беседу водитель, конечно, не обязан с любым и каждым попутным пассажиром. Может, у него охоты нет разговаривать. И вообще шоферская работа очень нервная. Это не работа, а перевод нервов.

Машина неслась по тайге.

Фары щупали снежный накат, щупали стволы деревьев, прощупывали мглистое небо. В студеном бесприютном небе уже появились первые звезды, хотя всего-то времени было три часа пополудни. Стволы сосен вспыхивали в луче, обливались позолотой и снова гасли. А снежный накат искрился ярым глянцем, и этот освещенный фарами отрезок пути несся вперед, круша непроглядную темень.

Вдруг фары нащупали что-то впереди, уткнулись во что-то. Машина остановилась.

Водитель распахнул дверцу, высунулся из кабины и заорал:

— А ну, давай! Освободи проезд! Раскорячился тут!..

Николай вгляделся. Впереди на дороге, в мутном свете направленного луча он увидел угольник. Угольник-снегоочиститель.

Это сооружение похоже на букву А, если букву А положить плашмя на дорогу. В голове буквы движется трактор-тягач. Он волочит за собой, две бревенчатых ноги, меж ними распорка. Ноги раскинулись во всю ширину дороги — от кювета до кювета. Они срезают с дороги лишний снег и тяжестью своей трамбуют накат. Там, где прошел угольник, остается чистое, ровное, сияющее глянцем белоснежное шоссе. Лети по нему во весь опор!..

Но это еще не все. У стыка бревенчатых ног, позади трактора устроена будка. В будке — железная печка и некий запас дров. Подле печки сидит человек, греется, кипятит чай и жарит картошку. Поскольку ехать на угольнике — очень долгая музыка. Скажем, дано производственное задание: привести в порядок дорогу от Курьи до Джегора. От Курьи до Джегора девяносто один километр. А трактор с угольником движется по дороге со средней скоростью восемь километров в час. Стало быть, на все это дело уйдет полторы рабочих смены, а то и больше. Поневоле захочется чаю в пути. Захочется картошки.

Тракторист сидит в своем тракторе и обеспечивает поступательное движение. А его напарник (тот, который сидит на угольнике и греется у печки) — у него другие функции. Он ест картошку и наблюдает, что делается на дороге впереди и позади угольника. Ведь по этой же самой дороге, с утра до вечера, взад и вперед, ездят автомашины. С угольником им никак не разъехаться. И вот, завидев машину, напарник бросает ложку, соскакивает на ходу с угольника и вынимает из буквы А поперечную распорку. Ноги буквы А сами собой складываются, и встречная или же попутная машина проезжает мимо. Тогда распорка опять вставляется между ног, и угольник движется дальше, выполняя производственное задание.

Надо заметить, что эта работа — вынимать и вставлять распорку — весьма хлопотливая. И тоже нервная работа. Но люди, работающие на угольнике, относятся к своему делу спокойно. С шоферами не лаются. Возможно, в отделе кадров специально подбирают для этой работы спокойных людей, у которых нервы в порядке.

Что же касается шоферов, то они отвека не яадят с персоналом угольника, выскакивают из кабин, машут руками, тычут в нос персоналу часы. И напрасно. Ведь это именно для них, для шоферов, для их удобства и высокого километража, ездит угольник от Курьи до Джегора и обратно и шлифует дорогу.

— А ну, давай! Освободи проезд!.. Водитель самосвала с грозным видом, будто прокурор, наблюдал, как напарник тракториста вынимает распорку, как он хлопочет, как он старается сделать все побыстрее.

— Раскорячился тут!.. — прикрикнул сердитый водитель. И сел к рулю.

Поехали.

Но через десять минут езды самосвал снова встал посреди дороги. Но на этот раз на дороге — ни спереди, ни сзади — не было видно угольника, не было видно никаких посторонних причин. И водитель уже не ругался.